али громадные живые острова; видел бесчисленные скопища «маток», медленно поднимающиеся над планетами, и чёрная вода стекала по их бокам, точно кровь матери с рождающегося младенца. Я видел армады в глубине космоса, ждущие в глубоком сне, вращаясь, словно пояса астероидов, вокруг равнодушных звёзд; я видел многое, чего не мог понять. Я видел силы вторжения, но не видел, что ими движет. Видел громадные живые корабли, в сотни, в тысячи раз громаднее «маток», медленно и величественно выныривающие из «кротовых нор» и опускающиеся на поверхности планет; я не видел лишь одного – тех, кто руководил и направлял эти бессчётные орды.
Но в тот миг я не сомневался, что они есть. Они есть, «маленькие зелёные человечки», и они объявили нам беспощадную войну. Войну без всяких причин; войну на уничтожение. Было в этом что-то от той равнодушной мощи, с какой иммунная система нашего тела атакует случайно оказавшихся в крови «агентов вторжения», чужеродные бактерии и вирусы. Организм тоже не ведёт переговоров с врагами и не проводит демаркационных линий. Он просто борется до конца – и либо побеждает, либо погибает в неравной борьбе, сдавшись под натиском местастазов.
Я подчинился инстинкту. Я не то плыл, не то брёл в коричневой жиже, то погружаясь на дно, то вновь всплывая наверх. Я знал, что у этого резервуара есть выход. Есть фильтры, заглушки, тому подобное – и что я пробьюсь к свету. Непременно пробьюсь. Я не имею права не пробиться. Потому что теперь я знаю точно – Империи предстоит война. Наверное, самая страшная из войн, которые знало человечество.
Мне не хватало воздуха, я задыхался. Давно уже я оставил позади бомбу с тикающим часовым механизмом, и сейчас шло состязание – между мной и бездушным секундомером. Я должен найти выход. Я обязан. Его просто не может не быть…
…И когда я, обессиленный, выполз наконец наружу из смрадной трубы, темнота за моей спиной взорвалась, словно тысяча тысяч солнц.
Я искренне надеялся, что погибли не все мальчишки и девчонки Шестой интернациональной.
А теперь мне следовало отыскать отца.
Потому что черепу, что на моём рукаве, предстояло отправиться теперь в самую дальнюю из всех возможных дорог – в небеса.