– Нет. Но рот бегуна – в устье ручья. Все сходится.
– Это просто заметка в его телефоне. Думаешь, он столько времени просидел бы там? В канализации?
– Возможно. Однако… в общем, не знаю.
– Однако?
– Не хочу тебя пугать. Оттуда шел нехороший запах. Просто ужасный.
– Это могло быть что угодно, – сказал Дэвис, но я заметила, что ему страшно.
– Да, ты совершенно прав.
– Я никогда не думал… не допускал мысли…
Дэвис осекся и зарыдал – так горько, будто разрывалось сердце. Он прижался ко мне, и я сидела, обняв его, чувствовала, как тяжело он дышит. По отцу тосковал не только Ноа.
– Боже, он умер? Умер?
– Ты еще ничего не знаешь, – возразила я.
Но Дэвис уже знал. Вот почему человек пропал без следа и не пытался выйти на связь – все это время он был мертв.
Дэвис лег, и я легла рядом – вместе мы едва уместились на стареньком диванчике. Он положил голову мне на плечо, повторяя: Что мне делать? Что делать? Я начала жалеть, что рассказала ему. Что мне делать? – спрашивал он снова и снова, словно умоляя.
– Жить дальше, – сказала я. – У тебя есть целых семь лет. Не важно, что на самом деле произошло, юридически его будут считать живым. У тебя останется дом и все остальное. Довольно большой срок, Дэвис. Ты успеешь начать жизнь заново. Семь лет назад мы с тобой еще даже не познакомились.
– У нас с Ноа никого нет, – прошептал он.
Я хотела сказать, что есть я, что он может на меня положиться, но это было не так.
– У тебя есть брат.
Он снова расплакался, и мы долго лежали, обнявшись, пока из магазина не вернулась мама. Мы с Дэвисом сразу вскочили, хотя ничего такого не делали.
– Извините, что помешала.
– Я уже ухожу, – сказал Дэвис.
– Оставайся, – ответили мы в один голос.
– Нет. Мне нужно идти.
Дэвис обнял меня одной рукой.
– Спасибо, – шепнул он, хотя я ничего не сделала.
На пороге он обернулся и посмотрел на меня и маму в нашей – как ему, должно быть, казалось – семейной идиллии. Я думала, он скажет что-нибудь на прощанье, но Дэвис только смущенно махнул рукой и вышел.
В доме Холмсов наступил тихий вечер. Обычный, словно ничего не произошло. Я писала сочинение о Гражданской войне. День – который, впрочем, не был особенно ясным – растаял в темноте за окном. Я сказала маме, что пойду спать. Переоделась в пижаму, почистила зубы, сменила пластырь, легла в постель и написала Дэвису: Привет.
Он не ответил, и я послала сообщение Дейзи. Я поговорила с Дэвисом.
Она: И как?
Я: Не очень.
Она: Хочешь, загляну к тебе?
Я: Давай.
Она: Выезжаю.
Через час мы с ней лежали на моей кровати с ноутбуками на животах. Я читала новый рассказ про Айалу. Каждый раз, стоило мне хихикнуть, Дейзи спрашивала: «Что смешного?» И я объясняла ей. А после мы просто смотрели в потолок.
– Ну вот, – сказала наконец моя подруга, – все и сложилось к лучшему.
– Как это?
– Наши герои разбогатели, никто не пострадал.
– Пострадали все.
– В смысле, никто не поранился.
– У меня разорвалась печень!
– А, точно. Я забыла. По крайней мере, никто не погиб.
– Гарольд погиб! И, возможно, Пикет!
– Холмси, я стараюсь придумать счастливый конец. А ты все портишь.
– Я такая Айала.
– Такая Айала.
– Со счастливыми концовками есть одна проблема, – сказала я. – Они либо не такие уж счастливые, либо не совсем концовки, понимаешь? В реальной жизни что-то становится лучше, а что-то хуже. И в конце концов ты умираешь.
Дейзи рассмеялась.
– Как всегда, Аза «И в конце концов ты умираешь» Холмс напоминает, что на самом деле все кончится вымиранием нашего вида.
Я тоже засмеялась.
– Ну, в общем, это единственный настоящий конец.
– Нет, Холмси. Ты выбираешь свои концы и свои начала. И рамку. Может, от тебя не зависит, что на картине, но рамку выбираешь ты.
Дэвис так и не ответил, даже когда я написала ему несколько дней спустя. Но он сделал новую запись в своем дневнике.
Когда-нибудь, поверь, настанет день,
Когда все эти чудные виденья,
И храмы, и роскошные дворцы,
И тучами увешанные башни,
И самый наш великий шар земной
Со всем, что в нем находится поныне,
Исчезнет все, следа не оставляя[20].
Ничто не вечно, я это понимаю. Но почему потери так мучают меня?
Глава 24
Месяц спустя, сразу после рождественских каникул, я проснулась рано и сделала для нас с мамой две тарелки хлопьев. Я завтракала перед телевизором, когда она вышла – еще в пижаме, растерянная.
– Опаздываю, опаздываю. Все никак встать не могла.
– А я тебе завтрак приготовила.
Мама села рядом со мной на диван и сказала:
– Хлопья не готовят.
Я засмеялась, а она съела пару ложек и побежала одеваться. Мама всегда такая – ни минутки не посидит спокойно.
Когда я повернулась к телевизору, внизу экрана бежала красная строка с последними новостями. Перед воротами поместья Пикетов стояла журналистка. Я схватила пульт и включила звук.
– По нашим сведениям, Пикета опознать не удалось, однако власти считают, что тело, найденное в ответвлении тоннеля, действительно принадлежит миллиардеру и строительному магнату Расселу Дэвису Пикету-старшему. По словам одного из участников расследования, Пикет, предположительно, погиб из-за суровых погодных условий в течение нескольких суток со дня своего исчезновения. И хотя мы не располагаем официальным подтверждением, наши источники сообщают, что тело было обнаружено полицией после анонимного звонка.
Я тут же написала Дэвису. Только что видела новости. Мне так жаль! Я столько раз говорила тебе эти слова, но мне действительно жаль. Я очень тебе сочувствую.
Он не ответил сразу, и я добавила: Ни я, ни Дейзи не звонили в полицию. Мы никому ничего не сказали.
Теперь на экране моего телефона появилось многоточие – он печатал. Знаю. Это сделали мы с Ноа. Мы вместе так решили.
Вошла мама, на ходу застегивая сережку, и сунула ноги в туфли. Она, видимо, слышала конец репортажа, потому что сказала:
– Аза, ты должна поддержать Дэвиса. Для него сегодня очень тяжелый день.
– Я только что ему написала. Они с Ноа сами сообщили полиции, где нужно искать.
– Неужели их состояние достанется какой-то ящерице?
Они могли бы подождать семь лет – целых семь лет прожить в особняке, исполнять любые свои желания, – но предпочли отдать все туатаре.
– Наверное, они не хотели, чтобы отец оставался там, – отозвалась я. – Может, не стоило ему говорить про наше открытие.
В конце концов, это была моя вина. Меня охватил холодный ужас. Я поставила их перед выбором: забыть про тело отца или забыть о собственных жизнях.
– Не вини себя, – сказала мама. – Конечно, правда была для него важнее, чем дом. И на улице Дэвис не окажется.
Я старалась слушать ее, однако во мне уже проснулось непреодолимое желание. Я попыталась ему воспротивиться, но лишь на секунду. Отклеила пластырь и вонзила ноготь в болячку на пальце, сделав новую трещину на месте той, которая наконец зажила.
В ванной, пока мыла руки и наклеивала пластырь, я смотрела на себя в зеркало. С этим не справиться. Я никогда не убью дракона, потому что дракон – я сама. Мое «Я» и болезнь срослись навсегда.
Я думала о цитате из Фроста в дневнике Дэвиса: «Все, что я узнал о жизни, можно выразить двумя словами: она продолжается».
И ты продолжаешься тоже, не важно, несет ли тебя течение или нет. Вот что я беззвучно шептала сама себе. Прежде чем выйти из ванной, я снова написала ему: Может, как-нибудь встретимся?
На экране появилось многоточие, но Дэвис так и не ответил.
– Нам пора, – напомнила мама.
Я открыла дверь ванной, сняла с вешалки куртку и вязаную шапку, вошла в промерзший гараж. Пока мама делала свой утренний кофе, я просунула пальцы под дверь гаража, подняла ее и села в машину. Все время поглядывала на телефон и ждала ответа. Я замерзла, но потела, и пот впитывался в мою лыжную шапочку. В новостях опять заговорили о Дэвисе. Ты продолжаешься, повторяла я себе и старалась передать ему это через эфир.
Прошло несколько месяцев. Я продолжалась. И хотя особых улучшений не наблюдалось, мне все-таки стало легче. Мы с Дейзи основали «Общество умственного здоровья» и «Мастерскую писателя», чтобы указать их в списке дополнительных занятий, когда будем на следующий год подавать заявление в колледж. Правда, единственными членами обоих клубов мы сами и оказались. Вечера мы проводили у Дейзи, или в «Эплби», или у меня дома, иногда с Майклом, но обычно – нет. Чаще всего мы сидели вдвоем, смотрели кино, делали уроки или просто разговаривали. С Дейзи так просто «выйти на луг».
Конечно, я скучала по Дэвису. В первые дни я постоянно проверяла телефон, ждала ответа, но постепенно осознала, что каждый из нас стал для другого частью прошлого. И все же мне его не хватало. Как папы. И Гарольда. Всех. Если живешь, значит, тебе кого-то не хватает.
И вот однажды в апреле мы с Дейзи сидели у меня дома и смотрели выступление нашей любимой группы, которая воссоединилась только на один вечер. Они пришли на вручение какой-то третьесортной музыкальной премии. Ребята как раз прекрасно изобразили под фонограмму, что поют «Ты – та самая», и тут в дверь кто-то постучал. На часах почти одиннадцать, слишком поздно для гостей, и мои руки нервно подрагивали, когда я открывала дверь.
На пороге стоял Дэвис в клетчатой рубашке и узких джинсах. Он держал огромную коробку.
– Эмм, привет. Это тебе.
Он вручил мне коробку, которая оказалась совсем не такой тяжелой, как я думала. Я отнесла ее в комнату, положила на обеденный стол, а когда обернулась, Дэвис уже собрался уходить.