– Помнишь прослушивание, о котором я тебе говорила? – спросила она, и я кивнул.
Как я мог забыть? Эшли рассказала об этом в ту же секунду, что и о своем новом увлечении. Так что, конечно, я запомнил.
– И что с ним?
Я был готов, что она, как всегда, не получила роль, но ее слова меня ошарашили.
– Оно было фальшивым.
Заявление настолько нелепое, что я решил, будто ослышался.
– В каком смысле фальшивое?
Дрожащим от гнева голосом Эшли рассказала, как та старуха обманом заставила ее говорить с акцентом, а потом пообещала познакомить с нужными людьми, которые изменят ее жизнь.
– Она назвала это «клубом». Заявила, будто я уже в нем. Но это была ложь.
– Что за человек может такое сотворить? – спросил я, хотя ответ был очевиден.
– Жестокая стерва. – Эшли сжала пальцы в сердитый кулак. – Я чувствую себя полной дурой, – процедила она сквозь стиснутые зубы, и я тоже разозлился.
Эшли – мечтательница, но это никому не дает права ею так пользоваться. И если она не хочет выходить за меня замуж, это не значит, что мне все равно.
Я посмотрел на экран телевизора. Билли Бин был на взводе. Поворотный момент в фильме, когда Бин превращает свою отстающую команду в самую лучшую в истории бейсбола, а себя из ничтожества в героя.
– Я так зла, что хочется кого-нибудь пнуть, – выдохнула она.
Уж конечно, я прекрасно ее понимал.
Злость – мощный наркотик. Он подстегивает людей делать невозможное – например, отбить подачу для тачдауна на девяносто ярдов, выбить раннера с базы, забить через половину поля под звуковой сигнал конца игры. Каждая великая победа в спорте начинается с обидного поражения. Я чувствовал, что сейчас зарождается герой. Но не каждому суждено стать героем. И не может быть победителей без проигравших – они всегда по определению идут в паре.
– И где она сейчас? – поинтересовался я.
Брандо вскинул уши, как будто ему тоже любопытно.
– Это самое отвратительное в этой истории, – ответила Эшли.
– Отвратительнее фальшивого прослушивания?
– О да, – сказала она и выключила телевизор.
Глава 54. Винни
– Куда она подевалась? – Чарли уставился в необъяснимо пустой мамин гроб.
От холода у меня шел пар изо рта, а пальцы в карманах джинсового жакета онемели. Я не взяла подходящую для спонтанных археологических раскопок одежду, уж точно не для тех, которые проходят посреди ночи.
Нейтан посмотрел на пустой гроб и понимающе кивнул. И я не могла не спросить:
– Почему ты киваешь?
– Потому что теперь все обрело смысл, – таков был его бессмысленный ответ.
– Что именно? – спросил Чарли. – Что мы похоронили пустой гроб? Это вообще законно?
Чарли сердито глянул на здоровяка, который взял пять тысяч маминых долларов, чтобы опустить в землю пустой гроб с бархатной обивкой, а потом еще тысячу наших долларов, чтобы выкопать его обратно.
– Мы можем похоронить что угодно, – ответил тот. – Тела, части тел, имущество, одежду, обувь, душу…
– Погодите-ка, – прервал его Чарли. – Душу?
– Только в этом месяце я похоронил три души: одна принадлежала солдату, не вернувшемуся с поля боя, другая – женщине, пропавшей во время круиза, бедняжка, а третья, и это, пожалуй, самая большая трагедия – ребенку, умершему еще до зачатия.
– Как можно похоронить ребенка, которого даже не существовало? – задал естественный вопрос Чарли.
– Фактически мы похоронили мысль о ребенке, – объяснил здоровяк. – Родители много лет пробовали зачать ребенка и хотели с этим покончить. Вот я его и похоронил. Церемония была очень трогательная.
– Так вы знали, что гроб моей матери пуст? – спросила я.
Не то чтобы это имело значение, но мы могли бы избежать этого жутковатого ночного приключения, лишь задав один простой вопрос, а именно: «Она там?»
– Конечно, я знал, что гроб пуст! – гордо заявил он. – Я же не идиот!
Он буквально выплюнул в меня и Чарли слово «идиот». Мы не додумались спросить, взаправду ли мама лежит в гробу, когда его опускали в землю, вот уж настоящий идиотизм.
– Так, – вмешался Нейтан. – Думаю, нам стоит вернуться к главному вопросу.
– Точно, куда подевалась наша мать, черт возьми? – буркнул Чарли.
– Боже, – выдохнула я, и когда до меня наконец дошло, что все это значит, мне как будто пинка дали. – Как ты думаешь, она… В смысле, может ли быть, что она все еще…
Я не могла произнести это слово. Я едва успела осознать, что она умерла, и не была готова к ее воскрешению.
– Еще жива? – завершил фразу Нейтан.
Я уставилась на него, так сильно разинув рот, что в него можно было засунуть пару носков.
– Считаю ли я, что она еще жива? – Он глядел темными и круглыми глазами, как у оборотня. – Я в этом уверен.
В руки и ноги впилась тысячью крохотных иголок паническая атака. Мгновение спустя я оказалась в шахте лифта и падала со скоростью пять этажей в секунду. Взмахнула руками, пытаясь за что-то ухватиться – за ветку дерева, надгробие, члена семьи, собственное здравомыслие. Черт, да я даже согласилась бы на руку души нерожденного младенца, так отчаянно хотелось за что-то схватиться.
– Винни? – услышала я мужской голос. – Винни?
Голос раздавался где-то близко и одновременно далеко. Поле зрения сузилось до крохотной точки. Я чувствовала, как сквозь штаны проникает холодная влага, и решила, что, видимо, лежу на земле, хотя понятия не имела, как на ней оказалась.
– Давай уведем ее отсюда, – предложил мой брат, и через секунду я почувствовала, как чьи-то руки поднимают меня, схватив под мышками, и ставят на ватные ноги.
Не знаю, как добралась до машины, но помню, как пискнул замок на двери, а потом ощутила гладкое кожаное сиденье под ягодицами. Если б я могла сложить губами хоть слово, то взмолилась бы дать мне виски, водку, текилу – что угодно, пусть даже пиво, лишь бы избавиться от потока страха и печали, который обрушился на меня, как будто меня окатили ледяной водой из ведра.
Но вместо того чтобы произносить слова, мои губы разжались, как у умирающей рыбы, и произвели самый жалостливый звук, что-то среднее между блеянием овцы и рыданием.
Я хватала ртом воздух, потому что от гнева и стыда, накопленных за десятилетия, легкие словно разрывал на части яростный орел. Я уж было решила, что освободилась от старой развалины, превратившей мою жизнь в руины. Я не могла снова стать мышкой в ее когтях. Только не после того, как увидела шанс стать свободной.
Я покинула свое тело, чтобы сбежать от боли, и смотрела на себя с бесконечного звездного неба.
С высоты темного космоса я видела все и не видела ничего.
В этот момент ко мне пришло осознание – я алкоголик.
Глава 55. Чарли
К тому времени, как я снял с Винни грязную, мокрую одежду и уложил в постель, было уже больше двух часов ночи. Я подумывал поискать в мамином процедурном кабинете какое-нибудь снотворное, но не знал, сколько сестра выпила, и мне не хотелось иметь дело с настоящим покойником.
– Она придет в себя? – спросил Нейтан, когда я закрыл дверь ее спальни. Нести сестру наверх нам пришлось вместе, но раздевал ее я – чтобы снять штаны, хватит и одного человека, и лучше пусть им будет тот, с кем она когда-то вместе принимала ванну.
– Да, такое уже случалось. Я за ней присмотрю.
– Это какое-то безумие, – пробормотал Нейтан, и пару секунд мы стояли, уставившись себе в ноги.
– Как ты узнал? – спросил я, вспомнив, как у могилы он сказал, что «все обрело смысл». Какой смысл может быть в том, чтобы закопать пустой гроб?
– Я не знал, поэтому и потащил вас туда.
– Но ты подозревал, – не унимался я. Нейтан долго молчал, словно размышляя, как много мне можно рассказать. – Ну давай, Нейтан. Мы только что раскопали могилу посреди ночи, нет смысла осторожничать.
– Все случилось слишком быстро. В общем, в субботу вечером ваша мама сказала мне, что собирается изменить завещание, и через два дня вдруг умерла. Это не могло быть совпадением.
Стоп. Что?!
– Изменить завещание, как?
– Исключить из него тебя и Винни.
Я разозлился.
– Господи, Нейтан. Почему ты не сказал?
– А что было говорить? «Слушайте, предупреждаю, если хотите получить наследство, постарайтесь быть помилее с мамой»?
– Если она собиралась исключить нас из завещания, мы имели право знать!
Я не хотел кричать, но был в бешенстве. Почему я слышу об этом только сейчас?
– Тогда, может быть, тебе лучше было самому ее спросить, – огрызнулся Нейтан. – Это ведь я навещал ее, ужинал с ней, проверял ее счета и прочищал раковину на кухне. Если ты хотел быть уверен, что получишь ее деньги, может, следовало жить здесь и заниматься всем этим.
Да, такова неприятная правда. Меня затопил стыд. Конечно, он прав. После ее безумной просьбы я скрылся в собственной жизни. Просто не мог смотреть ей в лицо, не мог смотреть в лицо своей вине и эгоизму.
– Прости, – извинился Нейтан, прижимая пальцы ко лбу. – Я устал.
– Нет, это ты меня прости. Ты ничего мне не должен. – И тут мне в голову пришло кое-что еще. – Как и она.
Нейтан посмотрел на меня. Его глаза запали и покраснели. И мне стало стыдно, потому что последние два дня он тоже прожил в аду.
– Поезжай домой и поспи, – сказал я.
Кузен кивнул, но не сдвинулся с места. А когда наконец заговорил, голос был подавленным и печальным.
– Она была обижена, – произнес он и поправил себя: – Она обижена. Вот почему она так поступает. Чтобы сделать больно и вам.
Я мог бы многое сказать о том, как мама причиняла боль нам. Что просьба дать ей то, чего мы дать не в состоянии, сделала и без того непростые отношения невозможными. Но рассказать ему все означало признаться и в кое-чем более постыдном, а к этому я не был готов. Поэтому просто кивнул.
– Так благородно было с твоей стороны ей помогать.
– И что теперь? – спросил Нейтан, хотя ответ был очевиден.
– Нужно позвонить в полицию.