На следующий день мы опять принялись за нашу обычную работу: уход за собаками, подготовка транспортных машин, откапывание засыпанных снегом саней и тысячи других дел, из-за которых время на подготовку к весне выходило слишком коротким. В начале июля я начал составлять сложную программу полевых работ. Я знал, что она неизбежно изменится из-за тех условий, в которых будет выполняться, так как погоду в период смены времен года, конечно, не удается предсказать. Тем не менее эта программа давала довольно верное представление о том, что требуется, и ставила цели, для достижения которых люди могли работать.
Начало месяца было относительно теплым, но к концу первой недели температура упала до —40°, потом к 13 числу — до —47° при штормовом ветре. Слабый красноватый свет солнца стал виден на северном небе, но стена метели закрывала от нас горизонт. Шла усиленная работа над лагерным оборудованием: чинили палатки, обвязывали палаточные шесты для укрепления лентой или шнуром шаров-зондов, проверяли и переупаковывали ящики с рационами — все это трудоемкие работы, отнимающие много часов. Сани, радио, да и прочее оборудование нужно было привести в отличное состояние, и очень часто вносились изменения. Инженеры наши все время перебирали одну транспортную машину за другой, снимали с них гусеницы, приваривали к машинам приспособления на случай спасательных работ и выполняли еще десятки всевозможных технических дел. К концу месяца температура опять упала ниже —45°, 29 июня — до —53° при ветре в 13 метров в секунду.
В Саут-Айсе, где высота теперь была принята равной 4450 футам , ветры дули не часто, но температура одно время упала до —57°. Зимой люди там были чрезвычайно загружены выполнением весьма широкой гляциологической программы, и, кроме того, Блейклок вел регулярно метеорологические наблюдения, результаты которых дважды в день сообщались в Шеклтон. Глубина колодца для изучения стратиграфии снега достигла 50 футов . На этой глубине температура снега равнялась —30°. На дне колодца они начали бурить отверстие диаметром три дюйма, чтобы пройти еще 100 футов . Джон Стивенсон выполнял такую работу в снежных туннелях вокруг домика, но Хэлу Листеру исследования микроклимата и снегопадов приходилось вести под открытым небом, нередко в незащищенные местах — высоко на решетчатой мачте при низкой температуре и сильном ветре. Пожалуй, труднее всего было проводить научную работу, продолжая одновременно выполнять ежедневные домашние работы: готовить пищу, приносить топливо и лед и, кроме того, вести регулярные радиопередачи и обслуживать генератор и прочее оборудование.
С начала августа зарево от солнца, бывшего ниже горизонта, с каждым днем окрашивалось все ярче, отраженный свет усиливался, и наконец стало возможно передвигаться при ясной видимости снежной поверхности. 14 августа Питер Уэстон вбежал в домик с криком: «Солнце возвратилось!» Некоторые из нас, более доверчивые, чем другие, выбежали наружу на мороз в —49° при ветре в 9 метров в секунду и увидели на северном горизонте только красное зарево. Затем краешек солнечного диска опять появился, мигнул и исчез. В течение некоторого времени солнце то появлялось, то пропадало; в высшей точке была видна примерно одна десятая диска. Иногда при его появлении красная вспышка, казалось, взлетала и пульсировала по горизонту. Это был волнующий момент не только потому, что солнце возвратилось, но еще и потому, что это произошло благодаря преломлению лучей на четыре дня раньше, чем ожидалось.
Дневной свет быстро возвращался, и наружные работы поэтому можно было ускорить; темп нашей подготовки к переходу возрос. Мы установили возможную дату нашего выхода — 1 сентября и решили, что этот день будет отмечать начало нашей весны.
Глава 11Зима на базе Скотт
Базы Шеклтон и Скотт расположены почти на одной широте, и каждая стоит на южном берегу большого моря, глубоко врезавшегося в сушу в сторону центра Антарктиды. Обе базы находятся одинаково далеко на юге, и на них та же продолжительность зимы и лета, но в других отношениях базы очень непохожи. Базу Скотт организовали вблизи высокого горного хребта, тянущегося на сотни миль к северу и югу; летом свободное ото льда море доходит до самой базы, сооруженной на скалистом грунте. В противоположность этому из Шеклтона можно видеть только низкие, покрытые снегом холмы, и между ними и чистой водой простирается на 700 миль морской лед, а сама база построена на плавающем на воде шельфовом леднике. Можно было ожидать, что эти факторы определят некоторые климатические различия; кроме того, на жизнь базы Скотт оказывало влияние близкое соседство американцев, основавшихся на Хат-Пойнте, всего в двух милях от нашей базы. Ниже сэр Эдмунд Хиллари продолжает свой рассказ и описывает, как партия моря Росса провела зиму.
К началу мая у нас уже было мало дневного света; приходилось всерьез переходить на зимний распорядок. Наружные работы обычно ограничивались насущными нуждами: люди набирали снег, чтобы получать воду, доставали топливо и продовольствие из складов запасов и выносили мусор. Я старался держать очень близко от базы достаточно большой резерв всего, чтобы не испытывать недостатка в случае долгого периода плохой погоды. Хотя нам уже привелось переносить неприятные условия погоды с сильным ветром и низкими температурами, но до сих пор еще не было ни одной настоящей бури. Вечером 12 мая с севера задул сильный ветер, нагнало тучи, несло клубы снега, хотя в небе все еще были видны звезды. Ночью скорость ветра достигла 21 метра в. секунду, и мы подумали, не приближается ли наша первая буря. К общему удивлению, утром погода была гораздо более тихая, хотя днем налетали порывы ветра и погода сделалась неустойчивой, температура стала подозрительно мягкой.
Ночью все проснулись от того, что домики сотрясались. Дул крепкий южный ветер, и, так как наша база расположена на открытом месте, а постройки еще не были занесены снегом, на нас во всю мощь налетал ветер, со свистом срывавшийся с шельфового ледника Росса. Во время завтрака скорость мощных порывов уже дошла до 27, а к 10 часам 30 минутам — до 33, 5 метра в секунду. Это было первое настоящее испытание, которому подверглись наши домики, и нужно было очень внимательно следить, не обнаружатся ли слабые места. В полдень наш анемометр записывал скорости выше 35 метров в секунду, и все жили под гнетом непрерывного рева ветра. Ветер стегал наши домики снегом и мелкими частицами льда. Выходить наружу, во мрак, было неприятно и небезопасно. Спустя два часа скорость особенно жестокого порыва ветра дошла до 39, 5 метра в секунду.
Мы с беспокойством смотрели на два домика для генераторов. Под действием чудовищного подсоса, вызванного ветром, обдувавшим склон впереди базы, крыши этих домиков подымались и опускались с размахом в несколько дюймов. Хотя было известно, что они обладают некоторой способностью запасать энергию упругой деформации, но я все же тревожился. Однако, пока буря не прекратится, ничего нельзя было сделать. В конце дня ветер стал ослабевать, и все вышли наружу с электрическими фонарями, чтобы выяснить, что повредилось, но с облегчением убедились, что все, по-видимому, в порядке. Буря продолжалась еще три дня; Ветер временами снова доходил до 35 метров в секунду, и был период, когда в продолжение трех часов средняя скорость ветра равнялась 27, 5 метра в секунду.
Но вот все кончилось, опять наступил покой; оказалось, что ничто на базе не пострадало, и наша уверенность в прочности построек основательно укрепилась. Для предосторожности мы все же притянули книзу проволочными связями обе дышавшие крыши и усилили соединения в крытом переходе. С подветренной стороны построек образовались огромные сугробы, которые сохранялись всю зиму.
Научная деятельность базы приобрела большее значение, когда прекратились полевые работы. Наша группа ученых совместно с сотнями станций во всех частях мира вела наряду с обычными метеорологическими исследованиями наблюдения в верхних слоях атмосферы за полярными сияниями, магнитными возмущениями и изменениями» в ионосфере. Хотя Международный геофизический год должен был начаться только 1 июля, но все наше оборудование работало, и полная серия наблюдений была сделана уже 1 апреля.
Т. Хэзертон, руководитель научной группы, не только интересовался всей этой деятельностью, но и сам занимался специально наблюдениями над полярными сияниями. В связи с этим он не ложился спать всю ночь, и, в то время как остальные члены экспедиции нежились на своих постелях, Хэзертон стоял, высунув голову в открытый люк, в лабораторной постройке и записывал онемевшими от холода пальцами фазы развертывавшейся перед ним картины. Кроме визуальных наблюдений, Хэзертон делал еще серии снимков неба с помощью аппарата «Оллскай» (все небо), установленного на крыше лаборатории. В ясную погоду редко бывало, что сияния отсутствовали, и после ряда безоблачных ночей трудно было упрекнуть Хэзертона за то, что он с облегчением вздыхал, когда облачное небо или буря приносили ему желанный отдых. Дневные наблюдения сияний были распределены между другими членами научной группы. В общем все были разочарованы этим зрелищем, ибо сияния редко бывали такими яркими, какими мы ожидали их видеть после просмотра прекрасных картин д-ра Эдуарда Вильсона. Однако один раз сияние более интенсивное, чем обычно, вспыхнуло великолепным зеленым и красным цветом в зените и в течение полминуты создавало иллюзию висящего цветного занавеса, точно как на картинах Вильсона. В другой раз южная половина неба рдела разлитым красным светом, настолько ярким, что он вызвал поспешный запрос соседней американской базы, не горит ли база Скотт.
Джерард, выполнявший магнитные наблюдения, был одним из тех немногих членов экспедиции, которым приходилось выходить ежедневно. Маленький магнитный домик, построенный сплошь из немагнитных материалов, находился на порядочном расстоянии от лаборатории, а Джерард посещал его каждый день для проверки своих тонких приборов, записывавших вертикальную и горизонтальную составляющие магнитного поля земли. Сама запись показаний производилась магнитными вариометрами в лаборатории, соединенной с магнитным домиком кабелями. В плохую погоду Джерард в свой ка