Но нас направляли не на Сильванию. Кстати, я до сих пор так и не знал, что стало с Далькой. Запретил себе об этом думать. Может, до сих пор скрывается на Сильвании, может, сумела улететь на тех загадочных кораблях. Так или иначе, дороги домой ей нет. Она опознана государственной тайной полицией. Её задержат на первом же контроле. Её счета заблокированы, её никто не возьмёт на работу… Хотя – если те, кто устроил мятеж на Сильвании, оказались способны невесть откуда выставить целый флот, подобравший взлетевшие с планеты челноки, – может, они и новые жетоны наклепать могут? Сделать операцию, сменить отпечатки пальцев нетрудно. Такие операции запрещены, но, само собой, у мятежников такое должно иметься. Сложнее изменить рисунок на роговице, но и это возможно. А вот генетический индекс не изменишь, как ни старайся. Конечно, «джинскрин» в полевых условиях не сделаешь, это надо отправлять на экспертизу, но тем не менее…
Батальон грузился. Неспешно, без суеты, но и без промедления. Место назначения не раскрывалось. Однако я заметил – склады и арсеналы выметались подчистую, в том числе и НЗ. Вывезено было всё тяжёлое вооружение – в дополнение к тому, что болталось на орбите. И вновь – планета оставалась практически без гарнизона. Батальон снимался весь, с первого до последнего человека.
…Мы столкнулись с Гилви опять-таки случайно, и она торопливо, на бегу, рассказала, что свёртываются все отделы штаба, даже те, что всегда, при любых обстоятельствах, оставались на Новом Крыму. «Подружки» и семьи офицеров переводились на казарменное положение. То есть перебирались в наши укреплённые казармы, за несколько рядов колючей проволоки, дотов, дзотов, минных полей, противотанковых рвов и прочей прелести.
– Ты, Рус, береги себя, – и Гилви убежала, по-сестрински чмокнув в щёку. – Смотри, как бы в тебе дырок мятежники не наделали…
– Не наделают, – машинально откликнулся я. – Отделение! Где вы там, тюлени беременные? Шире шаг! К погрузке опоздаем!..
Отделение моё заматерело. Не один я получал нашивки и повышения. Из «стариков» в рядовых остался только Кряк. Остальные – как минимум обер-десантники, а Микки дотянул даже до ефрейтора.
Был взлёт, и болтанка, и плоские шуточки Раздвакряка, пытавшегося таким образом уверить всех, что он ничуточки не боится летать. Был полураскрытый рот Гюнтера, первого рекрута «стержневой нации», недавно принявшего присягу и переброшенного к нам из другой роты. Были искажённые глаза Микки. Хань к нам так и не вернулся, до сих пор валялся, судя по письмам, где-то по госпиталям.
Потянулось ожидание на борту «Мероны». Несколько раз мелькнул на горизонте знакомый секурист, тот самый приснопамятный риттмейстер. Он многое мне обещал, да только вот что-то не спешил с выполнением своих обещаний, опровергая тем самым всем известный девиз его организации, что она, мол, слов на ветер не бросает. Что-то в этом было не так. Что-то сидело, свербило, кололо на самом дне моего сознания. И чудесное снятие всех обвинений после случая с пленными. И оставшиеся невыполненными угрозы того же секуриста во время разговора с командиром «Танненберга»… слишком много накапливалось такого, за что другого уже давно бы сгноили на Сваарге, самое меньшее. Или же просто бы расстреляли без долгого дознания по приговору военного суда. А меня повышают, собираются отправить держать офицерский экзамен… Неспроста. Ой неспроста… И не у кого спросить совета. Даже у книг нельзя. Не говоря уж о живом человеке…
На сей раз «Танненберг» не дождался даже всегдашнего обращения оберст-лейтенанта, нашего командира фон Валленштейна. Клиппер мчался куда-то сквозь тьму, и на «окна» не транслировалась уже имитация полёта «из пункта А в пункт Б». Экраны держались погашенными. Люки в межотсечных переборках – наглухо задраенными. Мы словно оказались в громадной тюрьме. В полной неизвестности. Офицеры казались мрачными и подавленными. Это совершенно не походило на «Боевой Устав Десантных Войск», предписывавший командирам, начиная с отделений и выше, «во время движения к театру военных действий проводить как можно больше времени с личным составом», как говорится, «есть и пить из солдатского котелка».
Где-то там, в штабных отсеках, была и Гилви. И оперативный отдел, и тыловики, и оружейники, и разведка – всё, всё двинулось в этот поход, который привычка к литературным красивостям так и тянула назвать «последним».
День. Другой. Третий. Настроение у всех падало. Конечно, «Танненберг» состоял не из нервных институток, однако неизвестность выматывала. Я полагал, что единственным объяснением здесь может служить только одно – ни Валленштейн, ни штаб, ни тем более командиры рот и взводов сами не знают ни места назначения, ни поставленной перед нами задачи. Такое могло означать, к примеру, что нас ставят в первый эшелон готовящегося наступления, скажем, с приказом осуществить выброску в глубокий тыл врага и овладеть стратегическим плацдармом – что примерно и имело место на той же Сильвании. Вопрос только в том, против кого нас бросали сейчас? Против каких-нибудь интербригад?.. Или против кого иного, на манер тех милых тварей Зеты-пять, так некстати и так настойчиво лезущих мне в голову?
Я старался делать всё, что в моих силах. На корабле поддерживалась нормальная тяжесть, и я гонял ребят до седьмого пота, не давая пощады ни им, ни себе, стараясь перевыполнить и без того задранные до самых небес знаменитые «нормативы десанта». Ребята ругались, но беззлобно. Даже Фатих и любитель бить баклуши Раздвакряк. Наверное, все инстинктивно понимали, что ничегонеделание сейчас, в такой ситуации, поистине смерти подобно. Легче лёгкого сойти с ума от пытки ожиданием.
На пятый день динамики внутренней связи внезапно ожили. К нам обращался фон Валленштейн, однако голос его едва можно было узнать. Я рискнул бы предположить, что за всё время пути командир «Танненберга» не позволил себе вздремнуть ни на миг.
– Зольдатен… доблестные солдаты Империи. Мои боевые друзья… – чувствовалось, что он пытается изо всех сил найти что-то неизбитое, какое-то по-настоящему душевное обращение. И он наконец нашёл. – Братья и сёстры по оружию. Пришёл наш час. Фатерлянд ждёт от нас невозможного. Пока это ещё не попало в общеимперские сводки, но… все данные говорят о том, что мы в состоянии войны. Войны с неведомым. Можно сказать – с Чужими, но у нас совершенно нет никаких данных. Наш враг не принадлежит к числу известных нам Чужих рас. Мы обратились… к тем, чей статус можно с натяжкой описать как «союзный». Они не предоставили никакой информации. Заявили, что знают об этих существах даже меньше нашего, и попросили делиться достоверными известиями. Сейчас беда нависла над самой южной из планет нашего сектора, Омегой-восемь. То, что творится там, не поддаётся никакому описанию. Мы должны… снабдить командование этим описанием. Можно назвать это разведкой боем. Не буду говорить, насколько важно и ответственно это задание. Вы мои солдаты, вы всё понимаете не хуже меня. Мы не должны, как на Зете-пять, обеспечивать безопасность местного населения. Только по возможности. Наша задача – добыть информацию. С Омегой-восемь уже третьи сутки нет связи. Спасательные группы, отправленные немедленно с началом… событий, не вернулись и не доложили. Есть высокая вероятность… что на планете не осталось ни гражданского населения, ни Вооружённых сил Империи. Именно поэтому мы не торопились. Смысл спешки утрачен. Нам надо готовиться к жестокому бою… возможно, самому жестокому в нашей славной истории. Я долго откладывал это обращение. Я сам не имел никакой информации. Но мы уже вышли на орбиту Омеги. Планета не отвечает на запросы. Молчат даже автоматические маяки и радиобакены. Спутники связи исчезли бесследно. На ночной половине планеты не видно ни одного огня. Мы будем садиться на главный космодром возле административного центра Омеги-восемь, Нойе-Бисмарка. Приготовьтесь, друзья мои. Выброска через час. У меня всё, и да поможет нам Бог!
Ничего не скажешь, ободряющая речь. Даже более чем. У меня мерзко засосало под ложечкой. Раздвакряк имел донельзя бледный вид, остальные выглядели не лучше.
Высадка в неизвестность, и враг, в лучших традициях десанта, неведом.
…Это была выброска по всем правилам военного искусства. Мы садились под прикрытием пушечных башен наших челноков. Падали гофрированные двери, и орущая (для собственной поддержки) волна десантников выплёскивалась из недр транспорта, бросаясь вперёд так, словно задавшись целью в считаные секунды преодолеть простреливаемое из пулемётов пространство.
На пути сюда мы до посинения зазубривали схемы портовых зданий и сооружений. «Чистая» зона, «грязная» зона, хранилища ядерного топлива, тут же – временные могильники отработанных элементов. Наш взвод должен был немедля, ни на что не отвлекаясь, продвинуться к зданию, по старинке именуемому «аэровокзалом». «Космотерминал» и прочие словесные уроды-новоязы так и не прижились.
Вместе с нами выбрасывали на сей раз и технику. Никто не знал, что может ожидать нас внизу. Спутниковые снимки не показывали ничего необычного. Кроме разве что того, что город Нойе-Бисмарк был совершенно, абсолютно, полностью пуст. Брошенные машины на улицах, безлюдные дворы; Омега-восемь отличалась засушливостью, почти всю территорию планеты, за исключением приполярных областей, занимали лесостепи и степи. Человечество ещё не успело открыть тут дорогу пустыням; на экваторе же насыщенные влагой океанские ветры давали жизнь настоящим джунглям, лёгким этого мира.
Никто не оказал никакого сопротивления. Ни к чему оказалась вся наша чёткость, никто не пытался взять нас «на посадке», не говоря уж о том, чтобы сбить транспорты ещё в атмосфере. Наши ботинки прогрохотали по пустым холлам аэровокзала, по битому стеклу и пластику, остались позади изломанные стойки контроля и таможни, перевёрнутая мебель; кое-где на кофейного цвета стенах чернели уродливые пятна подпалин – тут кто-то стрелял из огнемёта. В паре мест нашлись следы пуль, но не более. Здесь не было серьёзного боя. И совершенно непонятно было, кто с кем сражался. Не похоже, что порт атаковали внезапно, когда он забит пассажирами. Тревогу, наверно, объявили заранее – этим объяснялось полное отсутствие брошенных вещей. Когда началась стрельба, в аэропорту оставалась только охрана. Наспех вооружённая тем, что попалось под руку, в том числе старыми ранцевыми огнемёт