Возникла заминка. Мы долго таращились на невиданные механизмы, впрочем, механизмы ли? Едва ли перед нами оказались примитивные автоматы для высаживания рассады. Деревья, похоже, сотворялись прямо тут, на месте, и темпы этого процесса неприятно напомнили мне самосжигающую быстроту биоморфов.
После взрыва батальон по вполне понятным причинам не торопился приблизиться к подозрительно мирно урчащим машинам. Мёхбау ругался с командованием, заявляя, что «не поведёт людей на убой» и что у него «пол третьей роты как корова языком слизнула». Мол, присылайте учёных, это по их части. Мы своё дело сделали. Дбигу отброшены.
«Удерживайте занимаемые позиции», – наконец услыхал «Танненберг».
Но, против моих ожиданий, бригаду не оставили на этом месте. Далеко не везде наземные атаки оказались столь же успешны, как наша. Из восьми атакованных в первую ночь комплексов противника уничтожен был только один, а именно наш; остальные удержались, а имперские дивизии принуждены отступить, да ещё и с немалыми потерями.
Бригада получила приказ сняться с позиций и ожидать переброски.
В ту же ночь ко мне пришла Гилви.
Мы привыкли спать, не снимая брони, прямо там, где нас застала темнота. Я задремал возле ротного ползуна, мирно потрескивающего остывающим мотором; разбудили меня классические «Стой! Пароль! – Рейникендорф! – Нейдершонхаузен, проходи!»
– Господин лейтенант! Гос…
– Что, не ждал? Вижу, что нет, – передо мной стояла Гилви. – Оставь нас, Алекс.
– Яволь, dame шарфюрер! – вытянулся рядовой.
– Здравствуй, – слова у меня выговаривались не слишком охотно.
Гилви только судорожно дёрнула головой. Сперва мы просто сидели рядом, а потом она взяла меня за руку.
– Знаешь, я всё время думала…
– Я на это рассчитывал.
– Ага, ага, рассчитывал… смутил, с толку сбил, заморочил… Так что ж это получается, Рус, а? Мы с тобой – нелюдь? Чужие?
Она пришла поговорить о себе и нас. Разумно не начиная разговор с моих последних фраз – насчёт того, кто же именно навёл Дариану Дарк на нашу рейдовую партию.
– Мы – не нелюдь, – ответил я, постаравшись острожно высвободить руку, но Гилви до боли крепко вцепилась мне в пальцы. – Примесь биоформа не детектируется, иначе мы сидели бы не здесь, а в особо охраняемом виварии Его Императорского Величества Академии Наук. Мы думаем и рассуждаем, как люди. И это – самое главное.
– А вдруг нами смогут управлять? – шепнула Гилви, прижимаясь ко мне (точнее, к моей броне). – Оттуда… – она неопределённо повертела пальцем в воздухе. – Прикажут что-нибудь сделать?
– И такое возможно, – ответил я. – Но я уверен, что успею покончить с собой, если удостоверюсь, что это действительно правда.
– Ой! – Гилви прижала ладошку к губам. – Ой, мама… Я так не могу. Страшно, Рус… Чёрт побери эту броню, даже на шее у тебя не повиснуть, от страха не пореветь…
– Не думаю, что тебе действительно хочется реветь, – осторожно сказал я. – Как насчёт предложений для Валленштейна? Ничего не надумалось?
Гилви помолчала.
– Думаю, это Катарина, – вдруг вырвалось у неё.
– Катарина? Постой, унтер-офицер Пояркович?
– Она самая, – кивнула Гилви. – Я давно за ней странные вещи замечала. Путается с офицерами, всё с разными, покрутит – и к следующему бежит. Да всё ищет таких, чтобы из штаба, и повыше. Происхождение, опять же, подозрительно: Пояркович она, не из «стержневых». Пришла до войны, но по расширенному набору, когда уже не так строго на анкеты смотрели и не столь глубоко проверяли. Она с Ярыни, планетка в составе Империи совсем недавно, а сейчас, как ты знаешь, и вовсе к Федерации переметнулась. А она завербовалась на Каппе, специально, говорит, туда уезжала, когда на Ярыни начались беспорядки.
– И что ж, её так просто вычислить?
– Вычислить-то, может, и просто, да только сам знаешь – органы у нас невиновных не арестовывают. Пока настоящие улики соберёшь!
– У тебя есть какие-нибудь предложения?
– Какие-какие… жука на эту сучку могу повесить, так, что и глазом не моргнёт. Если она сообщения отправляет, то всё увидим и услышим. Тут, собственно, и думать нечего – она всегда знак «За ранение» носит, туда и подсадить…
– Очень хорошо. Рекомендую тебе явиться к командиру бригады и рассказать всё это.
– Успею, – Гилви внешней стороной фаланг пальцев провела мне по щеке, словно боясь коснуться «как следует». – Слушайте, господин обер-лейтенант…
– Ты мне не льсти. Лейтенант я пока ещё.
– Х-ха! Думаешь, зря я в шифровальщицах? Пришёл приказ на тебя. С завидной быстротой произвели.
– Ого!
– Вот именно, что «ого». Это дело отъметъитъ нужно, как у вас, русских, говорится. Что мне положено за хорошие вести?
– По обычаю – шнапс или пиво, в зависимости от доступности оных.
– А можно кое-что другое? – Она прижалась ещё теснее. – Я забыться хочу… не думать. Ты ж меня таки убедил… или… не знаю. Но чую, не так тут что-то, не так! И верно – все, с кем мы тогда в бункере оставались, уже снизу смотрят, как картошка растёт. Тут-то меня и затрясло, не скажу как затрясло! Словно ужалил кто-то: мол, прав Руслан-то, прав, как ты ни отбрыкивайся! – её губы щекотно зашептали мне в самое ухо: – Ну хоть сегодня меня не гони, а? Притворись, ладно? Чего тебе стоит? Нужно мне это, понимаешь, чурбан бесчувственный, дубина берёзовая, нет? С тобой хочу быть. И не только сегодня. Эх, эх, какой я б женой была… ты даже и не представишь… ох… совсем голову потеряла, бред такой несу… ты ж у нас чистенький, ты ж на солдатскую подстилку и смотреть не хочешь, ты всегда мной брезговал… и Мари тоже в конце концов обижаться стала, что ты в её сторону даже и не посмотришь…
– Мне она по этому поводу никаких претензий не высказывала, – только и нашёлся я.
– Зато мне потом высказала… Рус, а Рус! Ну что ты как чушка чугунная, ничем тебя не расшевелить? Всё тебе без разницы, небось ту кошку драную, Дзамайте, забыть не можешь? Да она ж тебя первая бы и предала!
Меня так и тянуло бросить: «Она не предала», но едва ли стоит так уж безоговорочно верить, что на Дариану Дарк работала именно бедняга Катарина Пояркович. Признаться, мне казалось, что Гилви вот-вот вскричит «Me, me, adsum, qui feci![12]», подобно героям Вергилия, но нет.
– Гил, не стоит. Я, честное слово…
– Снимай броник, – она решительно вскочила, зло рванула хомутики замков. – Я тебе покажу, что такое настоящая женщина.
– Гилви!
– Ну что, что «Гилви»?! Нам, биоморфам, – так? – вместе держаться надо. Так что я сперва с тобой разберусь, а потом уж к Валленштейну отправлюсь. Пояркович надо раскрутить.
– Раскрутить! Слово-то какое…
– Так в нашей службе говорят. У вас – «расколоть», правильно? Ну а у нас по-другому.
– Ты уже самым существенным образом нарушила устав, – заметил я. – Самовольное снятие бронекомбинезона в боевой обстановке без разрешения старшего по званию…
– Ну вот ты мне и разрешишь, а, герр обер-лейтенант? Разрешишь ведь, правда, бедной девушке-шарфюреру?
– Не похоже, чтобы тебе вообще что-нибудь требовалось, – заметил я, глядя на ладную фигурку Гилви в обтягивающем подброневом облачении.
– Да, эротично в этом не каждая разденется, – фыркнула она, оттягивая резинку. – Но ничего. Нас трудностями не испугаешь.
…Хорошо ещё, что в боевом охранении стояла не моя рота…
И, в отличие от Дальки, в последний самый острый момент Гилви не отдёрнулась, а, наоборот, крепче обхватила меня обеими руками и прижалась бёдрами. Значит, действительно поверила; во всяком случае, «семя биоморфа» у неё не вызывало неприятия.
– Спасибо, – прошептала она наконец, прижимаясь ко мне подозрительно мокрой щекой.
– Гил, ты плачешь?
– Угу-у… глупый ты, глупый… замуж за тебя хочу, за дурака такого биоморфного-о-о-о… Вот хочу, и всё. Дура я, верно? Ты ж… Хотя притворялся что надо. Мне ни с кем так хорошо не было…
– Да будет тебе из меня полового гиганта делать…
– Нет, вы, мужики, точно все умственно неполноценные. Тут даже и биоморфы не помогут… Но что ж, значит, нам с тобой Туча не страшна? Она нас не тронет?
– Может, и не тронет, – пожал я плечами. – Если будет воспринимать как часть себя. А вот если будет прямой приказ – так схарчит и даже не поморщится.
– Бррр… – поёжилась Гилви, и страх в её голосе мне не показался наигранным. – Тьфу, тьфу, не хочу про это. Давай лучше ещё разок. Мне та-ак сладко было-о… – потянулась она, вновь приникая ко мне.
Эх, Руслан, пропала твоя чистота. Не смог, не удержался.
Однако, прижимая к себе бьющуюся, закусившую губу Гилви, я до невозможности чётко ощущал в ней биоморфа. Растёкшегося по жилам, неоформленного, несосредоточенного. Вкус этого биоморфа и ощутила Туча, едва вонзив свои жала в шею бедной Гилви.
Кто-то поставил производство биоморфов-людей на широкую ногу. Кто? Где? Когда?
И, чёрт возьми, когда же в действительности человеческая цивилизация столкнулась с биоморфами?
Шифровка 133.
Баклан – Салиму:
Почему не выходите на связь? Немедленно подтвердите получение.
Гилви Паттерс действительно доложила Валленштейну свои «соображения». И бедную Катарину Пояркович арестовали. С мутной формулировкой «до выяснения всех обстоятельств утечки информации». Правда, Валленштейна это явно не устроило. Он что-то недоговаривал, и я сильно подозревал, что его слова о том, что dame шарфюрер вне всяких подозрений, были предназначены исключительно для слуха вышеупомянутой шарфюрера.
…А бригаду «Танненберг» в очередной раз срывали. К следующему комплексу, где потерпела неудачу 3-я танковая дивизия.
Мы совершили марш в добрых две сотни километров, к остаткам другого человеческого поселения. И, само собой, увидели ту же картину: вместо пыльных улиц и скелета недостроенного монорельсового вокзала шумел девственный лес.