Жозефина опять услышала его шаги по гравию. Он обходил дом. Она ждала, кусая пальцы. Сейчас появится Лука, они подерутся, а она не сможет ничего сделать. Жозефина достала телефон и решила вызвать пожарных. Но она была так взбудоражена, что не могла вспомнить телефон. И тут ее мобильник потух. Батарея села.
Шаги стали ближе. Она выглянула в окно и увидела Филиппа в свете фар. Она махнула ему рукой. Он подошел поближе.
— Ничего нельзя сделать. Все закрыто, как в танке. Успокойся, Жози, — сказал он, положив руку на стекло.
Она приложила свою ладонь к его ладони с другой стороны стекла.
— Я его боюсь! Я не все тебе рассказала в прошлый раз в Лондоне. Времени не было… Но он сумасшедший, он опасный человек…
Она была вынуждена повышать голос, чтобы он услышал ее.
— Он ничего нам не сделает! Не паникуй!
Он вернулся к двери, толкнулся несколько раз плечом. Дверь не поддавалась. Вернулся к окну.
— Ты видишь, он даже не смог бы войти.
— Как же… А через крышу?
— Посреди ночи? Он упал бы! Ему пришлось бы дождаться рассвета, а за это время ты успела бы вызвать помощь.
— У меня села батарейка!
Она услышала, как он сел, навалившись на дверь.
— Придется мне здесь переночевать…
— О, нет! — простонала Жозефина.
Она тоже уселась с другой стороны двери. Поскребла ногтем, словно хотела проделать дырочку. Некоторое время сосредоточенно царапала дверь.
— Я весь проржавею, если проведу здесь ночь!
— А в доме то же самое. Все спальни затоплены, крыши почти не осталось. Я сплю в гостиной на диване с Дю Гекленом.
— Это меч?
— Это мой телохранитель.
— Здравствуйте, Дю Геклен!
— Это пес.
— А-а…
Он, видимо, переменил позу, она услышала, как он ворочается за дверью. Представила, как он сидит там на корточках, поджав колени к подбородку, подняв воротник. Дождь перестал. Только ветер высвистывал в кронах деревьев какую-то заунывную мелодию, величественную и мрачную, таившую смутную угрозу.
— Видишь, он не приходит.
— Я же не придумала эсэмэски! Я тебе потом покажу!
— Он нарочно это сделал, чтобы напугать тебя. Ты его бросила, он оскорблен и зол, вот и мстит.
— Он сумасшедший, говорю тебе. Опасный безумец… О чем я думала, когда ничего не сказала Гарибальди! Антуана сдала, а его пощадила! Вот я дура, ну какая я дура!
— Нет! Ты сходишь с ума из-за ерунды! Даже если он придет, нарвется на меня и успокоится. Но он не появится, я уверен…
Она слушала его и постепенно успокаивалась. Прислонившись головой к дверному косяку, тихонько вздохнула. Он здесь, за дверью. Ей теперь ничего не страшно. Он приехал, один. Без Дотти Дулиттл.
— Жози?
Он помолчал и спросил:
— Ты на меня не обиделась?
— Почему ты не звонил? — выпалила Жозефина, уже готовая расплакаться.
— Потому что я осел…
— Ты знаешь, мне наплевать, что у тебя другие женщины. Надо было только сказать мне. Никто не совершенен в этом мире.
— Нет у меня других женщин. Я просто должен был разобраться в своих чувствах.
— Нет ничего хуже молчания, — пробормотала Жозефина. — Начинаешь воображать все что угодно, самые неприятные вещи. Не за что ухватиться, нет фактов, один дым, даже рассердиться не на что. Ненавижу, когда молчат.
— Знаешь, иногда молчать очень удобно.
Жозефина вздохнула.
— Ну вот ты заговорил… Видишь, ничего сложного.
— Это потому, что ты за дверью!
Она расхохоталась. Смех окончательно развеял ее страхи. Он здесь, Лука не появится. Он увидит машину Филиппа, припаркованную у двери. Увидит ее машину, раздавленную деревом. Поймет, что она здесь не одна.
— Филипп… Я хочу тебя поцеловать!
— Придется подождать. Дверь, кажется, против. И потом… Меня голыми руками не возьмешь. Я люблю, когда по мне страдают.
— Я заметила.
— Ты давно здесь?
— Дня три вроде бы… Я сбилась со счета…
— И все три дня вот так и капает?
— Да. Дождь идет беспрерывно. Я попыталась дозвониться Фове, но…
— Он звонил мне. Он завтра придет с рабочими…
— Он звонил тебе в Ирландию?
— Я уже вернулся из Ирландии. Когда я приехал в лагерь за Зоэ и Александром, они объявили, что хотели бы пожить там еще. Я вернулся в Лондон…
— Один? — спросила Жозефина, что есть сил царапая дверь.
— Один.
— Это мне все же больше нравится. Я сказала, что мне все равно, но на самом деле нет… Уж очень не хочется потерять тебя…
— Ты меня больше не потеряешь…
— Повтори?
— Ты больше не потеряешь меня, Жозефина.
— Я даже думала, что в тебе вновь проснулась любовь к Ирис…
— Нет, — грустно сказал Филипп. — С Ирис все кончено. Я обедал в Лондоне с ее воздыхателем. Он попросил у меня ее руки…
— С Лефлок-Пиньелем? Он в Лондоне?
— Нет. С моим заместителем. Он хочет жениться на ней… А при чем тут Лефлок-Пиньель?
— Я не хотела тебе говорить, но мне кажется, она очень сильно влюблена в него. Как раз сейчас они в Париже крутят любовь.
— Ирис с Лефлок-Пиньелем! Но он же весьма основательно женат!
— Знаю… И тем не менее, если верить Ирис, они любят друг друга…
— Она всегда меня удивляла. Для нее нет преград.
— Она захотела его сразу, как только увидела.
— Никогда не думал, что он сможет бросить жену…
— Ну, пока и не бросил…
Жозефина собиралась спросить, огорчила ли его эта новость, но смолчала. Ей не хотелось говорить о сестре. Не хотелось, чтобы она встревала между ними. Она решила подождать, когда он вновь заговорит.
— Ты сильная, Жози. Ты гораздо сильнее меня. Я, наверное, поэтому испугался и так долго молчал…
— Ох! Филипп! Я какая угодно, только не сильная!
— Нет, ты сама не знаешь, но это так. Ты пережила в жизни гораздо больше меня, и это тебя укрепило.
Она попыталась возразить. Филипп перебил ее:
— Жозефина, хотел сказать тебе вот что… Однажды, возможно, я окажусь не на высоте… И тогда тебе придется подождать меня. Подождать, пока я вырасту. Я так отстал в развитии!
Они проговорили всю ночь, сидя по разные стороны двери.
Фове прибыл утром и освободил Жозефину; та едва сдержалась, чтобы не броситься обнимать Филиппа. Она прислонилась к рукаву его куртки и потерлась об него щекой.
Позвонила Гарибальди. Поведала ему об угрозах, о серии эсэмэс.
— Мне было действительно очень страшно, поверьте.
— Должен сказать, было чего бояться, — ответил Гарибальди, и она уловила в его голосе тень сочувствия. — Одна в большом пустом доме, какой-то псих бродит вокруг…
Опять он меня расколет, подумала Жозефина, но на этот раз она была готова говорить. Рассказала о равнодушии Луки, о его двойной жизни, о его приступах бешенства. Гарибальди молчал. Она решила, что пора кончать разговор, но вдруг подумала, что нужно назвать ему имя консьержки.
— Мы говорили с ней. Мы все это уже знаем, — ответил Гарибальди.
— Так вы уже интересовались им? — спросила Жозефина.
— Разговор окончен, мадам Кортес.
— Вы хотите сказать, что знаете, кто убийца?..
Он повесил трубку. Она задумчиво обернулась к Филиппу и мсье Фове, которые осматривали крышу и составляли список необходимых работ.
Когда Филипп подошел к ней, она прошептала:
— Мне кажется, полиция поймала убийцу…
— Потому он и не приехал? Его вовремя остановили…
Он обнял ее за плечи и прошептал: забудь. И добавил:
— Нужно позвонить в страховую компанию насчет машины. У тебя хорошая страховка?
— Да. Но это меня сейчас волнует меньше всего. Мне что-то тревожно… А если они его еще не арестовали? Если он будет нас преследовать? Он в самом деле опасен…
Они уехали в Этрета. Заперлись в номере отеля. Выходили оттуда, только чтобы съесть пирожное и выпить чаю. Иногда посреди разговора Жозефина вспоминала о Луке. Обо всех окружавших его тайнах, о его молчаливой отчужденности, о дистанции, которую он всегда соблюдал между ними. Она принимала это за любовь. А то было всего-навсего безумие. Нет! — подумала она, однажды ведь он хотел поговорить со мной, признаться во всем, и я могла бы ему помочь. Она вздрогнула. Я спала с убийцей! Ночью она иногда просыпалась в поту, садилась в кровати. Филипп успокаивал ее, тихо приговаривая: «Я здесь, все в порядке, я здесь». Она вновь засыпала, вся в слезах.
Дождь все шел и шел. Они смотрели из кровати на косые струи дождя за окном. Дю Геклен вздыхал, переворачивался и вновь засыпал.
Они решили не спешить в Париж.
— Хочешь, поедем проселочными дорогами? — спросил Филипп.
— Да.
— И затеряемся среди проселочных дорог?
— Да. Так мы можем подольше быть вместе.
— Но, Жози, мы теперь все время будем вместе!
— Я так счастлива! Я бы хотела поймать чайку, нашептать ей на ухо мой секрет и отправить в небо!
Дождь так хлестал, что они заблудились. Жозефина так и сяк вертела дорожную карту, Филипп смеялся и говорил, что штурман из нее никудышный.
— Но ничего же не видно! Придется вернуться на шоссе. Что уж тут поделаешь.
Они нашли дорогу Д-313, поехали к ней через маленькие деревушки, которые едва различали сквозь деловитое мелькание дворников, и прибыли в местечко, которое называлось «Ле Флок-Пиньель». Филипп присвистнул.
— Скажи на милость! Важная шишка, оказывается. Даже деревня носит его имя!
Они ехали очень медленно. Через стекло Жозефина заметила старый дом с облупившимися стенами. На фронтоне виднелись зеленые полустертые буквы: «Новая типография».
— Филипп! Останови!
Он припарковался. Жозефина вышла из машины и подошла к дому. Она заметила внутри свет и знаком подозвала Филиппа.
— Как там его звали? — пробормотала она, пытаясь вспомнить рассказ Лефлок-Пиньеля.
— О ком ты?
— О печатнике, приемном отце Лефлок-Пиньеля… На кончике языка вертится…
Его звали Графен. Бенуа Графен. Это был уже совсем старый человек, убеленный сединами. Он открыл им, удивляясь нежданным гостям. Впустил их в большую комнату, заполненную машинами, книгами, горшками с клеем, типографскими клише.