В том самом тоннеле, который так и не достроила компания Пикета. Странное место для выставки.
– Не очень охота проводить вечер пятницы на незаконной выставке.
– Ничего там нет незаконного. Им дали разрешение. Просто очень глубокий андеграунд. Типа, в буквальном смысле. – Я скорчила гримасу. – Самое крутое событие в городе, и мой Просто Друг в нем участвует. Ясное дело, ты не обязана приходить, но… приходи обязательно.
– Не хочу быть третьей лишней.
– Туда придут крутые люди, и я буду вся на нервах. Мне очень нужна поддержка лучшей подруги.
Я достала из пакета сэндвич с арахисовой пастой и медом и откусила.
– Ты уже думаешь, – сказала Дейзи с надеждой.
– Думаю, – согласилась я. Проглотила и добавила: – Ладно, пошли.
– Да! Да! Мы за тобой заедем в пятнадцать минут седьмого. Будет обалденно!
Она улыбалась так, что я не могла не улыбнуться в ответ. Тихо, так, что подруга, наверное, даже меня не расслышала, я произнесла:
– Я тебя люблю, Дейзи. Ты мне все время говоришь, а я – никогда, но это так. Я тебя люблю.
– Ах, черт возьми! Не надо меня так баловать, Холмси.
Они приехали ровно в шесть пятнадцать. Дейзи надела платье и колготки, правда, все это великолепие скрывалось под огромным пуховиком. Майкл нарядился в серебристо-серый костюм, который был ему великоват. Я же вышла в футболке с длинными рукавами, джинсах и куртке.
– Не знала, что для канализации нужен вечерний наряд.
– Это же арт-канализация, – улыбнулась Дейзи.
Я подумала, не переодеться ли, но она схватила меня за руку.
– Холмси, ты ослепительна. Ты выглядишь… как ты.
Я села в микроавтобус, и мы покатили по Мичиган-роуд на юг. Дейзи включила нашу любимую песню, «Ты – та самая». Майкл смеялся, а мы с ней выкрикивали друг другу слова. Она пела основной текст, а я только повторяла за голосом на подпевках: «Ты – это все, ты – это все, ты – это все». И я чувствовала, словно так и было. Ты огонь и вода, которая гасит его. Ты рассказчик, главный герой и его компаньон. Ты – автор и сам рассказ. Ты не только чей-то кто-то, но и твой собственный.
Потом заиграла романтическая баллада, и Дейзи с Майклом стали петь ее вместе, а я думала о черепахах. О том, что ученый и старая леди правы по-своему. Земле миллиарды лет, а жизнь – результат мутации нуклеотидов и все такое. Но, кроме того, наш мир – это истории, которые мы рассказываем о нем.
С Мичиган-роуд Майкл свернул на Десятую улицу и подъехал к магазину, где продавались товары для бассейнов. Парковка рядом была уже наполовину заполнена. Дейзи выключила музыку, мы вышли и присоединились к странной компании, состоявшей из молодых хипстеров и семейных пар средних лет. Все, кроме нас, похоже, друг друга знали, и мы втроем долго стояли у микроавтобуса, наблюдая за происходящим. Наконец к нам приблизилась женщина, одетая с ног до головы в черное, и спросила:
– Вы на выставку?
– Я – Майкл Тернер, – ответил Майкл. – И моя картина тут участвует.
– «Узник сто один»?
– Да.
– Меня зовут Фрэнсис Оливер. Думаю, «Узник» – одно из сильнейших произведений. Можешь мне поверить, я – куратор. Пойдем, спустимся вместе. Будет очень интересно послушать о твоем творчестве.
Фрэнсис и Майкл зашагали через парковку, но каждые несколько секунд куратор говорила: «О! Надо познакомить вас с…» И мы задерживались, чтобы побеседовать с художником, коллекционером или спонсором. Майклом постепенно завладевали люди, которым понравилась его работа. Мы с Дейзи постояли немного в сторонке, а потом она взяла Майкла за руку и произнесла:
– Мы пошли на выставку, а ты наслаждайся. Я очень тобой горжусь.
– Я с вами, – сказал он, отвернувшись от компании студентов из местной школы дизайна.
– Нет, развлекайся. Тебе надо тут со всеми перезнакомиться. Они будут покупать твои картины.
Он улыбнулся, поцеловал ее и вернулся к группе своих поклонников.
С края парковки было видно, что за деревьями качается туда-сюда огонек. Мы спустились с небольшого холма, пробрались сквозь кусты и вышли к широкому цементному бассейну. На дне журчал ручей – такой маленький, что его легко перешагнуть. Мы подошли к бородатому мужчине, который размахивал фонариком. Он сказал, что его зовут Кип, и вручил нам каски.
– Идите по тоннелю, шагов через двести повернете налево. Галерея начинается там.
Луч фонарика на моей каске скользнул вдоль по руслу ручья. Впереди темнел вход в тоннель – квадратная прорезь в склоне, поглощавшая свет. Рядом, за большим замшелым камнем, валялась магазинная тележка. Я подняла голову и взглянула на голые ветки кленов, что черными линиями разрезали небо.
Ручей бежал вдоль левой стороны тоннеля, а мы шли справа по цементной дорожке. В нос тут же ударили зловоние канализационных отходов и сладковатый запах гнили. Напрасно я надеялась к этому привыкнуть.
Вскоре мы услышали, как вокруг шуршат грызуны. До нас долетало эхо чужих разговоров – казалось, голоса звучат со всех сторон. Свет фонариков выхватывал из тьмы граффити, нарисованные на стенах краской из баллончика или с помощью трафаретов. Луч с каски Дейзи задержался на изображении толстой крысы с бутылкой вина. Внизу кто-то вывел: «КРЫСИНЫЙ КОРОЛЬ ВСЕ ЗНАЕТ». Рядом белела корявая надпись: «НЕ ВАЖНО, КАК ТЫ УМРЕШЬ. ВАЖНО – КЕМ».
– Жутковато здесь, – тихо сказала Дейзи.
– Почему ты говоришь шепотом?
– Мне страшно. Мы уже сделали двести шагов?
– Не знаю. Но я слышу голоса.
Я обернулась, посветила на вход в тоннель. Сзади шли двое мужчин, и они помахали нам.
– Видишь? Все в порядке.
Ручей стал больше похож на медленно текущую лужу. Я заметила, как через него перебежала крыса, даже носа не замочив.
– Крыса! – испугалась Дейзи.
– Она тут живет, – ответила я. – Это мы явились без разрешения.
Мы пошли дальше. Казалось, в мире не осталось больше света, кроме желтых лучей, а все, кто был здесь, превратились в огоньки, прыгающие по тоннелю небольшими группами.
Фонарики осветили поворот налево – в квадратный боковой коридор высотой примерно восемь футов[18]. Мы с Дейзи перепрыгнули через ручей, прошли мимо таблички с надписью «Проект компании “Пикет инжиниринг”» и тоже свернули.
В галерее тоже оказалось темно, поэтому картины и фотографии, висевшие на стенах, выпрыгивали из мрака и снова скрывались в нем. Чтобы рассмотреть работу Майкла целиком, пришлось отойти к противоположной стене. Произведение и правда вышло потрясающим – «Узник сто один» был как живой, но состоял из ста одного снимка – Майкл подобрал для этого фотографии людей, осужденных за убийство, а затем оправданных. Даже вблизи я не могла бы сказать, что «Узник» – не настоящий.
Мне понравились и другие работы – большие абстрактные композиции из четких геометрических фигур, шаткая башня из старых деревянных стульев, достигавшая потолка, огромная фотография мальчика, прыгающего с трамплина в бескрайнее поле скошенной кукурузы. Но все же картину Майкла я полюбила больше всего, и не только потому, что знакома с ним.
Голоса приближались, и вскоре галерею заполнили посетители. Кто-то включил проигрыватель, в тоннеле заиграла музыка, которую повторяло гулкое эхо. По кругу пошли гулять пластиковые стаканчики и даже целые бутылки вина. Гости шумели больше и больше. Хотя тут было довольно холодно, я начала потеть и спросила Дейзи, не хочет ли она погулять.
– Погулять?
– Да. Не знаю, можно вперед пойти, например.
– Ты хочешь прогуляться по тоннелю?
– Ага. Но не обязательно.
Она показала в темноту, куда не могли добраться лучи фонариков.
– Ты предлагаешь просто идти в ту черную неизвестность.
– Ну, мы же не далеко. Только посмотрим и все.
Дейзи вздохнула.
– Ладно. Пошли.
Всего через минуту воздух стал чище. Впереди лежала темень, коридор медленно поворачивал, и мы шли, пока не перестали замечать свет. Музыка и голоса были еще слышны, но издалека, точно мы проехали на машине мимо какой-то компании.
– Не понимаю, как тебе удается сохранять такое нечеловеческое спокойствие здесь, в пятнадцати футах[19] под землей и по щиколотку в крысином дерьме. Притом стоит тебе подумать, что в палец попала инфекция, как у тебя начинается паническая атака.
– Не знаю, – сказала я. – Тут просто не страшно.
– Если судить объективно, то очень, – ответила Дейзи.
Я выключила фонарик на каске и попросила:
– Ты тоже выключи.
– Ни за что.
– Выключи. Ничего не случится.
Она щелкнула кнопкой, и все погрузилось во тьму. Я чувствовала, как мои глаза пытаются привыкнуть к новому освещению, но привыкать было не к чему – света совсем не осталось.
– Ты сейчас не видишь стены, правильно? Не видишь крыс. Повернись кругом несколько раз, и забудешь, в какую сторону идти. Это страшно. А теперь представь, что мы не можем говорить, не слышим дыхания. Не чувствуем прикосновений. Тогда мы никогда не узнаем, что находимся рядом друг с другом.
Представь, что ты хочешь найти кого-то или даже саму себя, но у тебя нет органов чувств. Ты не можешь понять, где стены, куда идти вперед, а куда – назад, что такое вода и воздух. Ты бесчувственная, у тебя нет формы. Единственный способ себя описать – определить, чем ты не являешься, и ты плаваешь в теле, которое не подчиняется тебе. Не тебе решать, кто ты такая, где живешь, когда тебе есть и чего бояться. Ты просто застряла внутри, совершенно одна, в темноте. Вот это страшно. А это, – я включила фонарик, – контроль над ситуацией. Власть. Тут могут оказаться крысы и пауки, и еще черт знает что. Но мы освещаем их фонариками, а не наоборот. Мы знаем, где стены и куда нам идти. Вот так, – я снова отключила фонарик, – я чувствую себя, когда мне страшно. А это… – Я включила его. – Прогулка в парке.
Мы шли и молчали.
– Все настолько плохо? – наконец спросила Дейзи.