Мадам Лефлок-Пиньель снова нервно потерла руки.
— У меня целый список дел на сегодня… Боюсь, не успею…
Она говорила так, словно смертельно боялась что-то упустить.
— Вы очень любезны. Может, в следующий раз…
Ее худенькая ручка по-прежнему держала дверь лифта.
— Если увидите мужа, не говорите ему, что застали меня в таком виде, полуодетую… Он слишком… Он очень педантичен в вопросах этикета!
Она смущенно хихикнула и потерлась носом о сгиб локтя, прикрывая лицо рукавом плаща.
— Гаэтан очень милый. Он заходит иногда… — Жозефина попыталась зайти с другой стороны.
Мадам Лефлок-Пиньель в ужасе уставилась на нее.
— Вы не знали?
— Я иногда ложусь поспать после обеда…
— Я мало знаю других ваших детей, Домитиль и…
Мадам Лефлок-Пиньель подняла брови и замялась, словно сама не могла вспомнить имя старшего сына. Жозефина повторила:
— Но Гаэтан очень милый…
Она не знала, что еще сказать. Хорошо бы странная соседка перестала держать дверь лифта. Тоненький джемпер «Смерть углеводам» не спасал от холода.
Наконец мадам Лефлок-Пиньель с видимым сожалением отпустила дверь. Жозефина дружелюбно помахала ей рукой. Ей бы надо попить транквилизаторы — дрожит как осиновый лист, подскакивает от малейшего шума. Должно быть, не слишком приятная спутница жизни и не особо внимательная мать. Никогда не видела ее ни в школе, ни в ближайшем магазине. Куда же она за продуктами ходит? Да что это я, спохватилась она. Наверное, та ездит в любимый магазин, как я — в супермаркет в Курбевуа. Я ведь до сих пор сохранила эту привычку. И дисконтную карту. У Антуана она тоже есть. Две карты на один счет. Еще одна ниточка, связывающая их.
Вернувшись домой, она решила отправиться на пробежку. Толкнула дверь в комнату Зоэ, но заходить не стала — слово надо держать. Недавно пришло новое письмо. Почерк Антуана. Она отдала его Зоэ, и та немедленно унесла его к себе. Жозефина услышала, как ключ дважды повернулся в замке: это означало «не беспокоить». Она не стала задавать вопросов.
Зоэ все время запиралась в своей комнате с «Плоским папой». Жозефина подслушивала под дверью: дочь советовалась с ним по поводу грамматики, просила помочь решить задачу, спрашивала, идет ли ей юбка или джинсы. И сама себе отвечала. Восклицала: «Какая же я глупая, ну конечно, ты прав!» И смеялась. Натужным, деланным смехом, от которого у Жозефины все переворачивалось внутри.
За ужином Зоэ молчала, избегала ее взглядов и вопросов.
«Что же мне делать?» — думала на бегу Жозефина, огибая озеро. Она поговорила с учителями: нет, все хорошо, она работает на уроках, играет на переменках, делает домашние задания, тетради у нее чистые и аккуратные. Жозефине не хватало мадам Бертье. Она бы предпочла посоветоваться с ней.
Расследование ее убийства зашло в тупик. Жозефина еще раз ходила к капитану Галуа. Та была не любезнее повестки в суд.
— У нас крайне мало улик. Не вижу смысла от вас это скрывать, — заявила она каким-то очень неприятным тоном.
Жозефина пробежала один круг, пошла на второй. И увидела того самого незнакомца, шагавшего ей навстречу: руки в карманах, шапка натянута до бровей. Он прошел мимо, даже не взглянув на нее.
Надо точно вспомнить, когда случилась эта метаморфоза с Зоэ. Ну да, в сочельник. Пока раздавали подарки, она была еще веселая, дурачилась. Все началось с появления «Плоского папы». С этого момента, с момента, когда Антуан оказался за столом вместе с нами, Зоэ сразу отдалилась. Как будто встала на сторону отца, против меня… Но почему? О господи, в сердцах подумала Жозефина, ведь это он сбежал со своей маникюршей! Надо все-таки позвонить Милене. Времени никак не хватает. Времени или желания? Почему-то ей не хотелось откровенничать с Миленой. Наверное, она просто не та женщина, которая может облобызать соперницу и стать ее лучшей подругой. Она остановилась. Слишком разогналась в маленькой бухточке, у причала, откуда можно добраться до острова.
Она потянулась, подняв руки вверх, и резко сбросила их вниз, опустив голову. Она соскучилась по нему. Она по нему соскучилась. Он все время возвращается. Находит лазейку в ее сознании и тут же занимает его целиком. Вернись, тихонько молила она, вернись, будем встречаться тайком, будем прятаться, воровать краткие мгновения счастья, пока не пройдет время, не выздоровеет Ирис, не вырастут девочки. Девочки! Быть может, Зоэ знает? Дети знают о нас такое, о чем мы и сами не догадываемся. Их не обманешь. Может, Зоэ знает, что я целовалась с Филиппом? Чувствует вкус его губ, когда я целую ее перед сном…
Она выпрямилась. Растерла икры, щиколотки. Еще раз потянулась. Надо поговорить с ней. Вызвать на откровенность.
Она не спеша побежала дальше, погруженная в свои мысли, и не успела сделать несколько шагов, как вдруг услышала, что ее кто-то окликает:
— Жозефина! Жозефина!
Она обернулась. К ней спешил Лука. Раскрыв объятия, улыбаясь во весь рот.
— Лука! — воскликнула она.
— Я знал, что застану вас здесь. Изучил ваши привычки!
Она смотрела на него в упор, словно не веря, что это действительно он.
— Как поживаете, Жозефина?
— Неплохо. А у вас как, получше?
Он с улыбкой взглянул на нее.
— Жозефина! Нам надо поговорить. Надо прояснить это недоразумение.
— Лука…
— Простите за наш последний разговор. Я, наверное, обидел вас, но я не хотел вас задеть и тем более насмехаться над вами.
Она помотала головой и, откинув волосы назад, вытерла мокрый лоб.
— Позвольте предложить вам чашечку кофе?
Она покраснела, отказалась взять его под руку:
— Нет, я вся потная, я бегала и…
Жозефина не могла опомниться: Лука, самый равнодушный мужчина в мире, бегает за ней! У нее подгибались ноги. Она не привыкла внушать страсть. Не знала, как себя вести. С одной стороны, она была ему благодарна за то, что почувствовала себя желанной, значительной. С другой, смотрела на него и думала, что красоты в нем не больше, чем в чурбане. Они зашли в бар у озера. Лука взял два кофе, поставил перед ней. Она сжала колени, убрала ноги под стул и внутренне собралась.
— У вас все в порядке, Жозефина?
— Да, вполне.
Она не умела держать мужчин на расстоянии. Не привыкла. Пусть лучше говорит он.
— Жозефина, я был к вам несправедлив.
Она махнула рукой — не берите в голову, я не сержусь.
— Я вел себя некрасиво.
Она смотрела на него и думала, что многие ведут себя некрасиво с теми, кто их любит. В этом он не одинок.
— Давайте забудем все это…
Его взгляд был открытым и искренним.
— Дело в том… — пролепетала она.
Она не знала, что сказать. Дело в том, что слишком поздно, что все кончилось, что с тех пор появился другой…
— У меня мало опыта в любовных делах. Я все-таки немного клуша…
И тихо добавила:
— Впрочем, это вы и так знаете…
— Мне вас не хватает, Жозефина. Я привык к вам, к вашему обществу, к вашему деликатному вниманию и самоотверженности…
— О! — удивленно воскликнула она.
Почему он раньше не говорил этих слов? Когда еще не было поздно. Когда она так надеялась их услышать. Она растерянно смотрела на него, и он уловил сожаление в ее взгляде.
— Вы больше ничего ко мне не чувствуете? Так?
— Просто я слишком долго ждала какого-нибудь знака, что вы… По-моему, я…
— Вы устали ждать?
— Да, некоторым образом…
— Только не говорите, что уже поздно! — обрадовался он. — Я готов на все… лишь бы вы меня простили!
Жозефина мучительно пыталась найти хоть каплю любви, нащупать хоть тоненькую ниточку, которую можно дернуть, распушить, разукрасить, превратить в пышный помпон. Она не отрываясь смотрела в глаза Луки и искала, искала… Не могло же все так просто взять и исчезнуть? Нужно нырнуть поглубже, поймать эту ниточку во взгляде, на губах, на плече, куда я так любила класть голову, когда мы ночевали вместе, я чувствовала его руку, удерживающую меня, и меня это умиляло, я закрывала глаза, чтобы сохранить в себе этот образ. Она ныряла еще и еще, высматривая конец этой ниточки… Не нашла и, задыхаясь, выплыла на поверхность.
— Вы правы, Жозефина. Я не случайно живу один как перст, в мои-то годы. Я никогда не мог никого удержать… У вас по крайней мере есть дочери…
Жозефина снова подумала о Зоэ. Я сделаю как Лука. Вывернусь перед ней наизнанку, попрошу — поговори со мной, я не умею выразить мою любовь, но я люблю тебя так, что если ты утром меня не поцелуешь, я весь день не могу дышать, не помню, как меня зовут, еда кажется мне безвкусной, работа — бессмысленной, а все вокруг — бесцветным…
— Но у вас есть брат… Вы ему нужны…
Он посмотрел на нее так, словно не понимал, о ком речь. Нахмурился, задумавшись, потом вдруг спохватился и рассмеялся:
— Витторио!
— Да, Витторио… Вы его брат, вы единственный, к кому он может обратиться в трудную минуту!
— Забудьте Витторио!
— Лука, я не могу забыть Витторио. Он всегда стоял между нами.
— А я вам говорю, забудьте о нем!
Его голос стал властным и гневным. Она даже отпрянула, пораженная такой переменой.
— Но он был связан с нами, с нашей историей. Я не могу его забыть. Я переживала за него, потому что я вас…
— Вы меня любили… Так, Жозефина? Когда-то. Давно…
Она смущенно потупилась. Какая же это любовь, если она так быстро улетучилась…
— Жозефина… пожалуйста…
Она отвернулась. Не надо ее умолять. Это невыносимо…
Помолчали. Он вертел в руках пакетик сахара, разминал его в длинных пальцах, скручивал, разглаживал.
— Вы правы, Жозефина. Я обуза. Я как булыжник. Всех тащу на дно.
— Нет, Лука. Это не так.
— Именно так.
Их кофе остыл. Жозефина поморщилась.
— Хотите, возьму новый? Или еще что-нибудь? Апельсиновый сок? Стакан воды?
Она жестом остановила его. Довольно, Лука, довольно, умоляла она про себя. Я не хочу видеть, как вы унижаетесь и заискиваете.
Он повернулся к озеру. Заметил отряхивающуюся собаку, улыбнулся.