Почему-то – Корделия не могла понять этого даже по прошествии некоторого времени – ее не посетило дурное предчувствие, она не испытала никакого волнения. Шагнув в темную комнату, она тихо произнесла:
– Мисс Лайл, мисс Лайл. Уже почти два сорок пять.
Тяжелые занавески из парчи на подкладке были задернуты, но солнечные лучи пробивались в тончайшую щель между ними. Даже такие плотные шторы не могли сдержать яркое дневное солнце, которое проникало в комнату и делало свет чуть розоватым. Кларисса, как призрак, лежала на алой постели, обе руки покоились вдоль тела ладонями вверх, волосы блестящими полосками разметались по подушке. Одеяло было сложено в ногах, и она лежала на спине, ничем не накрытая, светлый атласный халат задрался почти до колен. Подняв руки, чтобы раздвинуть шторы, Корделия подумала, что приглушенный свет дает странный эффект: в тени лицо Клариссы казалось почти таким же темным, как балдахин над кроватью, словно ее кожа впитала насыщенный алый цвет.
Когда вторая занавеска сдвинулась и комнату залило светом, она повернулась и впервые увидела то, что лежало на кровати. На долю секунды ее воображение вырвалось из-под контроля в поиске фантастических версий: Кларисса нанесла на лицо маску – темную липкую массу, которая впиталась даже в ватные подушечки на глазах; это висевший над ней балдахин отбрасывал яркий отблеск на ее лицо, – но потом нелепые фантазии испарились и ее рассудок смирился с жестокой реальностью: у Клариссы больше не было лица, маски тоже не было. Это месиво состояло из плоти Клариссы, крови Клариссы, которая продолжала сочиться, свертываясь и запекаясь, а также хрупкого включения раздробленных костей.
Корделия стояла у кровати, дрожа от ужаса. В комнате слышался какой-то шум, мерное постукивание стояло в ушах и заполняло всю ее грудную клетку. Она подумала: «Я должна кого-то позвать. Я должна сходить за помощью». Но никакая помощь уже не имела смысла. Кларисса была мертва. Корделия вдруг обнаружила, что совершенно не может двигаться – только смотреть. Зато она ясно видела все. Слишком ясно. Медленно отвернувшись от этого ужаса, она попыталась сосредоточить взгляд на прикроватной тумбочке. Серебряная шкатулка для драгоценностей исчезла, зато до сих пор стоял маленький круглый поднос с чайными принадлежностями. Корделия увидела мелкую чашку с нежным узором из роз, оставшийся на дне чай с двумя листиками, отпечаток губной помады. Рядом с подносом было кое-что еще: мраморная рука, залитая кровью, лежала на листе бумаги, который пухлые, перепачканные кровью пальцы будто пригвоздили к полированному дереву. Кровь пропитала бумагу, замазав уже знакомый череп с костями, но напечатанное послание осталось нетронутым и она без труда смогла его прочесть:
Другие грехи лишь говорят, убийство – кричит страшным криком;
Вода увлажняет землю,
А кровь бьет фонтаном и орошает небеса.
Вдруг на другом прикроватном столике зазвонил будильник, и она подпрыгнула от страха. В ее членах снова пульсировала жизнь. Она обежала кровать и попыталась выключить его, схватив трясущимися руками, так что часы ударились о полированное дерево. О Боже! О Боже! Неужели ничто не сможет его остановить? Потом ее пальцы нащупали рычажок. В комнате снова стало тихо, и в эхе этого ужасного звона Корделия снова слышала только биение собственного сердца. Она поймала себя на том, что смотрит на нечто лежащее на кровати и дрожит от страха, опасаясь, что звон разбудил Клариссу и она вдруг очнется, как марионетка, и уставится на нее кровавыми зияющими глазницами.
Немного успокоившись, Корделия решила, что нужно что-то делать. Она должна рассказать Эмброузу. Эмброуз позвонит в полицию. И ничего нельзя трогать, пока полиция не приедет. Она принялась внимательно осматривать комнату, подмечая маленькие детали: перепачканные макияжем ватные шарики на туалетном столике, открытую бутылочку с молочком для снятия макияжа, вышитые тапочки Клариссы, аккуратно поставленные на каминный коврик, косметичку на кресле у камина, копию сценария на полу у кровати.
Когда Корделия повернулась, дверь открылась и перед ней возник Эмброуз, а за ним – сэр Джордж с биноклем на шее. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом сэр Джордж протиснулся мимо Эмброуза и подошел к кровати. Без единого слова он стоял и смотрел на свою жену; спина его напряглась. Потом он повернулся. Его лицо приняло натянутое выражение, возбуждение испарилось, кожа почти позеленела. Потом он сглотнул и приложил руку к горлу, словно его вот-вот стошнит. Корделия инстинктивно шагнула к нему и воскликнула:
– Мне жаль! Мне так жаль!
Эти слова в их напрасной банальности ужаснули ее своей бессмысленностью, лишь только она произнесла их. А потом она увидела на его лице изумление, перемешанное со страхом, и подумала: «О Боже, он думает, что я признаюсь в преступлении! Он думает, это я ее убила».
– Вы наняли меня присматривать за ней. Я приехала сюда, чтобы следить за ее безопасностью. Я не должна была оставлять ее одну, – запричитала она и заметила, что страх в его глазах исчез.
– Вы не могли это предугадать, – спокойно, почти решительно произнес сэр Джордж. – Да и я не верил, что ей грозит реальная опасность, никто не верил. К тому же она не позволила бы вам остаться с ней. Ни вам, ни кому-либо еще. Не вините себя.
– Но я знала, что мраморное изваяние пропало! Я должна была ее предупредить.
– О чем? Такого вы точно не ожидали. – Он говорил резко, словно отдавал приказ. – Не вините себя, Корделия. – Впервые он назвал ее по имени.
Эмброуз, все еще стоявший у двери, спросил:
– Она мертва?
– Сами посмотрите.
Эмброуз подошел к кровати и посмотрел на тело. Его лицо залилось румянцем. Наблюдая за ним, Корделия подумала, что он скорее смущен, чем шокирован. Потом он отвернулся и произнес:
– Но это невероятно! Ужасно! Ужасно! – Вдруг он бросился к смежной двери и повернул ручку. Она оказалась не заперта. Они последовали за ним в комнату Корделии и прошли в ванную. Окно, выходящее на пожарную лестницу, было открыто, как и перед ее уходом.
– Он мог выбраться через окно и спуститься по пожарной лестнице, – предположил сэр Джордж. – Лучше обыскать остров. И замок, разумеется. Сколько человек в нашем распоряжении, включая актеров, занятых в спектакле?
Эмброуз быстро прикинул все в уме.
– Около двадцати пяти актеров. Нас шестеро, включая Олдфилда. Не знаю, будет ли какой-то прок от Уиттингема.
– Этого достаточно, чтобы разделиться на четыре поисковых отряда: один – чтобы обыскать замок, еще три – прочесать остров. Следует выработать какую-то систему. Нужно сейчас же позвонить в полицию. А я организую людей.
Корделия представила себе, какой беспорядок устроит толпа из тридцати человек, рыщущих по дому и острову, и сказала:
– Мы ни к чему не должны прикасаться. Обе комнаты следует запереть. Зря вы трогали дверную ручку. И, уж конечно, не стоит сюда никого пускать. Что касается поисков, не лучше ли подождать полицию?
Эмброуз замялся, а сэр Джордж заявил:
– Я не готов ждать. Это невозможно. Это невозможно, Горриндж! – В его голосе слышалась ярость, во взгляде горело безумие.
Эмброуз попытался его успокоить.
– Разумеется, нет.
– Где Олдфилд? – спросил сэр Джордж.
– В своем доме, надо полагать. Рядом с конюшней.
– Я попрошу его разобраться наконец с обедом и начать патрулировать Ла-Манш отсюда до Спимута. Таким образом мы предупредим любой побег. А потом я присоединюсь к вам в театре. Лучше предупредить людей, что потребуется их помощь. – С этими словами он ушел.
– Лучше пусть хоть чем-то займется, – сказал Эмброуз. – К тому же не думаю, что они могут как-то навредить.
Корделия недоумевала, что сделает Олдфилд, если заметит лодку, которая готовится отплыть от острова. Возьмет ее на абордаж и в одиночку нападет на убийцу? Неужели Эмброуз или сэр Джордж всерьез рассчитывают найти злоумышленника на Корси? Разумеется, значение окровавленной руки не могло от них ускользнуть.
Они вместе проверили дверь комнаты Корделии, выходящую в коридор. Она была заперта изнутри, и ключ до сих пор торчал в замке. Значит, убийца не мог сбежать этим путем. Потом они закрыли смежную дверь, заперли комнату Клариссы, и Эмброуз положил ключ в карман.
– А дубликаты есть? – спросила Корделия.
– Нет, ни одного. Ключи от свободной спальни были потеряны, когда я получил замок в наследство, и я так и не сделал новые. В любом случае это было бы нелегко. Замки достаточно сложные, это ключи-оригиналы.
Отвернувшись от двери, они услышали шаги, и из-за угла галереи показалась Толли. Поприветствовав их легким кивком, она направилась к двери Клариссы и постучала. Сердце Корделии заколотилось в груди. Она бросила взгляд на Эмброуза, но тот словно лишился дара речи. Толли постучала еще раз, на этот раз громче, потом повернулась к Корделии.
– Я думала, вы должны были разбудить ее в два сорок пять. Ей следовало поручить это мне.
– Вам нельзя заходить. Она мертва. Убита, – произнесла Корделия одними губами, распухшими и высохшими настолько, что они, казалось, вот-вот растрескаются.
Толли повернулась и снова постучала.
– Она опоздает. Мне нужно войти. Она не может обойтись без меня перед спектаклем.
Эмброуз шагнул вперед. На мгновение Корделия подумала, что он положит руку на плечо Толли, но его рука безвольно повисла.
– Не будет никакого спектакля. Мисс Лайл мертва. Ее убили, – сказал он неестественно грубым голосом. – Я как раз собираюсь звонить в полицию. До их приезда никто не должен входить в комнату.
На этот раз она поняла, повернулась и посмотрела ему в глаза. На ее лице не отразилось никаких эмоций, но она так побледнела, что Корделии показалось, будто она вот-вот упадет в обморок. Она схватила ее за руку, но, почувствовав, что Толли содрогнулась в приступе отторжения, почти отвращения (в этом сомневаться не приходилось), словно ее ударили по лицу, быстро отпустила ее.