Когда я поняла, что в этой трагедии есть еще один слой, мое разочарование превратилось в ужас. Я только что безвозвратно отвергла своего соседа по дому. Я не сожалела о сказанном Джордану – не могла же я принять его предложение, если меня привлекает другой, но его переезд «поближе к работе» означал, что мне придется зарабатывать больше, чтобы остаться дома, причем немедленно. Вместо того чтобы уволиться, нужно взять больше смен. Никаких прощаний с идиотской работой, чтобы ходить на прослушивания. Меньше чем за двенадцать часов мои перспективы изменились с внушающих надежду до безнадежных, причем по всем фронтам.
Киношники называют момент, когда герой падает на самое дно, кризисом второго акта. Ромео мертв. Акула-убийца только что сожрала капитана и первого помощника и кружит у тонущей лодки. За последние двое суток я потеряла потенциального парня, роль своей мечты и соседа по дому, который последние семь лет поддерживал меня эмоционально и финансово. Если это не мой кризис второго акта, то что еще? Единственный вопрос в том, поднимется ли моя героиня, чтобы убить акулу, или сдастся, как бедная обманутая Джульетта.
Глава 33. Нейтан
В доме Луизы мне больше нечего было делать, и на несколько часов я поехал на работу.
Винни и Чарли должны появиться не раньше ужина, поэтому я проверил почту, а потом открыл папку «Смерть Луизы» и занялся приготовлениями к похоронам. Погребение назначили на десять утра, и я подтвердил это время, отправив письмо адвокату Луизы, чьи контакты нашел в папке.
Дорогой мистер Реддинг, я Нейтан Лейк, племянник Луизы Лейк Джордж. Должен сообщить вам печальную новость – этим утром Луиза скончалась. Ее дети на пути в город, и мы хотели бы назначить оглашение завещания как можно скорее, если вам удобно.
Я нажал «отправить», и телефон почти тут же загудел.
– Нейтан слушает.
– Нейтан, это Саймон Реддинг. Примите мои соболезнования, – сказал адвокат.
– Спасибо.
– У меня находится завещание вашей тети Луизы, оглашение можно назначить на завтра, если хотите.
– Было бы неплохо.
– Тогда давайте предварительно назначим на одиннадцать, – предложил он. – Я свяжусь с другими заинтересованными сторонами, упомянутыми в завещании, их немного. Если возникнут проблемы, я дам вам знать.
Под «немного», как я понял, он имел в виду моих родителей и братьев, поэтому я просто ответил:
– Прекрасно.
– Должен еще кое-что сказать.
– Что именно?
– Я только вчера виделся с вашей тетей.
Это меня удивило.
– Да?
– Она просила внести кое-какие изменения. И некоторые из них очень существенны.
– Например?
В груди разлился страх. Проклятье. Она все-таки это сделала. Сделала меня наследником.
– Не могу сказать, но завтра вы все узнаете. Просто решил, что следует об этом упомянуть.
Отвратительно с его стороны упомянуть «существенные изменения», но не сообщить, в чем они заключаются. Однако я решил, что уже знаю, в чем дело, ведь тетя сама мне сказала. Поэтому просто ответил:
– Ладно.
– Мне показалось, она прекрасно выглядела, – по непонятной причине добавил адвокат.
– Да, но все может так резко измениться… – произнес я, а что еще тут скажешь?
– Странное совпадение, что она умерла сразу после того, как изменила завещание, вы не находите?
В его тоне звучали подозрения. Даже обвинения. Он что, намекает, будто я ее убил?
– Что вы хотите сказать?
– Я адвокат, а не детектив, – отмахнулся он. – Просто подумал, что вы должны знать о нашей встрече.
Ясно. «И, может быть, это вы ее убили».
– Спасибо. Увидимся завтра.
И я повесил трубку.
Вечером, при встрече с Винни и Чарли, в моей голове продолжало крутиться предупреждение Реддинга о «существенных изменениях». Мне не хотелось ничего говорить (я ведь ничего и не знал). К тому же они ехали целый день и вымотались. Поэтому я рассказал им про расписание, мы немного всплакнули, и я поехал домой.
Ложась в постель, я размышлял о том, как смерть Луизы скажется лично на мне. Ее дом всегда был моим вторым домом. Понимаю, это звучит пренебрежительно по отношению к родителям, но у них было еще трое младших детей. А у Луизы – только я один. Я буду скучать по нашим встречам, и не только из-за ее стряпни. Я заботился о тете, но в какой-то мере и она заботилась обо мне. Ведь что это за жизнь, если никто во мне не нуждается?
Когда-то я был близок с Чарли и Винни. Мы почти ровесники. Сейчас мы с Чарли стоим по разные стороны от тридцати – мне двадцать девять, а ему тридцать один. Когда они с Винни были маленькими, Луиза часто бывала в разъездах, поэтому дядя привозил детей к нам погостить. Мы жили в Хантингтон-Бич, на берегу, и когда приезжали кузены, с утра до вечера торчали в воде. Мы с Чарли рассекали волны в прибое, а Винни, или Лил Вин, как мы ее называли, строила замки из песка и обгорала на солнце.
Став слишком большими, чтобы сражаться с волнами, мы купили доски для серфинга и соревновались, кто наберет больше песка в плавки. Я никогда не жалел кузенов из-за того, что их мамы вечно нет рядом, ведь у них были мы. Мы были командой. Стояли друг за друга горой. Как настоящая семья.
Но потом умер их папа, они перестали к нам приезжать, и мы отдалились. Чарльз-старший служил связующим звеном, именно он организовывал встречи, создавал групповой чат в «Ватсап», писал в нем о памятных событиях и поздравлял с днем рождения. Когда он умер, наша близость умерла вместе с ним. Мои кузены занимались своей жизнью, в которой не было ни меня, ни их матери. Те годы, когда мы были одной большой семьей, были лучшими в моей жизни. Родной брат младше меня на десять лет, и я едва его знаю, а Чарли был тем братом, которого я всегда хотел. До определенного момента.
Я думал, как трагедии сплачивают людей. Может, эта трагедия – наш шанс снова стать семьей, возродить давно потерянную связь? Деньги Луизы могли бы стать катализатором новых традиций. Потому что я поделился бы ими. Она не этого хотела, зато этого хотел я. И, если я дам кузенам то, чего лишила их мать, разве они не полюбят меня снова?
Я представлял наше будущее – пикники на пляже, ужины на Рождество, походы с мальчиками, и все это благодаря моей щедрости. Вот только этому не суждено было случиться. Потому что Луиза все разрушила.
Ведь это так в ее духе.
Глава 34. Эшли
– Привет, мам, это я. – Я не пыталась избавиться от дрожи в голосе. В худший день своей жизни я ехала по Сансет-бульвару. Разговаривая с мамой по телефону, я всегда старалась нарисовать ей розовую картинку моей жизни в Лос-Анджелесе, но сегодня просто не могла.
– Что-то не так, милая?
– Ох, мам, – взвыла я. – Все не так!
Конечно, чистейший нарциссизм считать, что главная пострадавшая от смерти Луизы – это я, но я ничего не могла с собой поделать. Ее внезапная кончина – если не знак, что моя карьера окончена, то как минимум метафора того, что я зашла в тупик. Я училась в колледже четыре года не для того, чтобы каждый день надевать дурацкую рубашку-поло, как подающий теннисные мячики мальчик, и рассказывать о чудесах Голливуда, которому я не нужна.
– Солнышко, что происходит?
– Да ничего не происходит, в этом-то и проблема! – воскликнула я.
– Ты за рулем?
– Да. Только что закончила работу.
– Наверное, тебе лучше остановиться.
Да, пожалуй, это хорошая мысль.
– Хорошо.
Я припарковалась на обочине и высморкалась в салфетку, которую нашла в бардачке.
– У тебя все хорошо, милая?
– Нет! Сегодня худший день в моей жизни.
– Это из-за Джордана?
Ее вопрос застал меня врасплох.
– Откуда ты знаешь про Джордана?
– Он мне звонил. Просил моего благословения.
Вдруг мне стало еще хуже. Мама его обожала и наверняка уже предвкушала, как я выйду замуж за благоразумного врача. А я обманула их ожидания.
– Я не выйду за него, – отрезала я, пытаясь не встать в оборону. – Я чувствую к нему совсем другое.
Я не стала добавлять, что как раз познакомилась с человеком, к которому чувствую «то самое», ведь этот человек только что меня отверг, и я с трудом держала себя в руках.
– Ну, торопиться не надо. Джордан заслуживает человека, который душу за него отдаст. Если ты не готова, то правильно сделала, что отпустила его.
– Начнем с того, что я не могу отпустить человека, который и не был моим!
Ладно, я все-таки встала в оборону. Конечно, он был бы моим, если б я согласилась.
– Эшли, солнышко, – произнесла мама тоном, которым выговаривала мне за какую-нибудь глупость, вроде тех случаев, когда я поцарапала машину или забыла сообщить банку об украденной кредитке. – Может, пришло время поговорить о твоем возвращении домой?
Ну вот. Мой главный фан и единственный в мире человек, который всегда в меня верил, говорит, что пора поднять белый флаг.
Мое сердце разорвалось на части, как будто его рассекли мечом. Я отключила звук на телефоне, чтобы она не услышала моих рыданий. Конечно, мама была права. В моем распоряжении имелось семь лет, чтобы чего-то достичь – целых семь! – а я добилась только нескольких ролей в массовке и морщинки между бровей.
– Эшли? Ты слушаешь?
Я заставила себя прекратить рыдать и снова включила звук.
– Да, – пискнула я.
– Понимаю, ты расстроена. Поговорим об этом в другой раз. Просто знай – у тебя есть дом в Висконсине. Мы с твоими братьями с радостью тебя примем. Мы тебя любим.
И она повесила трубку. Через секунду телефон снова зазвонил. На мгновение я решила, это опять мама – хочет сказать, что моя комната готова, или дать список компаний, организующих переезд, но звонили с неизвестного номера. Хуже новостей все равно уже не получу, так что я ответила.
– Алло?
– Это Эшли Брукс? – спросила женщина.
– Да.
– Переключаю вас на Саймона Реддинга.
Кого-кого?
Несколько секунд я слушала музыку, вроде бы вальс «Дунайские волны», а потом раздался мужской голос: