ят не о ней, а о каком-то подпольном цехе. Приложив ухо к двери кабинета, Алена возмущенно думала: «Когда уже будет обо мне?!» Она хотела подслушать, кто пойдет в «Европейскую», а не про какие-то пусика скучные неприятности!..
— Давай спать ляжем. Ну и что, что еще нет десяти, мы почитаем и заснем, хоть выспимся один раз, — предложила Ольга Алексеевна.
— Погоди.
Андрей Петрович снял трубку стоящего на письменном столе телефона, набрал номер, коротко поговорил со своим референтом: «…Позвонишь в Дом дружбы, скажешь — Смирнова Алена прикрепляется к этой… как ее там, из Манчестера… Да, все».
— Аришу ко мне, — велел Смирнов, и Ольга Алексеевна в очередной раз восхитилась своим мужем — он целиком поглощен мыслями о подпольном цехе, но держит в голове мелкие домашние проблемы, и в который раз подумала: «Какой он у меня талантливый».
…Ариша сидела на коленях у отца.
— Аришенька, детынька, я тут подумал — я в ваши дела не вмешиваюсь. Ты сама реши, кто пойдет, ты или Алена, хорошо, зайка?.. Ты, конечно, лучше для этой английской девочки, тут учительница права, а Алена… ну, пострадает немного… Ты сама реши, а меня не вмешивай, я устал… — сказал Андрей Петрович и расслабленно прикрыл глаза.
— Ой, какой у тебя толстый живот, тебе надо худеть, пусинька! Ладно уж, пусть Алена идет. — Ариша глубже забралась на колени, обхватив руками его живот, и он, расплывшись от нежности, зашептал:
— Девочка моя, солнышко мое, зайка маленькая…
Ариша слезла с его колен, засмеялась:
— Ну, ты хитрец, пусик!.. Алена подслушивала — ты велел сказать, что она пойдет. Откуда ты знал, что я соглашусь, хитрющий?..
Девочки разлеглись на своем нелепом трехместном ложе: Ариша у стенки, Нина на своей кровати, Алена в центре, чтобы контролировать всех. Спать не собирались, было еще слишком рано, просто валялись и болтали.
— Смешно… Мы только что сами решили, что ты идешь, а он уже позвонил… Смешно, — сказала Ариша.
— Тебе смешно, а мне обидно, тебе говно, а мне повидло, — весело повторила Алена. Как только Алена получала, что хотела, она становилась милой и ласковой, а в данном случае кроме счастливого ощущения победы было еще практическое преимущество — неделя, целая неделя иностранной жизни, вместо того чтобы ходить в школу!
— Хочешь, я тебя утром причешу?.. Локоны можно навить или еще что-нибудь… волосы наверх поднять… — предложила Нина.
Сама Нина причесывалась просто — завязывала хвостик, а Алене с Аришей при случае могла сделать настоящую, как в парикмахерской, прическу. Из этой веселой троицы у нее одной, как говорил Смирнов, руки росли не из жопы.
В спальне Ольга Алексеевна последовательно приняла от мужа пиджак, брюки, галстук, рубашку, прижала рубашку к лицу и, понюхав, решила, что можно надеть еще раз — несмотря на «городское происхождение», представления о чистоте одежды у нее были вполне умеренные, — подала фланелевую клетчатую пижаму. Дождавшись, когда муж уляжется в постель, накрутила несколько прядей на бигуди, надела ночную рубашку, розовую, как бигуди, с легкомысленной оборкой по вороту, прилегла рядом.
— Ты сказал, что дело на стадии разработки, так?.. Но это информация по твоим каналам, а официально ты ничего не знаешь. Так вот что я предлагаю: ты в рамках новой линии партии высказываешь пожелание проверить райторг. Таким образом, ты в любом случае оказываешься на правильной стороне.
Андрей Петрович посмотрел на нее с нежностью — в этом вся Оля, не ахать, не говорить «как-нибудь обойдется», а решать вопросы по-деловому… Олюшонок — человек жесткий, она предлагает ему зайти вперед ОБХСС и пожертвовать директором райторга… Но и он тоже не лыком шит. Он и сам весь вечер об этом думает. Но…
— Он хороший мужик и ни в чем не виноват. Сейчас, когда все бздят и друг под друга копают, он мой… ну, соратник. Что же, мне его сдать?..
Ольга Алексеевна поморщилась от «плохих» слов — «бздят», «сдать», фу, что за терминология такая лагерная…
— Это ты ни в чем не виноват. Я согласна, это трудное решение, даже морально неоднозначное, но ты ведь только натолкнешь, а они пусть разрабатывают. Если он ни в чем не виноват — хорошо, а если найдут даже самые малейшие злоупотребления — ты сообщил о своих подозрениях.
Ольга Алексеевна не сомневалась, что муж со всем справится. Вовремя отказаться от соратника — это черта победителя, а Андрюшонок — победитель.
Андрей Петрович лежал в постели, уютно укрытый одеялом, а Ольга Алексеевна, склонившись над ним, все говорила-говорила, приговаривала… И вдруг Смирнов резко подался вперед и заорал:
— Не вмешивайся! Не в свое дело!.. — И уже спокойно добавил: — Все, иди.
Ольга Алексеевна фыркнула и неожиданным для такой солидной дамы жестом покрутила пальцем у виска, у розовой бигуди.
— Куда мне идти?.. Я лежу с тобой в постели. Ты не в своем кабинете, ты в кровати…
…Смирновы читали, отвернувшись друг от друга, каждый свое. Ольга Алексеевна взяла с тумбочки журнал «Коммунист», подержав в руке, положила обратно, наугад вытянула из стопки тонкую книжечку в желтоватой картонной обложке, на обложке крупными буквами: «XVII СЪЕЗД ВСЕСОЮЗНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ (Б)», «Партиздат», 1934 год.
На тумбочке Ольги Алексеевны лежали стенограммы съездов. Материалы I, II, III и VIII съездов в толстом томе, изданном Институтом марксизма-ленинизма в 1959 году. Стенограммы IX, X и XI съездов были изданы до войны, стенограммы XIV–XVIII съездов были почти все «настоящие», изданные последовательно с 1926 по 1939 год, — библиографическая редкость, ну и, конечно, все следующие съезды, до XXVI в прошлом, 1981-м году.
Стенограммы съездов Ольга Алексеевна читала, когда нервничала, читала не только итоги, а все, даже поименно фракции — пока в партии еще были фракции, — так она успокаивалась. Она читала стенограммы и когда хотела себя за что-то наградить, а сейчас она и нервничала, и испытывала приятное удовлетворение человека, упростившего уравнение со многими неизвестными до арифметического действия.
«По отчету Центрального Комитета ВКП(б). Одобрить политическую линию и практическую работу ЦК ВКП(б), а также отчетный доклад товарища Сталина и предложить всем парторганизациям руководствоваться в своей работе положениями и задачами, выдвинутыми в докладе товарища Сталина», — читала Ольга Алексеевна.
Материалы XVII съезда, так называемого съезда победителей, не были ее любимым чтением, от стенограммы XVII съезда она испытывала щемящую горечь — почти все делегаты XVII съезда не дожили до войны, погибли, как про себя договаривала Ольга Алексеевна, «от руки урода, негодяя». Сталина Ольга Алексеевна ненавидела.
Это было очень личное, не менее личное, чем любовь к Ленину. Ольга Алексеевна не могла проявить свою ненависть на лекциях — говорить со студентами о Сталине было не рекомендовано. То есть нельзя. Она не могла научить студентов ненавидеть Сталина, но хотя бы не давала им возможности узнать о нем больше, чем несколько строчек в учебнике. При мысли, что Сталин оказался в курсе истории партии персоной нон грата, невидимкой, Ольга Алексеевна испытывала мстительное удовлетворение.
— …Ты послушай, что пишут… — Андрей Петрович повернулся к жене. — В Австрии открыли новые методы трансплантации тканевых структур.
— Ты обещал! Ты обещал больше никогда не читать!.. — рассердилась Ольга Алексеевна, и Андрей Петрович чуть суетливо кивнул:
— Обещал, больше не буду, но ты послушай…
«Больше никогда не читать» относилось к медицинской литературе.
У Алены были обожжены щеки, лоб, шея. Андрей Петрович мог бы без конспекта выступить с лекцией по ожогам. На щеках ожог второй степени. Ожог второй степени поражает эпидермис и сосочковый слой дермы, для него характерны гиперемия, отек, пузыри с серозным содержимым. На лбу и шее — ожог третьей степени. Ожог третьей степени поражает сетчатый слой дермы, для него характерны крупные пузыри с серозным содержимым желтого цвета, эпителизация раны идет за счет неповрежденных дериватов кожи.
Алена пришла домой черная, обожженная, первая машина «скорой помощи» приехала за ней, а следующая, через несколько минут, за Смирновым. Смирнов об этом приступе говорил виновато «что-то я подкачал», как будто сердечный приступ зависел от его воли, но он считал именно так — свалился, как слабак, с сердечным приступом, когда нужно ребенка спасать, стыд-позор! Из больницы он ушел ночью, под расписку.
На щеки врачи велели накладывать повязки с мазью «солкосерил». Сказали, что рана заживет самостоятельно. Но что значит самостоятельно?! Он сам будет лечить, как дома, в деревне, лечили! К Алениному личику прикладывал кашицу из тертой картошки и тут же начинал опять чистить картошку, тереть. Компресс через несколько минут нагрелся, а у него уже готов новый. Новый положил, а сам быстро сок из тыквы выжимать, вымочил марлечку в тыквенном соке, наложил на Аленины щечки… Потом компресс из капусты, потом очень нежно, одним касанием, помазать тонким слоем яичного белка и снова — картошка, тыква, капуста, белок. Сейчас у Алены нежнейшие розовые щеки.
На лбу и на шее у Алены был ожог третьей степени. Искусственную кожу доставили самолетом из Лондона, спасибо начальнику Горздрава, мгновенно отреагировал, как будто это его ребенок обгорел.
Горздрав помог, Бог помог, сделали аутодермопластику, операция прошла нормально. Потом оказалось, дермальный эквивалент кожи и у нас выращивают, в Институте цитологии. Через два месяца после заживления на шее Алены вдруг начали образовываться келоидные рубцы. Рубцы увеличивались, росли. Смирнов каждое утро бросался к Алене с сантиметром — растут! Спустя полгода Аленина шея была с правой стороны нежная, бело-розовая, как щеки, а с левой стороны страшная, сплошной рубец.
Смирнов мог бы надеть белый халат и не хуже любого врача сделать назначения: на место рубцов электрофорез с лидазой, ультразвук с гидрокортизоном, ЛФК, а также иммобилизирующая терапия, растительные препараты — контрактубекс или мадекассол. И добавить: «Патогенез образования келоида на сегодняшний день остается неясным, нарушение синтеза коллагена определяется генетическими особенностями, в настоящее время способов лечения келоидных рубцов не найдено».