— К кому?
Я посмотрел на сопровождающего.
— К Борисову, — ответил он за меня.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Двери, ведущие внутрь здания, были все как одна железные, с кодовыми замками. Перед одной из них типчик в костюме остановился, не глядя нажал цифры кода. Подождал, пока над дверью загорится зеленая лампочка, потянул тяжелую дверь на себя. Меня он пропустил вперед. За дверью оказался коридор с ковровой дорожкой. Вся эта шпионская экзотика начала меня уже утомлять. Остановившись наконец перед одной из дверей, типчик постучал, заглянул внутрь, поинтересовался:
— Владимир Федорович, тут Стогов. Можно?
— Давайте, — послышалось из-за двери.
Владимир Федорович сидел за столом и даже не попытался встать, чтобы меня поприветствовать. Улыбнулся, сказал: «Здрасте, Илья Юрьевич», и все. Глядя на него, я подумал, что встреть я майора на улице — честное слово, не узнал бы. Со времени той первой, четырехдневной давности встречи его серенькая, смазанная внешность успела напрочь изгладиться из памяти.
— Садитесь, — кивнул он на стоявший слева от стола стул. — Как доехали? Я же говорил вам, что мы обязательно встретимся.
Я молчал.
Вешалки в кабинете не было, а сидеть в мокром плаще, я вам скажу, удовольствие маленькое. Хам он все-таки, этот Владимир Федорович. Наверняка еще и родился не в Ленинграде, а приехал откуда-нибудь из Косорыловска. А уж строит-то из себя…
— Здесь курят? — наконец поинтересовался я.
— Курите. Раздеться, извините, не предлагаю — сейчас мы с вами перейдем в другое здание. Но сперва я хотел бы прояснить несколько вопросов. Не возражаете?
— Пожалуйста, — сказал я, прикуривая.
— Вы знакомы с гражданином Молчановым?
— С кем?
— С Молчановым Алексеем Валерьевичем? — прочел майор на лежащей перед ним папочке. — Парнем, которого нашли подстреленным в лифте Лениздата.
— Ах, с этим… Знаком.
— Как близко?
Я вспомнил ночной неосвещенный Невский. Удар. Резкая боль в костяшках пальцев, парень валится физиономией в лужу.
— Не скажу, что мы с ним закадычные друзья. Во всяком случае, фамилии его я не знал… Виделись однажды. Он пытался порвать мне плащ. Я треснул его в челюсть… В общем, видели синяк у него на физиономии?
— Видел… — улыбнулся майор. Недобро как-то улыбнулся, профессионально. — Расскажите поподробнее, пожалуйста, что там у вас с ним произошло?
Я рассказал, что у нас произошло.
— То есть они вас похитили? Интере-есно… Почему же вы об этом не заявили?
— Зачем? Все ведь обошлось…
Майор откинулся в кресле. Улыбка все еще не сходила с его лица.
— Илья Юрьевич, — сказал он. — Вы что — не понимаете, в какую историю впутались? Я, конечно, помню — вы у нас репортер. Что такое страх, не догадываетесь даже приблизительно. (Он довольно гнусно улыбнулся.) Но — поверьте — вы сейчас ведете себя как ребенок… Извините, что я так говорю, но мне многое становится понятно в этом деле. И я действительно хочу вам помочь.
Однако каков он у нас. Филантроп. Всё — для блага народа. Не пустить ли слезу, прикинул я, глядя, как медленно тает в воздухе колечко дыма.
Мы помолчали.
— Что вы молчите? — спросил майор.
— А что вы хотите, чтобы я вам сказал? Поблагодарил за житейскую мудрость?
— Зря вы так. — Майор покачал головой. — У этого парня две пули в животе. И никто не знает, зачем в таком виде он приполз в Лениздат. Не исключен вариант, что эти пули предназначались вам. Какая уж тут житейская мудрость…
Беседа со спецслужбистом становилась утомительна.
— Вы приглашали меня сюда, чтобы хорошенечко напугать? Я начинаю испытывать легкую дрожь.
— Нет, не для этого. Я пригласил вас для того, чтобы вы нам помогли.
— О Господи! Вы опять считаете, что я что-то от вас скрываю?
— Нет, на этот раз скрывает Молчанов. Он отказывается с нами говорить. Твердит, что расскажет все только вам.
— Мне? Почему?
Майор только пожал плечами.
Ни хрена не понимаю. Кино какое-то. Умирающий гангстер зовет не священника, а журналиста. Хочет поведать миру страшные тайны своего преступного прошлого. И тем избавить душу от неизбежных мук адских. Насмотрелись, понимаешь, голливудских фильмов…
— Ну что ж, — сказал я. — Странно все это, конечно… Но воля умирающего — закон. Пойдемте поговорим.
— Не так сразу… — Майор взглянул на часы. Они у майора были классные, швейцарские, с металлическим браслетом. Не иначе как снял с собственноручно убитого агента ЦРУ. — Сейчас Молчанов в руках наших врачей, его готовят к операции. От наркоза он будет отходить долго. И вообще не известно, отойдет или нет. Поэтому я договорился — нам с вами дадут возможность расспросить его еще до операции. Правда, недолго. От силы минут пять-семь. То есть мы сможем задать ему всего пару вопросов. Давайте обсудим темы. Что бы мы хотели от него узнать.
«Мы»? Вот это новость.
— Лично «мы» не хотели бы узнать от него абсолютно ничего, — сказал я.
— Илья Юрьевич, мы сейчас на одной стороне. Во время той, первой беседы на Литейном вы — не буду скрывать — выступали в качестве одного из подозреваемых. Ситуация изменилась — теперь вы помогаете следствию. И мы вам за это очень благодарны.
— Послушайте, майор…
— Можете называть меня просто по имени-отчеству.
Я пропустил его реплику мимо ушей. Друг, тоже мне, выискался. Он бы еще попросил называть себя «Володькой-шпиёном».
— Послушайте, майор. Я, конечно, понимаю, вы человек государственный, да и вообще… При исполнении. Но я бы хотел сразу сказать, что по поводу всего этого думаю. Можно? Разумеется, мне не нравятся люди, которые стреляют в пузо своим ближним. Разумеется, я готов помочь следствию. А то не ровен час — замучает меня моя гражданская совесть… Но никакого желания участвовать в вашей «Зарнице» я не испытываю. Вы раскроете это дело, вам дадут подполковничьи погоны, орден и почетную грамоту… Не знаю, что там у вас в таких случаях полагается… Мне не дадут ничего. Честно сказать — мне ничего и не надо. Пусть порок будет наказан, а добродетель вознаграждена. И это — всё. Давайте обойдемся без взаимных лобзаний и дружбы домами. Ладно? Извините, если это прозвучало грубо…
Майор улыбался и даже как-то по-домашнему подпер щеку кулачком. Судя по всему, моя филиппика ничуть его не задела. Хотя, скорее всего, ему было просто наплевать на все, что не относится напрямую к его профессиональным обязанностям.
— Ладно, — кивнул он. — Кто бы спорил… Пойдемте, думаю, все уже готово. Одна просьба — вы уж все-таки спросите у этого подстреленка — он тогда стрелял в китайца или не он? И если не он, то кто? Пусть скажет…
Мы вышли из кабинета, майор закрыл дверь на ключ, и мы спустились на первый этаж. Часовой отметил мой пропуск. Мы перебежали по мокрой дорожке в особнячок напротив.
Здесь с формальностями было проще. Майор сказал часовому: «Это со мной», и тот открыл дверь. За очередным поворотом выложенного кафелем коридора нас встретила симпатичная медсестра в белом халатике.
— Уже можно? — спросил майор.
— Нет пока, — извиняясь, улыбнулась медсестра. — Семен Яковлевич просил подождать еще пару минут. Пойдемте, пока переоденетесь.
Она проводила нас в раздевалку, повесила мой мокрый плащ на плечики и выдала нам с майором по стопке хрустящего накрахмаленного белья. Белый халат с тесемками на спине, белая шапочка, белые бахилы на ноги.
— Зачем все это? — поинтересовался я у майора.
— Разговаривать будем уже в операционной — времени нет. А там, сами понимаете, стерильность.
Вернувшаяся медсестра провела нас к двери, на которой действительно значилось: «Операционная», и сказала:
— Ждите. Вас вызовут. Мы принялись ждать.
Майор то и дело поглядывал на свои дорогие часы. Я прислонился к стене. Прямо передо мной, напротив, висело объявление: «Курить воспрещается». Жаль, я бы с удовольствием покурил.
Наверное, на лице у меня отразились тоска и разочарование, потому что майор, пошагав несколько минут взад-вперед, решил развлечь меня светской беседой.
— Это здание — наша ведомственная больница, — принялся объяснять он. — Сюда привозят раненых, которые могут быть полезны следствию. Здесь их лечат, полностью ставят на ноги, а заодно и охраняют. А то вы, журналисты, вечно кричите, что мы, мол, только калечить людей умеем. Между прочим, у нас здесь собраны очень хорошие доктора. Честное слово — сплошь ведущие специалисты… Морг, опять-таки, лучший в городе. Оборудованный по последнему слову. Не желаете взглянуть? Время пока есть.
Он показал рукой на соседнюю с нами дверь. На двери висела табличка: «Вход в морг».
— Нет, спасибо, — вежливо отказался я. — Верю, знаете ли, на слово.
— Зря, — удивился моему отказу майор. — Действительно очень хороший морг. Там, кстати, лежит тело этого вашего китайца… Генконсульство попросило подержать пару дней, пока они не подготовят все к отправке на родину.
— Ли Гоу-чженя будут хоронить в Китае?
— Да, — кивнул майор. — У нас в стране ни индусов, ни китайцев, ни японцев не хоронят, отправляют домой. У индусов это как-то там с их религией связано, а китайцы и японцы своих покойников в основном кремируют. А у нас это, сами понимаете, никак…
— Почему? — не понял я.
Майор усмехнулся.
— А вы не в курсе? Сейчас расскажу. Мы тут еще в восемьдесят шестом пробовали одного японца в нашем крематории кремировать. Чтобы кремировать белого, отводится минут двадцать — двадцать пять. Хватает выше крыши, от тела остается только мелкий и легкий пепел. А с этим, помню… Открываем камеру через полчаса, а он только обуглился малость. Поддали жару, ждем. Открыли еще через полчаса — опять не готов. Короче, поджаривали мы его тогда почти четыре часа. А всё почему, знаете? Они же там, у себя, рисом питаются. От этого риса у них биохимия организма другая, не такая, как у нас. Вот они и не горят.
От майоровой истории меня, признаюсь, начало малость подташнивать. Показалось, что в коридоре поплыли запахи прозекторской и горелого мясца. Я покосился на майора, но он ничего не замечал и заливался соловьем.