она влюблена в свой голос? А я и правда свой голос люблю. Он у меня вместо радио.
Она пошла вверх по лестнице, чтобы встать в очередь к металлодетектору.
– Знаю, какие вопросы у тебя на уме. Дейзи, ты до сих пор встречаешься с Майклом? Где твоя машина? Что с твоими волосами? Ответы такие. Нет, не встречаюсь. Машину я продала. А стрижку сделала после того, как Елена засунула мне в волосы три жвачки, пока я спала. Вот сколько всего произошло за две недели, Холмси. Нужны подробности?
Я кивнула.
– С удовольствием, – продолжила она, когда мы прошли через рамку детектора. – С Майклом дело свелось к тому, что я захотела еще побыть молодой и свободной. Типа, я чуть не погибла в аварии и подумала: а надо ли тратить юность на эти отношения с большой буквы «О»? И я такая говорю: «Давай встречаться с другими людьми?» А он такой: «Нет». А я: «Ну, пожалуйста». А он: «Мне нужны моногамные отношения». А я: «Не очень хочется тянуть на себе такой груз». А он: «Я не груз». И мы поссорились. Наверное, чисто технически, Майкл меня бросил, но тут нужна коллегия из трех судей, чтобы они определили, кто виноват.
Ну вот, насчет машины. Оказалось, что иметь ее дорого, а водить – опасно, так что я сдала ее обратно, потому что еще два месяца не прошло. И теперь я намерена до конца дней своих ездить на такси, потому что это как иметь все машины на свете. И раз уж я богачка, у меня должен быть личный шофер. Будешь слушать дальше?
Мы уже дошли до моего шкафчика, и я с удивлением осознала, что помню код замка. Вокруг было столько человеческих тел. Мне даже как-то не верилось. Я открыла дверцу. Я совсем не делала домашнюю работу. Отстала по всем предметам. В коридоре стоял такой шум, так много людей.
– Да, – сказала я.
– Без проблем. Я могу болтать весь день. Вот тебе еще причина, почему мы созданы друг для друга, – ты очень хорошо умеешь молчать. В общем, Елена засунула жевательную резинку мне в волосы, а на следующее утро я такая: «Откуда у меня на голове жвачка?» А она в ответ хохочет. Я говорю: «Елена, у тебя ужасное чувство юмора. Портить человеку жизнь совсем не смешно. Если бы я тебе ногу сломала, смешно было бы?» Она все равно смеется. И я пошла и сделала модную стрижку. И конечно же, заплатила из тех денег, что отложены ей на колледж. Кстати, родители заставили меня учредить фонд по сбору средств на образование сестры.
К другим новостям. Из-за ссоры с Майклом нам теперь неловко будет вместе обедать, поэтому предлагаю устроить пикник для двоих на улице. Холодновато, я понимаю, но поверь мне, сидеть с ним в столовой гораздо холоднее. Ты очень хочешь пойти сейчас на биологию и растерзать ее? Чтобы через сорок семь минут перед тобой положили обескровленный труп курса для старшей школы? Боже, с тех пор, как ты сошла с ума, столько всего случилось. Ничего, что я так говорю?
– Все дело в том, что я не могу сойти с ума. От него невозможно избавиться.
– Именно так я думаю про свою девственность, – отозвалась Дейзи. – Вот еще причина, почему у нас с Майклом ничего не вышло бы. Он хочет секса только по любви, и да, я знаю, что девственность – мизогинный социальный конструкт, ущемляющий наши права, но я все-таки хочу ее лишиться, а тут этот мальчик, который покашливает и мычит, будто мы в романе Джейн Остен. Хорошо бы у парней не имелось всех этих чувств, с которыми нужно разбираться, будто я какой-то психиатр.
Дейзи проводила меня до двери класса, открыла ее и вместе со мной подошла к моему столу. Я села.
– Ты знаешь, что я тебя люблю, да? – Я кивнула. – Всю жизнь думала, что я – звезда слишком откровенного фильма про любовь, и тут оказывается, что все это время я была в комедии про двух друзей. Мне пора на алгебру. Хорошо, что ты вернулась, Холмси.
Дейзи принесла из столовой несколько кусочков пиццы, и мы устроились под большим дубом, что рос на полпути между школой и футбольным полем. Было холодно. Мы кутались в зимние куртки, подняв капюшоны, а ткань моих джинсов стала жесткой оттого, что я сидела на промерзшей земле.
Перчатки я не взяла, и пришлось втянуть руки в рукава. Совсем не подходящая для пикника погода.
– Я тут вспоминала о Пикете, – заявила Дейзи.
– Да?
– Ага. Просто, пока тебя не было, я подумала, как странно – бросить сыновей, даже не простившись. Сказать по правде, мне его почти жалко. Что же с ним такое случилось, если он не может купить одноразовый телефон и послать сообщение детям, успокоить их?
Я сильнее переживала за мальчишку, который каждое утро просыпался с надеждой. А потом играл на компьютере до поздней ночи, чтобы отвлечься от тупой боли – забыть, что отец не верит ему, не любит и даже не хочет с ним связаться, а все наследство оставил туатаре.
– Мне больше жаль Ноа, чем Рассела Пикета, – сказала я.
– Да ты всегда сочувствовала этому парню. А вот лучшей подруге – не могла.
Я удивленно посмотрела на Дейзи. Она посмеялась, но я знала, что она не шутит.
– Так чем занимаются твои родители? – поинтересовалась я.
Дейзи опять рассмеялась.
– Папа – в Музее штата охранником. Ему нравится, потому что он очень увлечен историей Индианы. Но в основном он там следит, чтобы никто не трогал кости мастодонта и все такое. А мама работает в химчистке.
– Ты сказала им про деньги?
– Да. Потому-то у Елены и появился собственный фонд. Меня заставили отложить десять тысяч ей на учебу. Папа сказал, что на моем месте Елена сделала бы то же самое. Черта с два!
– Они тебя ругали?
– За то, что я принесла домой пятьдесят тысяч? Нет, Холмси.
Я почувствовала, что мой средний палец намок. Перед историей придется наклеить новый пластырь – снова пройти через весь этот гадкий ритуал. Но сейчас мне было хорошо с Дейзи. И нравилось смотреть на свое теплое дыхание в морозном воздухе.
– А как там Дэвис? – спросила она.
– Мы не общались. Я ни с кем не разговаривала.
– Сильно тебя прижало.
– Да.
– Прости.
– Ты тут ни при чем.
– А ты думала… думаешь о самоубийстве?
– Думаю, что больше не хочу такой быть.
– Ты до сих пор…
– Не знаю. – Я медленно выдохнула и подождала, пока пар не растворится в зимнем воздухе. – Мне кажется, что я – как Уайт-Ривер. Несудоходная.
– Но смысл не в этом, Холмси. Главное, что город все равно построили, понимаешь? Ты работаешь с тем, что есть. Была дрянная река, но на ней сумели построить хороший город. Может быть, не самый прекрасный, но все-таки неплохой. Ты – не река. Ты – город.
– Значит, я неплохая?
– Именно. На твердую четверку с плюсом. Если строишь город на четверку с плюсом в месте, где природа на тройку с минусом, – это достижение.
Я рассмеялась. Дейзи легла на спину и махнула мне, чтобы я ложилась тоже. Мы лежали и смотрели вверх, почти касаясь головами ствола. Вверху переплетались голые ветки, и сквозь туман нашего дыхания небо казалось дымчато-серым.
Не помню, говорила я Дейзи, что люблю смотреть на небо вот так? Может, она легла на спину специально, потому что знала об этом. Я думала о том, как ветки находятся на расстоянии друг от друга, и все же, с нашей точки зрения, пересекаются. Точно как звезды в Кассиопее – далеко одна от другой, но для меня почему-то в одном созвездии.
– Хотелось бы мне тебя понять, – произнесла Дейзи.
– Все в порядке, – отозвалась я. – Никто никого не понимает на самом деле. Мы все застряли внутри самих себя.
– Ты, типа, себя ненавидишь? Ненавидишь быть собой?
– Нет никакого «себя», которое можно ненавидеть. Просто когда я смотрю в себя, меня как таковой не существует – всего лишь набор мыслей, и действий, и обстоятельств. Я чувствую, что многие из них не имеют ко мне отношения. Я не хочу их думать или делать. И когда ищу, типа, Настоящую Себя, не нахожу ее. Как матрешки, знаешь? Они полые внутри, и если открыть одну, в ней окажется другая, поменьше. Ты продолжаешь открывать, пока не доберешься до самой маленькой, и она будет из целого кусочка, не пустая. Но во мне, похоже, нет такой. Они просто становятся все меньше.
– Это мне напоминает одну мамину историю, – сказала Дейзи.
– Какую?
Когда она говорила, я слышала, как стучат ее зубы, но нам обеим хотелось еще посмотреть на небо через ветки.
– В общем, ученый читает лекцию по истории Земли. Объясняет, как миллиарды лет назад она родилась из облаков космической пыли, сначала была раскаленной, потом остыла, сформировались океаны. В них зародились одноклеточные организмы, прошли еще миллиарды лет, и форм жизни стало больше. Примерно двести пятьдесят тысяч лет назад появились люди, начали придумывать сложные инструменты, в итоге построили космические корабли и все такое.
И вот, он рассказывает, а в конце просит аудиторию задавать ему вопросы. В глубине зала поднимает руку старушка и говорит: «Все это, конечно, прекрасно, мистер Ученый, но ведь на самом деле земля плоская и находится на спине гигантской черепахи».
Ученый решил над ней подшутить и отвечает: «Хорошо, но если это так, на чем стоит черепаха?»
Женщина говорит: «На панцире другой черепахи».
Ученый начинает злиться и спрашивает: «Ну, а та черепаха на чем стоит?»
И старушка отвечает: «Вы меня не поняли, сэр. Там одни черепахи, без конца».
Я рассмеялась.
– Черепахи без конца.
– Без конца, Холмси. Ты хочешь найти самую нижнюю, однако ничего не выйдет.
– Потому что там одни черепахи, – повторила я, переживая нечто вроде откровения.
До конца обеда еще оставалось время, и я зашла к маме в класс. Прикрыла за собой дверь и села за парту напротив ее стола. Посмотрела вверх, на часы. Час ноль восемь. Еще шесть минут, а больше мне и не нужно.
– Привет, – сказала я.
– Как тебе первый день учебы? Все хорошо?
Мама высморкалась в салфетку. Она простыла, но весь отпуск потратила, чтобы ухаживать за мной.
– Да, – ответила я. – Слушай, Дэвис подарил мне деньги. Много денег. Примерно пятьдесят тысяч. Я их не потратила, отложу на колледж.