— …Моя дочь ходит как проститутка!..
Алена сбросила куртку, сняла шарфик, Андрей Петрович наткнулся взглядом на ее шею, помрачнел. Он закричал: «Юбка блядская, колготки блядские!», поймал взгляд Ольги Алексеевны, в котором читался упрек: «Опять плохие слова, опять орешь на ребенка». Но ведь как объяснить — как только он видел рубцы на шее Алены, в нем поднимались невыносимая жалость и боль, от этой боли он начинал кричать еще громче.
— Я сказал, ты в этой юбке из дома не выйдешь?.. Сказал?..
— Это не та юбка, та была красная, а эта черная… — уточнила Алена. — Это вообще Танина юбка, я у Тани утром взяла юбку и забыла обратно переодеться… А колготки у меня просто порвались, это Танины колготки… — И привычно заныла: — Ну что ты, ну пу-усик…
И тут произошло немыслимое. Смирнов развернулся, ушел на кухню, вернулся к Алене, двигаясь как-то странно, боком. Держа правую руку за спиной, подошел к Алене, занес свободную руку над ее головой — Алена наклонилась, чтобы он ее, ладно уж, погладил, — сгреб влажные от бега золотые кудри в кулак и отхватил ножницами сколько смог. Но даже в бешенстве, не помня себя, он не смог причинить ей боль, держал несильно и бормотал по-сказочному звучащую приговорку: «Дома сиди, никуда не ходи». Получилось: длинные кудри волнами, и одна прядь отрезана до уха — совершенно авангардистская картинка.
…К ночи у Алены была короткая стрижка.
— Сколько у тебя волос, как у Мальвины, я уже устала тебя стричь, — ворчала Нина, стоя позади обмотанной простыней Алены. На полу валялись золотые пряди.
— Он думает, я его прощу. А я никогда его не прощу… — громко и четко сказала Алена из-под простыни.
Декабрь
ДНЕВНИК ТАНИ
6 декабря
У Алены сейчас только два чувства — любовь и ненависть. Она говорит только о том, как любит своего Капитана и как ненавидит отца.
Это наш разговор о любви.
— Он красивый, тип Штирлица, то есть Тихонова, такой благородный, с печальными глазами! Конечно, моложе Штирлица, лет тридцати… Он поцеловал меня туда…
— Что ты как дурочка — туда, сюда, там, здесь!..
— А как еще я могу говорить, если для этого нет нормальных слов?.. Пожалуйста, я буду называть все своими именами… Он поцеловал меня…
— Не смей говорить гадости!..
— Хорошо, я буду показывать. Жесты тебя устроят? Он поцеловал меня…
— А ты что?..
— А ты что?.. А он что?.. — передразнила Алена. — …Он сказал: «Раскройся, дай мне тобой полюбоваться… чтобы я увидел твою розочку…» Я закрыла глаза и долго-долго не открывала, как будто уплыла… А когда открыла, он сказал: «Твоя розочка — это самое красивое, что я видел».
— Разве не у всех одинаково?
Алена посмотрела на меня, как воспитательница детского сада на ребенка, который опять писает мимо горшка.
— Нет, у меня очень красиво, — гордо сказала Алена. — У нас было как в «Эммануэль». Ты помнишь, про что кино?..
Мы смотрели «Эммануэль» у Виталика. Раздельно, как будто в баню ходили, девочки в женский день, мальчики в мужской.
— А если он сутенер?..
— А если он людоед?..
— Ты не слишком храбрая?
— А ты не слишком трусливая?.. Если ты будешь бояться нормальных взрослых людей, тебе придется на первом курсе переспать с однокурсником… Капитан сказал, что нет ничего более отвратительного, чем юношеский секс, оба думают только о том, получится или нет.
За несколько дней, проведенных с Капитаном, Алена много чего узнала!
Капитан сказал, что презервативы используют только мужчины, которые спят с дешевыми уличными шлюхами. А все нормальные люди делают это без презервативов. Алена выбросила из своей сумки презервативы.
Мы знаем о венерических болезнях из «Ямы» Куприна. Есть страшная болезнь — сифилис и не очень страшная — гонорея. А что еще бывает? Кажется, больше ничего нет.
— Ну, не знаю. Он ведь вообще-то «первый встречный». А вдруг…
— Я его люблю.
— Ты полюбила человека за два дня? А что, если он хочет сделать из тебя валютную проститутку?
Алена выставила вперед подбородок. Если она выпятила подбородок, с ней лучше не спорить.
— Он рассказал мне, как становятся валютными проститутками.
Капитан сказал, что это девочки-студентки из нормальных семей. Некоторые с самого начала этого и хотели. Как в анекдоте про валютных проституток. «Как случилось, что вы, дочь профессора, стали валютной проституткой?» — «Просто повезло».
Других на чем-то поймали и шантажировали. Заставили сделать это один раз.
После одного раза девушка уже так повязана, что ей никогда не вырваться, она уже и проститутка, и стукачка. Но она уже не хочет одеваться в обычную одежду, курить не «Мальборо», а «Космос». Не хочет поступать в институт, чтобы пять лет учиться и потом работать за сто двадцать рублей в месяц.
— Меня на этом не поймать. Во-первых, я уже эти схемы знаю. Во-вторых, у меня папа. Я бы справилась с ними в два счета. Пришла бы к отцу и сказала, что меня шантажирует КГБ, и им бы еще попало. Кстати о папе…
Вот наш разговор о ненависти.
— Мои отношения с этим человеком закончены.
Глупо называть своего отца «этот человек». Тем более стрижка ей идет. Глупо говорить, что любишь человека, которого знаешь всего несколько дней.
Но не могу же я все время ее одергивать и критиковать, как будто я ее мама.
Сейчас два часа ночи, а я не сплю.
Когда Алена ушла, мне стало очень грустно.
Я все-таки спросила Алену о самом страшном варианте:
— А если он кагэбэшник?
И что она ответила!!!
— Знаешь что?.. Нельзя так односторонне подходить к КГБ. Мишеньку посадили подлецы, но КГБ — это не только подлость и шпионство за всеми нами. Есть еще государственная безопасность. Ну, страну же надо защищать?! Вот он и защищает. В «Европейской» могут останавливаться шпионы.
Алена борется за права человека, а влюбилась в капитана КГБ!
Наша единственная в жизни с Аленой ссора была месяц назад. Я тогда не описала ее в Дневнике из конспирации, а сейчас думаю — кому нужен мой дневник?!
Она дала мне почитать одну книгу. Пусть это будет Дюма «Три мушкетера». Или нет, это был учебник биологии.
Когда я ей эту книгу возвращала, Алена сказала, что я должна передать ее кому-нибудь, в ком я уверена. Я отказалась.
— Ты даже не прочитала… этот учебник биологии, ты даже не знаешь, сколько человек погибло в ГУЛАГЕ. Тебе важно, что ты против.
Папа говорит, что есть Сахаров, перед которым мы преклоняемся, а есть бездельники, которые работают дворниками, сторожами, операторами котельной, они и не хотели образования, выбрали диссидентство не как идею, а как образ жизни.
Я не хочу, как говорит папа, «кусать жирное тело социализма», я не хочу, чтобы меня посадили, я не хочу быть оператором котельной, я хочу учиться. Мой папа больше делает для человечества, чем они.
Я отказалась.
— Я боюсь за родителей. А тебе все равно? Подумаешь, пусть твой отец сойдет с ума от горя, когда тебя посадят, а его выгонят с работы!
Алена улыбалась так презрительно, как будто она борец за идею, а я ничтожество!
— Если бы для всех было главное, чтобы родители не расстроились, то революции бы не было. И Сахаров бы не объявил голодовку! А для вас самое главное — ваша личная семья…
Мне было так обидно, как будто волна на Черном море захлестнула меня с головой: вода в глазах, во рту, в носу.
— «Вы» — это евреи?.. Для нас, евреев, важна семья? Важнее, чем для вас, русских?
Алена молчала, выставила вперед подбородок.
— Какая мешанина у тебя в голове! Все в одну кучу: и революцию, и Сахарова, и евреев. Евреи, наоборот, очень идейная нация! В революции очень много было евреев, и сейчас среди правозащитников много евреев. Ты говоришь как антисемитка…
— Я антисемитка, я?! Я ходила в синагогу! — закричала Алена.
Она осенью ходила в синагогу с Левой и дядей Илюшей на какой-то праздник, она ходит повсюду из протеста. Они там стояли рядом с синагогой в толпе, а через час приехала милицейская машина, и милиционер в рупор закричал: «Товарищи евреи, ваш праздник окончен».
Мы с Аленой в школе целую неделю не смотрели друг на друга. Наверное, затронули друг в друге что-то глубоко личное.
Конечно, я понимаю, Алена неизмеримо лучше меня. Этой книгой она помогла мне понять, в какой ужасной стране мы живем. Все бесполезно, все равно ничего не изменится, но борьба за хорошее — это уже хорошее.
Но все не могут быть героями! Кто-то Спартак, а кто-то — триста спартанцев.
А кто-то идиот. Идиотами в Древней Греции называли людей, которые просто жили и наблюдали, что происходит. Как я.
Я думала, Алена меня никогда не простит. Я даже думала побежать за ней и сказать: «Я передам кому-нибудь „Архипелаг“. То есть учебник биологии. И будь что будет. Посадят так посадят».
Но потом я подумала — зачем я ей? Идиот не может быть другом Спартака.
Всю неделю я считала, что мне предстоит прожить всю жизнь одинокой. Мужчины у меня будут, а такой подруги не будет никогда.
Но Алена меня простила. Сказала, что у нас не принципиальные расхождения, а просто она не боится ничего, а я боюсь всего.
Сейчас уже три часа ночи, а я все еще лежу без сна и завидую. Алена влюбилась в кагэбэшника, против всех своих идеалов. Алене все равно, за что бороться — за права человека или за свое личное право на секс. Ну и что?!!!! Зато она живет, а я записываю.
Манчестерская девочка боялась остаться без Алены даже по дороге в аэропорт, это было единственное желание, которое она внятно высказала. Алена провожать ее не хотела — чем больше времени она потратит на английскую козу, тем меньше времени проведет с Капитаном, да и проводы в аэропорт не предполагались программой. Но все же Алена поехала в аэропорт — убедиться, что письма в защиту Мишеньки благополучно покинули страну.
Девочка не могла отлипнуть от Алены, обнимала, обещала писать и даже всплакнула. Алена пообещала писать в ответ и, притворно всхлипнув, подумала — хоть бы английскую козу не досматривали!.. Алена махала девочке, пока та не скрылась из виду, — и тут же забыла, как ее зовут. Она почти не волновалась за письма, скорее от атмосферы аэропорта, отлета, путешествий, — в