Ну, до свидания, до скорого свидания!
Будь здорова и счастлива.
Привет папе, маме, бабушке и Нюсе.
Алексей тоже шлет всей вашей семье фронтовой привет.
Твой Михаил Алексеев.
29/I-43 г.
Город С.
Что сказать мне об этом письме? Теперь-то, спустя много-много лет, совершенно очевидно, что явно поторопился я, испрашивая ее согласия. Но тогда я был совершенно уверен, что поступлю только так, и никак иначе. Точно так же я был уверен, что и встреча наша, равно как и победа, уже близка, то есть не за горами. Знать бы мне, дурачку, что Победа придет к нам лишь через два года! Но я не знал. Не знал о том и мой брат Алексей, не знал про то, что в том же 1943 году в сентябре сложит свою голову под Ельней. Вспомнить бы мне строчки поэта из его гениальной поэмы "Василий Теркин", главы коей как раз начали приходить к нам в наши сталинградские окопы. Там было и предупреждение, и мудрое напутствие воюющему человеку: "Тут воюй, а не гадай!"
Переписка наша с Ольгой между тем продолжалась в прежнем порядке.
Здравствуй, Оля!
Давно, дорогая, ты ничего не получала от меня. Ну, в этом я не виноват: находился длительное время в пути. Путь был длинным, так что я успел даже написать стихотворную поэму. (По "Мертвым душам" моего любимого Гоголя я уже знал, что поэмы бывают не только в стихах, но и в прозе. - М.А.). Я знаю, что ты интересуешься моей внеслужебной работой. С этого письма я начинаю писать тебе свою поэму. Теперь я снова на фронте. Но никогда не покидают мое воображение могучие сталинградские образы. Там впервые возникло у меня желание написать стихи... Эту поэму я написал в пушкинском стиле. Вот эта поэма.
Оля, в каждом своем письме ты будешь давать мне свои мнения о моих первых работах.
А пока до свидания. Будь здорова и счастлива.
Мой адрес несколько изменился. Теперь стал таким: ППС 07224а. Гвардии старшему лейтенанту Мих. Алексееву.
Привет папе, маме, бабушке и Нюсе.
Твой Мих. Алексеев.
9/IV-43 г.
В этом письме мною были посланы первые главы "поэмы", остальные поступили к Ольге позднее - все до единой. И только сейчас, через шестьдесят лет, все до единой вернулись ко мне. Но я их никому не показывал и не покажу. Рискнул послать под Будапештом осенью 44-го в газету 2-го Украинского фронта "Суворовский натиск", где появились страшно понравившиеся мне стихи неведомого мне рядового солдата Семена Гудзенко, и очень скоро творение мое вернулось ко мне в сопровождении редакционного отзыва, до того ядовитого и беспощадного, что я готов был провалиться сквозь землю вместе со своей "поэмой", хотя мог бы успокоить себя тем, что вволюшку дал потешить себя редакционным мудрецам. Довольно с них и этого!
Ольге-то я успел переправить несчастную свою поэму раньше, откуда она и вернулась, как уже сказано выше, ко мне сейчас, спустя шесть десятков лет. Лежит, бедняжка, под ворохом других бумаг. Лежит и помалкивает, что называется, в тряпочку. И - слава Богу.
А вот еще одно небольшое письмо, написанное уже из-под Белгорода, куда из-под Сталинграда в конце концов перебралась вся наша армия, где ей придется испытать все прелести еще одного сражения, вошедшего в историю под названием битвы на Курской дуге. Мало нам было сталинградского побоища!
Итак:
Оля, здравствуй, родная!
Ты прости меня, но я пишу тебе очень маленькое письмо: сейчас у меня снова начались горячие денечки. Твое письмо принесло мне много радости теперь я имею близкого друга, который своею лаской будет сопровождать меня на протяжении моего неровного и ухабистого пути. Я очень рад, что ты поверила мне, хотя, я понимаю, ты и шла на известный риск. Что же, постараюсь до конца остаться верным своим словам. Ты же будь спокойна, уверена во мне, подружка моя.
Будем надеяться на скорую встречу, когда заживем с тобою счастливо и радостно.
Пиши почаще. Привет папе, маме, бабушке и Нюсе.
27/04-43 г.
Твой Михаил.
А через три дня оттуда же, из-под Белгорода, как бы вдогонку отправилось еще одно письмо:
Оля, славная моя!
Получил твое письмо с "Уралочкой". Стихотворение мне понравилось. Написано просто, задушевно. Последние два стиха (имелись в виду строфы. М.А.) особенно хороши, и я с удовольствием и с легкой грустью на сердце прочел их несколько раз.
Моя подружка дальняя
Как елочка в снегу.
Ту елочку-уралочку
Забыть я не могу.
Давно ушел я из дому,
Но помню до сих пор
Ее совсем особенный
Уральский разговор.
Письмо моей уралочки
Попробуй-ка пойми,
На фронт прислала валенки,
А пишет мне: "пимы".
На каждом слове токает,
Все "то", да "то", да "то",
Зато такого токаря
Не видывал никто.
Моей далекой весточке
Не так легко дойти.
Но ты, моя невесточка,
Работай, не грусти.
А если встанет в горлышке
Непрошеный комок,
Ну что ж, моя уралочка,
Поплачь и ты чуток.
Но дело наше верное,
Не стоит слезы лить,
Свободные, счастливые,
Сто лет мы будем жить.
Приду - сыграем свадебку,
По чарке разопьем
И вскоре сыну имечко
Придумаем вдвоем.
Я тоже пишу стихи, но они у меня получаются суровыми. Вот последнее стихотворение:
О муза верная моя,
Ты рождена в боях.
И ты со мною, знаю я,
Пойдешь в грядущих днях.
Увидишь близкого в беде
Ему ты помоги.
И если трудно петь тебе,
Умолкнуть не моги.
Ведь ты пойдешь всегда со мной
Теперь в нелегкий путь,
Туда, придется где с тобой
Нам горюшка хлебнуть.
Ты будешь петь, когда гроза
Завоет все сильней,
Ты будешь петь, когда слеза
Невольно из очей
Падет на пламенную грудь
Земли моей родной,
Когда о павшем друге грусть
Нависнет надо мной.
Ты будешь петь о тех, кто шел
Бесстрашно в смертный бой,
Для тех, кто с немцем битву вел,
Пусть будет голос твой
Звучать сильнее и громчей
Над русскою землей,
Чтоб было в схватку веселей
Пойти другим скорей.
А тех, кто дрогнули в бою,
Кто клятве изменял,
Ты, муза, твердою рукой
Безжалостно карай,
Карай и славою лихой
Таких ты обрекай.
И не забудь, о друг ты мой,
Когда настанет смерть,
Склонившись низко надо мной,
Последню песню спеть.
Оля, сегодня я тоже написал письмо нашему дорогому папочке.
У меня сейчас все в порядке. Посылочку твою я не получил. Очень жалею, что твоя посылочка может пропасть.
Сейчас у меня болит голова. Но это не болезнь. Я просто утомился немного. Недавно только я возвратился с очень опасного задания (Ходил вместе с разведчиками за линию фронта. - М.А.) и сейчас хочется отдохнуть.
Ну, будь здорова, голубка моя!
Жду от тебя писем.
Привет от меня и от Алексея всем вам.
30/IV-43 г.
Твой Михаил.
И еще одно письмо, названное Ольгой роковым, потрясшим не только ее одну, не только мать и отца, но и всех ее подруг в далеком Ирбите. Письма этого долго не было среди тех, кои приходили ко мне из Ужгорода. И вот оно наконец пришло - сильно помятое, зачитанное, очевидно, не только ею одной, но и многими другими людьми, близкими ей. Полагая, видимо, что таким даже мне самому трудно будет его прочесть, Ольга переписала его своим удивительным четким, красивым почерком.
Вот оно, это письмо. Привожу его полностью, без единой поправки, таким, каким оно вышло из-под моего безумного, как показалось сперва Ольге, пера. Думаю, что таким же оно покажется и вам, мои дорогие читатели, которые успели уже познакомиться с письмами моими, предшествовавшими этому.
Дорогая Ольга!
Не торопись читать это письмо - оно должно принести Вам горькое разочарование. После мучительных размышлений я решился на такое письмо, после которого я стану для тебя не только нелюбимым, но самым ненавистным для тебя человеком. Я и не требую от тебя прощения - я недостоин его. Я заслужил то, чтобы меня было за что ненавидеть. Но что бы там ни было, я решил, правда очень поздно, написать всю правду. Вы, Оля, замечательная, умная девушка, но я Вас не люблю... Я долго обманывал вас и самого себя, но с некоторых пор я окончательно убедился в своих чувствах.
Быть может, Вы и любили меня, но, право, Ольга, я недостоин Вашей любви, а потому и решил положить этому конец. Тебе нужен друг, которого ты, пожалуй, и имела бы, не будь меня. Я вовсе не пытаюсь оправдываться, но все-таки я поступаю правильно, предупредив Вас об этом. Я знаю, Вы назовете меня самым презренным словом, которое только есть в человеческом лексиконе. Мое признание не есть измена, а нечто более безумное, чем следствие здравой мысли. Доложу Вам, что у меня и сейчас нет любимой девушки, и боюсь, будет ли она когда-нибудь вообще. И сообщаю Вам все это единственно для того, чтобы развязать Вам руки. Это может показаться самым ужасным кощунством. Теперь мне все равно, как меня поймете. Я должен был об этом предупредить Вас значительно раньше, но не хотелось, чтобы чистое, чудесное сердце девушки разочаровалось в самых лучших своих чувствах. В то время как это могло кончиться само собой: ведь могло же и со мною случиться то, что случалось с моими товарищами...