Вместе с нами выбросили пропасть всяческой техники. По ровной, как тарелка, степи ехать было легко и даже приятно, хотя нас, само собой, немилосердно трясло и швыряло в железном чреве БМД. К вечеру мы должны были выйти в район ожидания. К полуночи – приблизиться на расстояние выстрела. И глубокой ночью – атаковать.
Неудачи не должно быть.
Увы, мы не тот десант, что может падать прямо на головы врагов. Нет у нас ни капсул, чтобы сбрасываться прямо из космоса, ни скафандров, чтобы прыгали, как говорится, выше крыш. Мы такие же солдаты, как в двадцатом веке, как в двадцать первом. И сидеть бы нам тихо-мирно на матушке-Земле, приводя в порядок экологию, мало-помалу переводя цивилизацию на биологический путь развития…
Действительно, это было очень интересное время. Запасы нефти и газа иссякали. Леса рубили, но не больше, чем могло вырасти. Амазонию вообще объявили заповедником. Лучше уж ходить пешком или ездить верхом, чем загубить «лёгкие планеты». Ударными темпами выводили метансинтезирующие штаммы бактерий. Известны они были очень давно, просто надо было довести КПД до промышленно-обоснованного уровня. Энергетику переводили на термояд. И всем было понятно, что потребление пора урезать, что на красивую жизнь всем ресурсов планеты просто не хватает, когда…
…Когда было открыто подпространство. Когда мы вырвались из пределов Солнечной системы. И как стремглав, за какие-то двести лет прошли путь от одной-единственной планеты до могущественной звёздной цивилизации.
К сожалению, не республики и даже не конфедерации. Империи. Во главе с Его Императорским Величеством кайзером.
– Фатеев! Спишь?! – прервал мои философические размышления родной глас господина старшего вахмистра.
– Никак нет, господин…
– Отставить! Мы прибываем в район ожидания, твоё отделение я посылаю для рекогносцировки. Господин лейтенант хочет увидеть их передний край собственными глазами.
Ночи на Сильвании глухие и тёмные. У неё есть аж три маленьких луны, но света от них – кот наплакал. Растянувшись в цепь, мы пробирались ползком. Вахмистр запретил пользоваться даже переговорниками, которые, как нас уверяли техники, перехватить и запеленговать вообще невозможно.
Близко лейтенант подбираться не рискнул – наверное, помнил о минах. Мы о них тоже помнили. И, чёрт возьми, это были малоприятные мысли.
Однако, как я уже сказал, лейтенант Рудольф имел голову на плечах. Далеко он не пошёл. До небольшого холма, с которого открывался неплохой вид на «предмостное укрепление» мятежников.
Вообще все наши действия носили отпечаток отчаянной спешки. Так, не было приказа взять «языка» – пришлось бы долго и упорно отыскивать проходы в минных полях. Правда, когда мы приближались к холмику, лейтенант сделал знак, означавший – «возможен противник, брать живым». Устроить на этой высотке ПНП для мятежников было бы очень резонно; однако холм оказался пуст.
Мы лежали, распластавшись, а над нами плыла местная тёплая ночь. Перекликались какие-то твари и тварюшки странными квакающими голосами, чуть веял ароматный ветерок, и я невольно подумал – как хорошо было бы оказаться здесь с Далькой. Она всегда мечтала путешествовать, видеть далёкие миры – наш Новый Крым хорош, спору нет, но уж слишком однообразен – вся планета сплошной океан с россыпью покрытых буйными джунглями тропических островов. Морехозяйства, громадные рыбозаводы, дрейфующие следом за рыбьими косяками; только Сибирь несколько отличалась от прочих, и, собственно говоря, любители экстремального туризма собирались именно там. Интербригады, например, всю Сибирь пропахали чуть ли не на брюхе.
Впереди, километрах в трёх, лежал передний край противника. Противника… Я поймал себя на том, что на самом деле думаю уже как истинный солдат Его Императорского Величества кайзера: повстанцы есть противник, подлежащий эрадикации. Я только и мог что горько усмехнуться: самое трудное в армии на самом деле – это остаться человеком, не зверем, даже если тебя никто не унижает и не оскорбляет.
В приборе ночного видения можно было чётко различить траншеи и окопы, вздутия над вкопанными в землю бетонными колпаками, башни танков, которые мятежники также врыли в землю. Конечно, по правилам, такую оборону надо взламывать основательной артиллерийской подготовкой, атаку поддерживать тяжёлыми танками прорыва, беспрестанно утюжить противника с воздуха, свои идущие в наступление войска прикрывать вертолётами и так далее и тому подобное. Всё согласно правилам военной науки.
У нас была артиллерия – но не так много и не столь «тяжёлая», как мне бы того хотелось. У нас были танки – но не «королевские тигры», способные протаранить любую оборону. У нас было даже несколько вертолётов – но если у защитников моста в достатке ПЗРК,[11] геликоптерам придётся солоно. А ещё солонее придётся их пилотам и стрелкам-наводчикам.
Наш сектор атаки высвечивался на моём внутреннем дисплее тёмно-зелёным. Ярко-алым горели доты, ярко-голубым – врытые танки, оранжевым – пулемётные гнёзда, синими росчерками легли траншеи. Эту систему строили профессионалы. Яснее ясного чувствовался почерк императорского корпуса военных инженеров.
Лейтенант, похоже, думал о том же самом, что и я. Прорывать эту прелесть должен не батальон, пусть даже прозванный «десантно-штурмовым», а по меньшей мере усиленный танковый полк. Идти в лоб на эти укрепления – просто даром положить людей и не выполнить задания.
И вот ведь что погано – мне до чёртиков нужен этот бой. Я должен идти дальше, а не гнить в обер-ефрейторах. Но в то же время – люди, которые защищают этот чёртов мост, могли бы стать моими настоящими друзьями и боевыми товарищами.
Но я не могу ничего сделать. Не могу. Морально, аморально – всё это слова. Если дураки лезут поперёд батьки в пекло, так их и в алтаре бьют.
– Обер-ефрейтор, – шёпотом сказал мне лейтенант. Не через переговорник, просто приблизив лицо. – Я так понимаю, что шанс у нас только один.
– Ночью, но без артподготовки, скрытно приблизиться на расстояние броска – и вперёд, в рукопашную? – предположил я. Ничего более безумного мне не пришло в голову.
– Нет, – усмехнулся лейтенант. – Есть вариант поинтереснее. И ты мне в этом поможешь. Твоему отделению я доверяю больше всех.
– Слушаюсь! – по-уставному, но ничего не понимая, отчеканил я.
Вместе с остальными обер-ефрейторами мы собрались в расположении взвода.
– Ну, какие у кого мысли? – Лейтенант обвёл всех взглядом. – Ротный ждёт наших предложений. В штабе всё спланировать не могут. Это не простая атака. Нужна наша инициатива. Фатеев?
– Если я правильно понял, господин лейтенант, без существенной огневой поддержки нам задачу атакой в лоб не решить. Значит, атаковать надо там, где обороны нет или она слабая. То есть вдоль русла реки. По ущелью. Сплавиться до опор моста, подняться по ним и ударить с тыла. Так, по крайней мере, нам не придётся иметь дело с их тяжёлым вооружением в дотах.
– Вот-вот, – кивнул лейтенант. – Соображаешь. Та же мысль пришла в голову и мне. Я уверен, наш ротный думает так же. Какой смысл биться лбом в эту стену?..
…За час до назначенного времени атаки нам прислали официальный приказ. Умные головы все думали одинаково. В штабе тоже решили, что сил для атаки прекрасных укреплений противника совершенно недостаточно. Лёгкие БМД вместо танков прорыва – послать их в атаку означает просто зря потерять с таким трудом доставленное сюда тяжёлое вооружение. А оно, само собой, нам ещё пригодится. Предстоит не один «правильный» бой.
Всей нашей роте предстояло спуститься вниз, к ревущей и клокочущей воде. Сплавиться до мостовых опор. Подняться наверх. Одновременно спецназ, разведвзвод батальонного подчинения, будет ликвидировать запалы и взрывчатку. Нам же предстояло немедленно продвигаться вперёд, покидая мостовой настил, и навязать противнику бой на третьей линии его обороны. Одновременно должны были ударить другие роты.
Как всегда, на бумаге всё это выглядело очень красиво и убедительно.
…Надев спасательные жилеты, обвязавшись длинными верёвками, мы взвод за взводом спускались к бешено мчащейся реке. Между камнями взбились целые холмы пены. Тут, наверное, было б раздолье «экстремальщикам», а вот каково будет сплавляться самим?..
– Пошли, пошли, пошли! – зашипел лейтенант и, подавая пример, сам первый шагнул в воду. Река подхватила его, закрутила и понесла – течение сбило его с ног, едва он зашёл чуть выше колена.
Мы бросились следом.
Вода была не ледяной, но достаточно бодрящей, если понимать, о чём идёт речь. Нас волокло так, что и маму нельзя было вспомнить. Всё, что мы могли сделать, – это кое-как отпихиваться от громадных валунов. Волны то и дело накрывали нас с головой; хорошо опять-таки, что шлемы у тяжёлой брони сделаны герметичными и вода не может повредить тонкой электронике.
На дисплее стремительно увеличивался, наплывая на нас, компьютерный муляж моста. Схематичный и грубый, он пылал оранжевым на фоне тёмно-серых сходящихся стен ущелья. Опора наплывала, словно огненный столп. А потом был внезапный удар – кому-то из наших повезло, его бросило прямо на контрфорс, и вся наша связка оказалась прижатой к опоре быстрым течением.
Не до переклички. Переговорники отключены. Каждый за себя, один Бог за всех.
На вакуумных присосках, помещённых у меня на коленях и запястьях, я полез вверх. Глянул вправо, влево – моё отделение являлось из кипящей пены, словно стадо морских чертей. Предстояло подниматься – высоко, очень высоко.
Шаг. Шипение присоски, автоматически сбрасывающей вакуум. Шаг. Снова шипение, теперь она его набирает, помогая мне закрепиться выше. Десантника в броне и с вооружением могут удержать две присоски, и потому мы движемся вверх очень медленно. Шаг – остановка. Шаг – остановка. Метр за метром мы поднимаемся ввысь, и кажется, что весь оставшийся нам мир – это серый бетон опоры, а внизу – ревущий водяной ад.