— Это ваш пес? — спросил он, показывая пальцем на Дю Геклена.
— Это мой пес, и он очень красив.
— По-моему, такой эпитет не совсем подходит для Тарзана.
Тарзан? Какое неподходящее имя для собаки с благородным характером! Тарзан, здоровяк в маленьких трусиках, который прыгает с ветки на ветку, испуская истошные крики и пожирая бананы? Прототип доброго дикаря, воссозданный Голливудом и Национальным легионом в защиту благопристойности?[151]
— Его зовут не Тарзан, а Дю Геклен.
— Нет. Я знаю его, и его зовут Тарзан.
— Пойдем, Дю Геклен, нам пора, — приказала Жозефина.
Дю Геклен не тронулся с места.
— Это моя собака, мадам…
— Ничего подобного. Это моя собака.
— Он сбежал примерно полгода назад…
Жозефина смутилась. Именно в это время она нашла Дю Геклена. Не зная, что сказать, она выпалила:
— Не надо было бросать его!
— Я его не бросал. Я отвез его в деревню, где он проводит большую часть времени, и он сбежал.
— А где доказательства, что он ваш? Не было ни татуировки, ни медали с адресом хозяина…
— Я могу найти уйму свидетелей, которые подтвердят, что эта собака принадлежит мне. Он два года прожил у меня в Моншове, улица Пти-Мулен, дом тридцать восемь… Отличный сторожевой пес. Его немного поранили взломщики, он бился как лев, и дом не тронули. Потом стоило ему только появиться, и любой головорез убегал со всех ног!
Жозефина почувствовала, как слезы подступают к глазам.
— Вам все равно, что его так изуродовали!
— Это его профессия — сторожевая собака. Я за это его и выбрал.
— А здесь вы что делаете, раз живете в деревне?
— Мне кажется, вы не в меру агрессивны, мадам.
Жозефина смягчилась. От страха, что у нее отнимут Дю Геклена, она была готова укусить.
— Вы понимаете, — сказала она примирительно, — я очень его люблю, и нам так хорошо вместе. Я, например, никогда его не привязываю, и все равно он повсюду следует за мной. Со мной слушает джаз, переворачивается на спину, и я чешу ему брюхо, я говорю ему, что он самый красивый в мире, и он закрывает глаза от удовольствия, и если я перестаю ласкать его и шептать ему комплименты, он легонько касается моей руки, чтобы я продолжала. Вы не можете его забрать, это мой друг. У меня в жизни произошло несколько очень тяжелых событий, и он все время был со мной. Когда я плакала, он подвывал и лизал мою руку, так что понимаете, если вы его заберете, это будет ужасно для меня, я не смогу без него, не смогу…
И тогда меня накроет последней волной…
Дю Геклен заскулил, подтверждая правоту и искренность ее слов, и мужчина сдался.
— Что касается вашего нескромного вопроса, мадам, знайте, что я пишу. Слова песен, либретто современных опер. Я работаю вместе с композитором, у которого своя студия на Ля Мюэтт, и каждый раз перед тем как встретиться с ним, я хожу вокруг озера. Это ритуал. Мне нужен покой. Я достаточно известен…
Он выдержал паузу, чтобы Жозефина могла его вспомнить. Но поскольку она не проявила особого интереса, он продолжал — несколько уязвленным тоном:
— Я закутывался по уши, чтобы меня не узнали. А Тарзана никогда не брал с собой, боялся, что он будет меня отвлекать. Я потерял его в Париже, когда собирался отвести к одной знакомой, она согласилась посидеть с ним. Я уезжал тогда в Нью-Йорк на запись музыкальной комедии в одном из Бродвейских театров. Он удрал, и у меня не было времени его искать. Представьте себе мое удивление, когда я обнаружил его сегодня утром…
— Ему будет лучше со мной, раз вы все время путешествуете.
Дю Геклен тявкнул, подтверждая свое согласие. Загорелый мужчина посмотрел на него и объявил:
— Давайте знаете как сделаем? Я с ним поговорю, вы с ним поговорите, а потом мы разойдемся в разные стороны стороны и посмотрим, за кем он побежит.
Жозефина поразмыслила, посмотрела на Дю Геклена, вспомнила последние полгода, проведенные рядом с ним. Наверняка для него они значили не меньше, чем те два года, что он промучился с этой мумией. И потом, если он выберет меня, я сочту это добрым знаком. Знаком, что меня можно любить, можно привязаться ко мне, что я не полный ноль, что волна меня не поглотила.
Она сказала мумии, что согласна.
Человек присел на корточки возле Дю Геклена, говоря ему что-то вполголоса. Жозефина отошла и повернулась к нему спиной. Она звала отца. Папа, ты где? Ты следишь за мной? Тогда сделай так, чтобы Дю Геклен не стал опять Банановым Тарзаном. Сделай так, чтобы снова я сумела преодолеть волны, чтобы выплыла на берег…
Повернувшись, она увидела, как мужчина достал пачку апельсинового печенья, дал его понюхать Дю Геклену, который тут же пустил две прозрачные струйки слюны, а хозяин махнул Жозефине рукой: мол, ее черед вести переговоры с Дю Гекленом.
Жозефина обняла пса и сказала: «Я люблю тебя, жирдяй, люблю тебя до безумия, и моя любовь стоит дороже апельсинового печенья. Ты ему нужен, чтобы охранять его прекрасный дом, его прекрасный телик, его прекрасные полотна известных мастеров, его прекрасный газон, его прекрасный бассейн, а мне ты нужен, чтобы охранять меня, лично меня. Подумай хорошенько».
Дю Геклен по-прежнему исходил слюной и следил глазами за мужчиной, который болтал в руке пакетом, напоминая ему о вожделенном печенье.
— Вы нехорошо поступаете, — сказала Жозефина.
— У каждого свои методы.
— Ваши мне не нравятся!
— Не вздумайте снова оскорблять меня, иначе я уведу собаку силой!
Они повернулись спиной друг к другу, как дуэлянты, и двинулись в противоположные стороны. Дю Геклен долго сидел на месте, вынюхивая удаляющийся запах апельсинового печенья. Жозефина не оборачивалась.
Она, сжав кулаки, молилась всем звездам на небе, всем своим ангелам-хранителям, повисшим на ручке ковша Большой Медведицы, чтобы они привели Дю Геклена к ней, чтобы помогли ему забыть манящий запах апельсинового печенья. Я тебе куплю в сто раз лучше: и круглое, и плоское, и сдобное, и рассыпчатое, и хрустящее, и воздушное, какое только бывает на свете — все для тебя одного! Она уходила все дальше, и сердце ее тревожно сжималось. Главное — не оборачиваться, иначе я увижу, как он убегает, как бежит вприпрыжку за апельсиновым печеньем, и тогда я стану еще несчастней.
Она обернулась. Увидела Дю Геклена, который догнал сочинителя текстов, востребованных на самом Бродвее. Пес вприпрыжку бежал за ним. Вид у него был счастливый. Он забыл ее. Жозефина увидела, как он схватил на лету печенюшку, проглотил ее одним махом и стал царапать пакет, выпрашивая еще одну.
Меня никто никогда не полюбит. Я побеждена, наголову разбита апельсиновой печенюшкой. Я ничтожество, я уродина, я дура, я нехороша, нехороша, нехороша…
Она опустила плечи, отвернулась, не желая присутствовать на пиру Бананового Тарзана. И медленно пошла дальше. Бежать больше не хотелось. Не хотелось гарцевать легкой кобылкой вдоль темной воды и бамбуковой изгороди. Обязательно нужно как-то переключиться, иначе я буду слишком несчастной. Иначе волна поглотит меня навсегда… Победит меня.
Во-первых, он мне не принадлежал, со старым хозяином у него были другие привычки, а в жизни чаще следуешь привычкам, чем свободному выбору.
Во-вторых, он наверняка хотел остаться со мной, но чувство долга победило. Я же неспроста назвала его Дю Гекленом. Тот был рожден, чтобы защищать свою территорию, хранил верность своему королю. Он никогда не предавал. Никогда не переряжался в цвета короля Англии. Мой Дю Геклен поддерживает традиции благородного предка. Я бы не стала так доверять предателю. И наконец, я недостаточно уважала его природу воителя. Я думала, что он добрый и ласковый, потому что у него такой нежный розовый нос, но он предпочел бы, чтобы я считала его лихим рубакой. Я бы его испортила, забаловала вконец, он вовремя опомнился.
Она боролась со слезами. Не плакать, только не плакать. Это опять соленая вода, опять я тону. Хватит! Подумай о Филиппе, он ждет тебя, он же сказал. Этот человек слов на ветер не бросает. Но я не виновата, что сама полна туманом, что все разваливается, не успев попасть мне в руки, что я вообще как будто замороженная? Я не виновата, что не могу выздороветь одним махом, что мне бесконечно приходится врачевать душевные раны, полученные в детстве? Дю Геклен помогал мне, это точно, но надо учиться выплывать самой. Только так можно стать по-настоящему сильной…
Жозефина едва успела дойти до лодочной станции, как вдруг услышала бешеный топот за спиной. Она посторонилась, чтобы пропустить безумца: если бы тот налетел на нее, наверняка сбил бы с ног. Она подняла голову, чтобы разглядеть этого типа — и ахнула.
Это был Дю Геклен. Он мчался к ней, выбрасывая во все стороны лапы, словно до смерти боялся, что не догонит.
В зубах он нес пакет с апельсиновым печеньем.
Благодарности
В очередной раз я проехала километры и километры, чтобы написать эту книгу. Километры по шоссе, в воздухе, в поезде, а еще километры в голове, придумывая, зачеркивая и переписывая вновь. Я пыталась идти обходными путями, сооружала мосты, протаптывала тропки, громоздила историю на историю, терялась, вновь находила дорогу, мучилась в поисках единственно правильного слова, выкапывала его, прилаживала так и сяк, сцепляла с соседними… А все это время земля продолжала вертеться, и, витая в облаках, я бы вообще оторвалась от нее, если бы не нежные и внимательные люди вокруг меня, которые обеспечили мне мягкую посадку.
И вот я хочу сказать большое, огромнейшее СПАСИБО всем, кто всегда был рядом, кто терпел меня и окружал заботой, когда я писала (и когда я не писала):
Шарлотте и Клеману, моим «малышам», моим любимым.
Режане, ее руке в моей руке, навсегда…
Мишелю и его внимательному, острому, верному взгляду.
Коко, которая управляет всем домом с охотой и энтузиазмом.
Угетте, которая радеет обо мне и бережет меня крепко и нежно.