Нередко их разговор прерывала Ифигения:
— А знаете, мадам Кортес, что можно сделать, когда все будет готово? Позвать в гости жильцов нашего дома. Это будет simpático, нет?
— Да, Ифигения, muy simpático…[81]
Ифигения с нетерпением ждала прибытия мебели. Спала, открыв все окна, чтобы выветрился запах краски. Наблюдала за эволюцией своего душа, из которого мсье Сандоз решил сделать ванную. Раздобыл где-то старую ванну и умудрился ее установить. Оставлял ей проспекты, чтобы она выбрала кран. Она колебалась между шаровым и керамическим смесителем.
— Ой, жильцы завидовать будут, придираться начнут…
— Потому, что вы из каморки сделали маленький дворец? Да им бы, наоборот, стоило возместить вам расходы! — возмущался мсье Сандоз.
— Плачу не я, это она за все платит, — шептала Ифигения, указывая на Жозефину, которая отрывала старый плинтус.
— Повезло же вам в тот день, когда вы тут поселились!
— Ну не может же все время не везти, это утомительно, — говорила Ифигения и, по обыкновению звучно фыркнув, выскакивала за дверь.
Однажды утром Ифигения позвонила в дверь Жозефины, чтобы отдать почту: письма, газеты и какую-то посылку.
— Мебель еще не привезли? — спросила Жозефина, рассеянно взглянув на всю эту кучу.
— Нет. Скажите, мадам Кортес, вы не забыли, что на следующей неделе собрание жильцов?
Жозефина покачала головой.
— Расскажете, что они будут говорить, ладно? По поводу праздника… По-моему, это для всех было бы хорошо. Некоторые тут по десять лет живут и до сих пор не знакомы. А вы, если хотите, позовите кого-нибудь из родных.
— Я позову сестру. Заодно она мою квартиру посмотрит.
— А закупаться для праздника поедем в «Интермарше»?
— Договорились.
— Приятного вам чтения, мадам Кортес: по-моему, это книжка, — добавила Ифигения, указывая на посылку.
Посылка была из Лондона. Почерк незнакомый.
Гортензия? Она переехала на новую квартиру, не ужилась с соседкой. Время от времени звонила. У нее все хорошо, стажируется у Вивьен Вествуд, уже три дня работала в ее мастерской и совершенно счастлива. Видела первые модели новой коллекции, но не имеет права рассказывать. Научилась делать стальные косточки для корсетов, обтягивать их тонкой тканью, мастерить огромные шляпы и кружевные манишки. Все пальцы в крови. «Уже думаю о следующей стажировке. Ты можешь спросить у Лефлок-Пиньеля, что бы он посоветовал, или лучше мне самой ему позвонить?»
Жозефина осторожно открыла посылку — что это? Выкройка платья, нарисованного Гортензией? Брошюра о пагубном влиянии сахара на английских школьников с предисловием Ширли? Альбом с фотографиями прыгающих белок от Гэри?
Это была книга. «Жили-были девять холостяков» Саши Гитри. Редкое издание в переплете из вишневой кожи. Она взглянула на форзац. На белом листе резко выделялись длинные буквы, написанные черными чернилами: «Можно смутить того, кто любит вас, но не того, кто желает вас. Я люблю тебя и желаю тебя. Филипп».
Она прижала книгу к груди и зажмурилась от ослепительного счастья. Он любит ее! Любит!
Она поцеловала обложку. Снова закрыла глаза. Она обещала звездам… Она станет монахиней-кармелиткой и скроется в вечном молчании за решетками монастыря.
Официантка была в белых теннисных туфлях, черной мини-юбке, белой футболке и маленьком передничке. Белокурые волосы собраны на затылке. Она сновала по кафе, кружила между столиками, скользила от клиента к клиенту, и казалось, что у нее две пары ушей — заказы сыпались со всех сторон, и две пары рук — она разносила по нескольку блюд, ни разу ничего не опрокинув. Час был обеденный, все спешили. В заднем кармане ее мини-юбки лежал блокнот, на котором болталась ручка. По лицу блуждала широкая улыбка, словно она, обслуживая клиентов, думала о чем-то своем. «О чем она думает, отчего так счастлива?» — спрашивал себя мсье Сандоз, изучая меню. Он решил взять дежурное блюдо, сосиски с пюре. Люди редко улыбаются просто так. Как будто знают какой-то секрет. Интересно, у всех есть какой-нибудь секрет, который делает их счастливыми или несчастными? И хочу ли я узнать секрет этой девушки? Да, конечно…
— Что будете заказывать? — спросила девушка, остановив на нем взгляд своих ясных серых глаз.
— Дежурное блюдо. И стакан воды.
— Вина не надо?
Он помотал головой. Он больше не пьет вина. Алкоголь затянул его в болото. Из-за него он потерял работу инженера, жену и сына. Сына недавно вернул и больше не выпьет ни капли. Каждое утро он вставал и говорил себе: продержусь до вечера, и каждый вечер ложился, повторяя: вот еще день продержался. Он не пил уже десять лет, но знал, что желание выпить никуда не исчезло. Рука сама собой, как автомат, тянулась к стакану…
— Валери! — раздался голос из-за стойки. — Два кофе и счет на шестой столик!
Блондинка убежала, кинув на ходу: «Одну порцию сосисок!»
Значит, ее зовут Валери. Валери — улыбку подари, Валери — со мной поговори, юная, не больше двадцати, приветливая, милая Валери. Валери склоняется к двум мужчинам, которые кончают обедать. Один красивый, хорошо одетый, ухоженный, хоть сейчас на первую страницу «Фигаро Экономик», зато второй похож на бешеную стрекозу. Дергается, вздрагивает, моргает, словно вылез из темноты на свет. Вцепился в приборы длинными, узкими, похожими на лезвия ножниц пальцами, навис тощим торсом над тарелкой. Кожа на лице — словно прозрачная пленка, все сосуды видны, а когда он сгибает руку, становится страшно, как бы она не переломилась.
Чудной какой-то тип, подумал мсье Сандоз. Чистый жук. Вид мрачный, почти зловещий. Что-то тихо говорит элегантному красавцу и вроде бы недоволен. У этих двоих тоже есть секрет, может быть, даже один на двоих. Они похожи на заговорщиков и, по-видимому, понимают друг друга без слов.
— Вы забыли мой кофе! — окликнул красавец Валери: та возвращалась с сосисками и чашечкой кофе, неся их в одной руке.
— Одну минутку! Уже иду! — ответила та, поставив блюдо перед мсье Сандозом и в последний момент подхватив едва не упавшую чашку кофе.
Мсье Сандоз улыбнулся, восхищенный ее ловкостью.
— Какая вы сильная! — сказал он.
— Это называется профессионализм, — сказала девушка, поворачиваясь к красавцу, нервно требующему кофе.
— Как бы то ни было, я поражен!
— Были бы все такие, как вы! А то попадаются такие зануды… Вон как тот, например, — добавила она, открывая в улыбке белоснежные зубы.
— Вы всегда такая веселая? — продолжал мсье Сандоз, не сводя с нее глаз.
Она улыбнулась — ласково, почти по-матерински. Прядь волос упала на глаза, она откинула ее движением головы.
— Открою вам секрет: я влюблена!
— Мадемуазель! В конце-то концов! Это недопустимо! — вскричал красавец, размахивая руками.
— Иду, иду… бегу, — сказала официантка, выпрямляясь и удерживая в равновесии чашку кофе. — А когда ты влюблен, видишь жизнь в розовом свете, правда?
— Это точно, — ответил мсье Сандоз. — Особенно когда взаимно…
Ифигения, казалось, не замечала его пылких взглядов. Когда он хотел с ней поговорить о них двоих, она быстро переводила разговор на отвертки, гвозди и кисти. Если он поддавался искушению и разглаживал пальцем морщинку на лбу Ифигении, та, увернувшись, убегала выносить мусор или мыть лестничные площадки. Он предпринимал робкие атаки, а она, казалось, не обращала на них внимания. В общем, мсье Сандоз прикрыл салфеткой белую рубашку, отрезал кусочек сосиски и поднес вилку ко рту, продолжая следить глазами за Валери. Та с чашкой кофе в руках приближалась к столику, где сидели красавец и стрекоза.
В этот момент какая-то женщина резко отодвинула стул и налетела на официантку так, что та чуть не упала. Кофе опрокинулся, забрызгав белый плащ элегантного господина; тот подскочил на стуле как ужаленный.
— Простите, мне очень жаль, — сказала Валери, схватив полотенце, висевшее у нее на плече. — Я не видела, как встала та дама и…
Она пыталась отчистить рукав от кофейных пятен: наклонившись, изо всех сил терла ткань.
— Вы меня обварили! — в ярости завопил красавец, выпрямившись во весь свой немалый рост.
— Ну уж не преувеличивайте… Я же извинилась!
— И к тому же вы мне нахамили!
— Я вам не хамила. Я принесла свои извинения…
— Весьма жалкие извинения!
— Но ведь никакой трагедии не случилось! Я же говорю, я не заметила ту даму…
— А я вам говорю, что вы мне нахамили!
— Ой-ой-ой, бедняжка… Зачем же так нервничать? У вас что, других проблем в жизни нет? Отнесете плащ в химчистку, вам это ни гроша не будет стоить! На то существует страховка!
Элегантный господин кипел от возмущения. Призывал в свидетели стрекозу, который, казалось, смотрел на Валери с искрой вожделения на своем пергаментном лице: должно быть, оценил красоту женщины в гневе. Официантка горячилась, ее бледные щеки порозовели. Рассердившись, она действительно стала еще красивее. Что она знала о жизни в свои двадцать лет? Да, она умела за себя постоять — но с каким юношеским пылом! И красавец, похоже, смутился.
Он встал, сунул плащ под мышку и направился к выходу, предоставив стрекозе разбираться со счетом.
— Ну и ладно… вот придурок! Я же сказала, у нас есть страховка! — повторила Валери, глядя ему вслед. — Честное слово, придурок!
Мсье Сандозу показалось, что красавец сейчас ее ударит. Он уж было замахнулся, но сдержался и, сплюнув от негодования, вышел на улицу.
Стрекоза остался на месте, дожидаясь счета. Когда Валери положила его на стол, он погладил ее руку своими длинными костлявыми пальцами.
— Скажите, какой похотливый Дракула выискался! И ты туда же! — вскричала она, испепелив его взглядом.
Он повесил нос, сделав вид, что огорчен, и испарился.
— Фу ты ну ты! Один другого хлеще! Все клинья подбивают, и хоть бы кто разрешения спросил!
Мсье Сандоз улыбнулся. Многие, наверное, к ней «подбивают клинья».
Он еще немного полюбовался ею. Она носила серебряные кольца на всех пальцах, получалось что-то вроде американского кастета. Чтобы защищаться? Отгонять назойливых клиентов? Двое мужчин у барной стойки тоже наблюдали за ней, и когда она подошла, поздравили ее с победой. Мсье Сандоз попробовал пюре: почти холодное; он поспешил доесть, пока совсем не остыло. Пюре было не настоящее, порошковое, а оно, как прекрасно знал мсье Сандоз, очень быстро превращается в замазку.