За спиной из динамика раздался голос:
– Говорит сестра Уоллас.
– Мою дочь тошнит. По-моему, она съела дезинфицирующую пену для рук.
Мне стало ясно, насколько я омерзительна. Теперь я знала наверняка. Я не одержима демоном. Я – и есть демон.
Глава 20
На следующее утро ты просыпаешься в больнице – лежишь на койке, глядя в потолок. Осторожно и боязливо проверяешь свое сознание. Ты хочешь понять, кончилось или нет?
– Больничная еда не очень. Я сама приготовила тебе завтрак, – говорит мама. – Овсяные колечки.
Ты смотришь вниз, на свое тело, практически бесформенное под одеялом, выбеленным хлоркой.
Ты поправляешь:
– Овсяные колечки не готовят.
Мама смеется. На столе видишь большой букет – просто огромный, напоказ, и вдобавок еще – в хрустальной вазе.
– От Дэвиса, – говорит мама.
Еще ближе, прямо над твоим бесформенным телом, на подставке стоит еда. Ты сглатываешь. Смотришь на колечки в молоке. У тебя все болит. И вдруг приходит мысль: кто знает, что ты вдохнула, пока спала.
Все продолжается.
Ты лежишь, даже не рассуждая по-настоящему, только пробуешь описать свою боль, будто бы правильные слова помогут от нее избавиться. Если ты сможешь сделать что-то настоящим, увидеть его, понюхать, потрогать, тогда ты сможешь это убить.
Ты думаешь, это – как огонь в голове. Грызун, который точит изнутри. Нож в животе. Спираль. Водоворот. Черная дыра.
Слова, которыми ты называешь отчаяние, страх, тревога, навязчивое состояние – не отражают смысла. Возможно, мы придумали метафору из-за боли. Нужно было дать какую-то форму смутному, сидящему глубоко внутри страданию, которое ускользает от разума и чувств.
Ненадолго кажется, что тебе стало лучше. Только что у тебя был маленький поезд связных мыслей, с локомотивом и последним вагоном, все как полагается. Твоих мыслей. Их думала именно ты. А затем тебя тошнит, под ребрами сжимается кулак, пылающий лоб покрывается холодным потом ты уже заразилась они внутри размножаются вытесняют все ты погибнешь и они сожрут твое тело прогрызая себе путь наружу. И тогда ты тихонько, голосом, придушенным из-за невыразимого ужаса, лепечешь:
– У меня беда, мама. Большая беда.
Глава 21
Сюжетная арка этой истории такова: погрузившись в пучину безумия, строю связи, которые помогут раскрыть тупиковое дело об исчезновении Пикета. Из-за своей одержимости я совсем не думаю о возможных угрозах и риске потерять наши с Дейзи шальные деньги. Меня интересует лишь тайна, и я начинаю верить, что найти к ней ключ – величайшее Благо, что утвердительные предложения по определению лучше вопросительных и что, отыскивая разгадку в борьбе со своим безумием, я одновременно найду и способ с ним жить. Я становлюсь великим детективом не вопреки поломанной электронике своего мозга, а благодаря ей.
Не знаю, с кем я иду в закат в конце рассказа – с Дэвисом или Дейзи, – но я в него иду. Вы видите меня на фоне солнечного диска, мой темный силуэт очерчен светом, рожденным восемь минут назад, и я держу кого-то за руку.
По пути я осознаю, что контролирую свою жизнь, что мои мысли – как любила говорить доктор Сингх – это всего лишь мысли. Я понимаю, что автор моей истории – я сама, я свободна и наделена властью, и я – капитан своего сознания, но в действительности все вышло не так.
Я не стала упорной или убедительной и не ушла в закат – на самом деле в больнице я практически не видела солнечного света.
Настоящая жизнь была безжалостно и невыносимо однообразна: я лежала и мучилась. Болели ребра, мозг, мысли, и меня не отпускали домой восемь дней.
Сначала врачи решили, что я алкоголичка и набросилась на средство для рук, потому что очень хотела выпить. Настоящая причина выглядела так странно и нелогично, что в нее не верили, пока не связались с доктором Сингх. Она приехала в больницу и села на стул возле моей кровати.
– Есть два момента. Во-первых, ты не принимаешь лекарство, как тебе предписано.
Я объяснила, что пью таблетки почти каждый день, на это было далеко не так.
– Мне от них плохо, – наконец призналась я.
– Аза, ты умная девушка. Ты ведь понимаешь, что употребление средства для рук в больнице, где ты лежишь с разорванной печенью, не предполагает положительных изменений в твоем психическом состоянии. – Я смотрела на нее и молчала. – Уверена, тебе объяснили, что пить это средство опасно, ведь в нем содержится не только спирт, но и химические вещества, которые могут тебя убить. Так что давай оставим мысль о том, что от таблеток тебе плохо.
Доктор Сингх произнесла это таким строгим голосом, что я просто кивнула.
– Во-вторых, ты получила серьезную травму – любому на твоем месте пришлось бы нелегко. – Я продолжала смотреть на нее. – Тебе нужно другое лекарство. Такое, которое лучше подействует, которое сможет переносить твой организм и которое ты будешь принимать.
– Мне никакие таблетки не помогают.
– Пока что не помогают, – поправила она.
Доктор Сингх приезжала каждое утро, а днем заходил еще один врач и проверял состояние моей печени. Оба визита являлись для меня спасением уже потому, что моей вездесущей маме приходилось ненадолго покидать палату.
В последний день доктор Сингх села возле кровати и положила руку мне на плечо. До этого она ни разу ко мне не прикасалась.
– Наверное, тебе с твоей тревожностью нелегко было переносить больничную атмосферу.
– Да.
– Ты чувствуешь в себе угрозу для самой себя?
– Нет. Мне просто по-настоящему страшно, и в голову лезет множество навязчивых мыслей.
– Ты пила вчера средство для рук?
– Нет.
– Я не буду тебя судить, Аза. Но смогу помочь, только если ты будешь честной.
– Правда. Я не пила.
Коробочку со средством, кстати говоря, сняли со стены моей палаты.
– А тебе хотелось?
– Да.
– Не бойся этой мысли. Мысль – не действие.
– Но я не могу не думать о клостридиях. Мне нужно убедиться, что я не…
– Средство для рук не поможет.
– А что поможет?
– Время. Терапия. Прием лекарств.
– Мне кажется, что я в петле и хочу из нее выбраться, но только больше затягиваю узел. Спираль сжимается, понимаете?
Доктор Сингх посмотрела мне прямо в глаза. Я думала, она сейчас заплачет – такой был у нее взгляд.
– Аза, ты выберешься.
Даже когда меня отпустили домой, доктор Сингх продолжала приходить ко мне дважды в неделю. Я перешла на другие таблетки, и мама присматривала, чтобы я обязательно пила их по утрам. Вставать мне разрешалось, только чтобы пойти в туалет, из-за риска повторного разрыва печени.
Я не ходила в школу две недели. Четырнадцать дней моей жизни сократились до одного предложения, потому что я не могу их описать. Мне было все время больно – настолько, что слова тут бессильны. Скучно. Предсказуемо. Будто я брожу по лабиринту, в котором нет выхода. Сравнивать довольно-таки легко, а вот сказать, как было на самом деле, – невозможно.
Дейзи и Дэвис приходили меня навестить, но мне хотелось побыть одной. Я не читала и не смотрела телевизор – ни то, ни другое не могло меня достаточно отвлечь. Я просто лежала, почти что в ступоре, а надо мной без устали хлопотала мама. Она была рядом постоянно, и каждые несколько минут нарушала тишину вопросами в виде утвердительных фраз. Сегодня чуточку легче? Ты чувствуешь себя нормально? Тебе уже лучше? Декларативное дознание.
Сначала я даже не включала телефон, и доктор Сингх одобрила мое решение. Когда же я наконец его включила, меня охватил необъяснимый страх. Я одновременно хотела и не хотела получить целый поток сообщений.
Их пришло больше тридцати – не только от Дэвиса и Дейзи, но и от Майкла, других друзей и даже некоторых преподавателей.
Я отправилась в школу в понедельник, в самом начале декабря.
Уверенности, что новое лекарство действует, у меня не имелось, но я и не раздумывала, стоит ли его принимать. Я чувствовала, что готова, словно бы возвратилась в мир – пусть не прежней, но все-таки собой.
В школу меня отвезла мама. Гарольд был разбит, а я все равно теперь слишком боялась водить.
– Рада или нервничаешь? – спросила мама.
Она ехала, держа на руле обе руки, – на десять часов и на два.
– Нервничаю.
– Твои учителя и друзья все понимают, Аза. Они просто хотят, чтобы ты поправилась, и будут тебя поддерживать на сто процентов, а если не будут, я их уничтожу.
Я слабо улыбнулась.
– Просто всем известно, что я вдруг спятила или типа того.
– Милая, ты спятила не вдруг. Ты давно такая.
Я рассмеялась, и мама пожала мне запястье.
Дейзи ждала меня у входа на ступеньках. Мама вышла первой, я – за ней, ребра еще побаливали из-за тяжелого рюкзака. День выдался холодный, солнце только что встало, но светило ярко, и я щурилась с непривычки. Давно не выходила на улицу.
Моя подруга изменилась, ее лицо будто бы посветлело. И только через секунду я поняла, что все дело в стрижке – Дейзи сделала себе каре, и оно ей очень шло.
– Можно тебя обнять, не опасаясь разрыва печени?
– Мне нравится твоя прическа, – сказала я.
– Спасибо, но мы обе знаем, что она ужасна.
– Слушай, прости меня, пожалуйста.
– И ты меня, но мы ведь уже помирились и теперь будем жить долго и счастливо.
– Я серьезно. Очень жалею, что…
– Я тоже. Тебе надо почитать мой новый рассказ. Извинение в пятнадцать тысяч слов, действие происходит на Джеде после апокалипсиса. Я вот что хочу сказать, Холмси. Да, на тебя нужно много сил, быть твоей подругой – нелегкий труд. Но ты – лучший человек из всех, кого я знала, и ты не как горчица. Ты похожа на пиццу, а у меня это самая высокая оценка.
– Я очень жалею, что не была…
– Боже мой, Холмси! Ты, конечно, можешь себя пилить. Лучше тебя на свете нет. Я хочу, чтобы меня похоронили рядом с тобой, под одним камнем. На нем высекут: «Холмси и Дейзи: вместе они занимались всем, кроме секса». Ну да ладно. Как себя чувствуешь? – Я пожала плечами. – Можно продолжать? – спросила она. Я кивнула. – Знаешь, иногда говорят что-то типа