– Эшли Брукс?
– Да.
– Меня зовут Саймон Реддинг, я адвокат Луизы Лейк Джордж. – Его голос напоминал отполированный мрамор, с акцентом британских аристократов, как в сериале «Корона». – Полагаю, вы знаете, что миссис Джордж скончалась?
– Да, я слышала.
– Соболезную, – сказал он без капли сочувствия. – Я звоню, потому что она упомянула вас в завещании.
Что-что?
– Простите, но это какая-то ошибка, мы только недавно познакомились.
С чего вдруг Луиза будет упоминать меня в завещании?
Он проигнорировал мои слова.
– Семья попросила огласить завещание завтра. Вы сможете прийти в одиннадцать часов?
– Нет, не смогу.
У меня опять дневная смена. Я бы с удовольствием ее пропустила, но моя жизнь лежала в руинах, и я не могла добавить увольнение к списку катастроф.
– А какое время вам удобно?
– Даже не знаю. Я весь день работаю.
Его ответ был грубым, но интригующим:
– С завтрашнего дня вам не придется работать.
И вот, продолжая разрушать свою жизнь, я решила наплевать на работу и прийти. Может, подсознательно я хотела вернуться в Висконсин и пыталась ускорить переезд. Ведь без работы мечты, да и вообще хоть какой-то работы, у меня не осталось бы другого выхода.
На следующее утро под проливным дождем я поехала в Беверли-Хиллз, пытаясь представить, каким образом мое имя оказалось в завещании Луизы. Несмотря на загадочное замечание адвоката, я ни секунды не думала, что она оставила мне что-то существенное. Предположила, что она завещала мне что-то на память – возможно, свою фотографию с Барброй Стрейзанд, поскольку я бессовестно ее возжелала. Что касается того, почему я оказалась в ее завещании через два дня после знакомства, мне показалось, что она из тех людей, которые, приняв решение, не откладывают его в долгий ящик.
Таким был мой отец. Если мама говорила: «Надо бы (почистить канаву, заплатить по ипотеке, подстричь бороду)», он делал это немедленно. Он был не из тех, кто составляет списки дел, а из тех, кто сразу же берет в руки телефон и занимается проблемой. Я решила, Луиза такая же, и представила, как она звонит или пишет адвокату прямо после нашей встречи, чтобы сделать все по-быстрому, пока не забыла. Это был единственный разумный сценарий, уж точно разумнее, чем то, что произошло на самом деле.
Чтобы выглядеть респектабельнее, я надела твидовый костюм (ну ладно, свой единственный костюм), а волосы собрала в пучок на макушке. Я знала, там будет и Нейтан, поэтому накрасила губы и капнула на себя духами, просто на всякий случай. Борясь с нервозностью перед новой встречей с ним, я не могла не задаться вопросом: если б я не встретила Нейтана, сказала бы я «да» Джордану? Неужели мой ангел-хранитель поставил Нейтана на моем пути, чтобы я отпустила Джордана? Или его наколдовал дьявол, чтобы я вечно была несчастна? Одно я знала наверняка: мама права. Джордан заслуживал человека, который будет любить его по-настоящему, а это не я. Джордан был отличным парнем, но в глубине души я знала: меня привлекает в нем стабильность и предсказуемость, за ним я чувствовала бы себя как за каменной стеной. Но, как уже говорила, я не из тех, кто прячется за стены. Мне требовались острые ощущения как в жизни, так и в любви, а для этого надо идти на риск, даже если остаешься единственной в кругу друзей, кто в тридцать лет сидит без гроша в кармане и в одиночестве.
Поездка до Беверли-Хиллз заняла около сорока минут. Мне не хотелось оставлять машину на подземной парковке, потому что в шикарном здании, где находился офис адвоката, она безумно дорогая. Поэтому я обогнула квартал в надежде припарковаться где-то поблизости. Намотав два круга, поняла, что удача мне не улыбнется. К тому же лило как из ведра, а плаща у меня не было (ни у кого в Лос-Анджелесе нет плащей), поэтому я смирилась и заехала на подземную парковку, хотя и понимала, что она обойдется в мой заработок за два часа, а на этой неделе у меня и так одна пропущенная смена. Во время езды юбка перекрутилась, и я поправила ее в вестибюле, затем поднялась на лифте на четвертый этаж, который делили между собой «Спрингер, Коэн, Кил, Дейл и Реддинг» и еще одна адвокатская контора с еще более длинным названием.
– Вы пришли на оглашение завещания Луизы Лейк Джордж? – уточнила секретарша.
Я кивнула, и она указала мне на переговорную. Я ожидала увидеть кучу любящих друзей и родственников, но с удивлением обнаружила там лишь шестерых человек – Нейтана, адвоката Луизы и еще четверых, видимо, членов семьи.
– Вот, садитесь на мое место, – сказал адвокат, освобождая стул рядом с Нейтаном.
Я узнала его вкрадчивый голос. На нем были претенциозные очки в стиле Грегори Пека, последний писк моды, а костюм от Армани, скроенный точно по фигуре, дополнял образ «я лучше вас».
В темном костюме Нейтан выглядел невообразимо привлекательно, отчего, конечно же, мне захотелось расплакаться. К счастью, мы присутствовали на оглашении завещания, и не у одной меня глаза были на мокром месте. Когда я подошла ближе, он встал и придвинул мне стул, и на мгновение мы оказались нос к носу.
– Привет, Нейтан, – произнесла я со строгим кивком, учитывая обстоятельства.
– Что ты здесь делаешь?
Он задал вопрос беззлобно, и я не видела причин не ответить честно:
– Понятия не имею.
– Всем доброе утро, – начал адвокат. – Раз вы присутствуете здесь, значит, упомянуты в завещании. Прежде чем я оглашу последнюю волю Луизы, хочу подтвердить, что это подлинный и законный документ.
Кудрявый парень напротив (видимо, ее сын?) уставился на меня, поэтому я подняла голову и не сводила глаз с адвоката, как будто имею полное право здесь находиться (а я, конечно же, имела).
– «Моим детям, Чарльзу Энтони Джорджу-младшему и Винифред Элизабет Джордж, – зачитал адвокат, – оставляю содержимое их детских комнат».
Я покосилась на кудрявого парня. Он смотрел на девушку, сидящую по другую сторону от Нейтана, нестандартную красотку с прекрасными рыжими волосами, лицом в форме сердца и русалочьими зелеными глазами (свою сестру?), которая просто пожала плечами и покачала головой.
– «Моему брату Рою Бингему Лейку и каждому из его детей – Нейтану, Софии, Лили и Генри, оставляю по пятьдесят тысяч долларов, всего двести пятьдесят тысяч долларов Рею Лейку и его семье».
Ну, вроде ничего необычного…
– «Остальное мое имущество, – продолжил адвокат, – которое включает акции, облигации, пенсионный счет, страховку мужа, деньги от продажи бизнеса, дом и его содержимое, не считая того, что я отдаю детям, оставляю мисс Эшли Брукс».
Не помню точно, что промелькнуло в тот момент в моей голове, но это было что-то вроде…
«Что. За. Хрень?»
Кто-то спросил:
– Что это значит, Эшли?
Наверное, Нейтан. Или мне померещилось. Потому что именно такой вопрос я задавала себе.
Пять пар глаз нацелились на меня, как истребители джедаев на Звезду Смерти. Я никогда не чувствовала себя уютно в свете прожекторов, о чем свидетельствовала моя актерская карьера. Поэтому я оттолкнула стул и убралась оттуда подальше.
Глава 35. Винни
После оглашения завещания мы с Чарли ехали домой молча. Я была расстроена, но не из-за того, что меня лишили наследства. Понимаю, звучит безумно, но мне не нужны были мамины деньги.
Я получила диплом Стэнфорда по экономике. Если б я хотела сказочно разбогатеть, то, как и многие мои однокурсники, устроилась бы на высокооплачиваемую работу, получала бы опционы на акции и заработала состояние. Так почему же я этого не сделала? Думаю, в какой-то степени потому, что знала – я могу стать богатой, как в сериале «Настоящие домохозяйки», и пальцем не пошевелив. Это меня сломило. Зачем вообще работать, если в этом нет необходимости? Зачем открывать бизнес, если мама хотела передать мне свой? Какой смысл в этих крысиных бегах, если я и так уже получила приз?
Удивительно, но я даже не замечала, что грядущее миллионное наследство меня парализовало, пока не выяснилось, что я его не получу. Все вдруг стало таким очевидным. Теперь, без мамы, у меня появился смысл существования, необходимость что-то поменять в жизни. Мотивация. Я чувствовала себя свободной. В отличие от мамы, которая стремилась не меньше чем к мировому господству, у меня были скромные устремления. Открыть цветочный магазин или ларек с фастфудом. Преподавать английский в средней школе. Но такое обыденное занятие, как продажа цветов, не понравилось бы великой Луизе Джордж. Она ожидала мирового господства. Поэтому, чтобы не разочаровать ее, я даже не пыталась.
Но теперь я могла делать что хочу, без вони маминого разочарования за спиной. Какое облегчение! Это не значит, что я не горевала. Пусть мама и была первостатейной стервой, но все равно оставалась моей мамой, и я любила ее, как заложник со стокгольмским синдромом любит похитителя. В тот день по дороге домой из Беверли-Хиллз меня до костей пробирала печаль, но грустила я не из-за денег. Наоборот, по этому поводу я испытывала облегчение.
Когда мы свернули в крутой переулок, где я научилась ездить на велосипеде (и узнала, что такое «асфальтовая болезнь»), я задумалась о том, каково это – лишиться родителей. Больше не было никого, кто всегда знал, где меня искать. Некому сообщить, что я уезжаю из города, некому позвонить, когда вернусь домой. Не у кого спросить совета (оформлять ли туристическую страховку, сделать ли анестезию при лечении зубов или какой сыр положить в гамбургер). Когда нет родителей, даже дерьмовых, некому хранить воспоминания твоего детства, указывать на промахи, беспокоиться о тебе или просто заметить, что ты гробишь свою жизнь. Раньше я могла свалить на кого-то вину за свои ошибки. Теперь виновата буду только я.
Мы свернули на негостеприимную подъездную дорожку к маминому дому, и под шинами застонал гравий. Уголки губ Чарли опустились к подбородку, как у печального клоуна, и мне вдруг захотелось его обнять. Я не могла винить его за злость. Ему нужно кормить семью, и он наверняка в ярости, что не получит ни гроша. В отличие от меня, он не только предполагал, что получит наследство, но и рассчитывал на него. Помню, как после шикарной свадьбы, на которую мама потратила бог знает сколько денег, чтобы он выглядел как принц долины Сан-Фернандо, Чарли сказал: «На самом деле это не подарок, а заем из моего наследства». Неудивительно, что он раздавлен.