В не менее сложное положение попали В. Д. Зудов с В. И. Рождественским, когда их корабль «Союз-23» приземлился… Нет, точнее будет сказать – приводнился в небольшое соленое озеро, затерявшееся в раскинувшейся на сотни километров степи. Нарочно попасть в него вряд ли удалось бы. А вот случайно – пожалуйста. К тому же дело было ночью, при сильном ветре, густом снегопаде. Берега озера оказались заболоченными – что называется: ни пешком, ни вплавь. Казалось бы, все силы природы, будто нарочно, объединились против космонавтов. Вместо нужного им режима реадаптации их встретила сильная качка, холод, полная неясность возможных сроков эвакуации. Но все это Зудов и Рождественский выдержали с должной невозмутимостью: выбрались без посторонней помощи из скафандров, исправно поддерживали связь со спасателями, даже поели…
Что говорить, нелегко досталось экипажу «Союз-23» возвращение на Землю!
Но в полете Н. Н. Рукавишникова и болгарского космонавта Г. И. Иванова на корабле «Союз-33» из-за неисправности силовой установки под угрозой оказалась сама возможность возвращения! Поиски выхода из создавшегося положения, предпринятые совместно экипажем и Центром управления, привели к тому, что такой выход был найден – у космического корабля оказались резервные возможности, которые и были успешно использованы.
Слов нет, риск в каждом космическом полете присутствует. Не может не присутствовать. Ведь даже обычный автомобиль считается «источником повышенной опасности». А в космосе – глубокий вакуум, метеоритная опасность, ответственные задачи выведения на орбиту в начале полета и спуска на Землю в конце. Неудивительно, что эти факторы время от времени напоминают о себе… Скорее стоило бы удивиться тому, что при всем при том подавляющее большинство космических полетов протекает «как по нотам». Вернее, даже не столько удивиться, сколько подумать о том, какая титаническая работа тысяч людей, объединенных в мощные научные, конструкторские, учебно-методические коллективы, стоит за этой благополучной статистикой!
И все же прав был Гагарин. Эта работа – летать в космос – под определение «заведомо счастливый и легкий путь к славе» не очень-то подходит…
Полет «Восхода» был последним, в котором я наблюдал космонавтов непосредственно на космодроме – начиная от старта и кончая послеполетным отчетом. На том мое посильное участие в делах, связанных с пилотируемыми космическими полетами, практически закончилось.
Подоспели новые проблемы, новые задания – снова в родной мне авиации (хотя по солидности возраста и небезукоризненности здоровья, увы, уже не за штурвалом испытуемого самолета, а на грешной земле).
Космонавтов последующих лет я, естественно, знаю гораздо меньше. Хотя многим из них – в плане, так сказать, частного знакомства – по-человечески искренне симпатизирую. Но все-таки в том самом деле, на котором они проявили свои знания, умение, волю, я их вплотную не наблюдал. Поэтому и рассказывать о них чувствую себя не очень-то вправе.
И тем не менее об одном из них скажу!
Скажу потому, что хотя и не принимал участия в подготовке и не видел его космического полета вблизи, но зато хорошо знаю многие, очень многие его «докосмические» полеты.
Читателю, наверное, уже ясно, что речь пойдет о Георгии Тимофеевиче Береговом.
В произведениях художественной литературы – того же Теодора Драйзера, например, – мы читали о людях, вынужденных несколько раз в своей жизни «начинать с нуля». Но почти всегда именно вынужденных – в результате какого-то постигшего их делового или иного жизненного краха. И умение человека встать на ноги после глубокого нокдауна всегда вызывало у нас уважение.
Береговой в своей жизни начинал заново трижды! Причем – только по собственной воле, никак не вынужденно! Более того – вопреки жизненным обстоятельствам, которые складывались у него так, что, казалось бы, прямо толкали не на какие-то изменения, переломы судьбы, а на продолжение и естественное развитие указанных, более чем благоприятных для Берегового обстоятельств.
Первый раз он начал с нуля тогда, когда оно и положено – как все, – в начале своей сознательной жизни. Точнее, несколько раньше, чем все: шестнадцатилетним юношей (я чуть было не написал: мальчиком) он поступил в аэроклуб, а годом позже – в школу военных летчиков. Поначалу его не брали, говорили, что лет маловато (много времени спустя возраст снова станет помехой для осуществления его жизненных планов: в отряд космонавтов ему опять придется прорываться сквозь недоверие, вызванное возрастом – теперь уже не недостаточным, а, напротив, избыточным). Однако не раз было замечено, что человека целеустремленного, твердо знающего, чего он хочет в жизни, препятствия подобного рода только подстегивают – или, если хотите, мобилизуют. И, попав все-таки в летную школу, Береговой вполне успешно в ней учился и столь же успешно закончил. Закончил, как говорится, в самый момент – к началу войны.
Воевал он на штурмовике Ил-2 – без преувеличения, самой нужной над полями сражения летающей машине. Воевать на ней было почетно, но очень нелегко: атакуя противника с малых высот, штурмовики подвергались встречному огню буквально всех калибров и родов оружия, а потому и потери несли немалые. Берегового тоже за время войны трижды сбивали – и трижды он возвращался в свою часть. Каково оно, сбитому летчику добираться до своих – отдельная тема, так что ограничимся здесь тем, что скажем: честное слово, не такое это простое дело!
Как-то, еще до своего полета в космос, Береговой, что называется, к случаю рассказал нескольким своим коллегам, будущим космонавтам, и работникам Центра о том, в каких условиях воевали штурмовики – условиях почти рукопашного боя самолета с танками, с артиллерией, чуть ли не с автоматчиками противника. Рассказал очень спокойно, по-деловому, явно желая просто проинформировать собеседников, а никак не поразить их. Но тем не менее, конечно же, поразил. И один из слушавших покачал головой:
– Да, Жора, нелегко она тебе досталась, твоя Золотая Звезда! Это надо же: сквозь такое пройти! И не раз, и не два, а изо дня в день, из года в год! Сколько их там у тебя было, боевых вылетов?
Боевых вылетов за время войны у Берегового набежало сто восемьдесят пять. День Победы он встретил Героем Советского Союза, кавалером многих орденов, капитаном. Дальнейший его путь представлялся совершенно ясным и как бы предопределенным: академия, служба в строю, полеты, еще одна академия, снова служба, снова полеты – соответственно все в более высоких званиях, на все более высоких должностях, на все более скоростных самолетах…
И вот тут-то Георгий Тимофеевич и решил, сильно удивив этим окружающих, опять начать если не совсем с нуля, то, во всяком случае, с исходных позиций, стоящих несколько в стороне от столь блестяще начавшейся линии его жизни.
– Хочу быть летчиком-испытателем, – решительно заявил он.
– Жора, ну подумай, – уговаривали его доброжелатели. – Подумай! Ведь все придется начинать сначала. Военный летчик ты сильный, опытный, а испытания – это ведь совсем другое дело. Всему учиться заново. Да и самолеты совсем не такие, на которых ты летал. Зачем тебе это?..
Сформулировать словами, почему летчика непреодолимо тянет не просто летать, а испытывать новые самолеты, довольно трудно (меня тоже спрашивали, и я тоже не мог дать на вопрос «зачем тебе это?» четкого ответа). Может быть, привлекает творческий характер этой работы. Может быть, возможность иметь дело с техникой, простите за громкое слово, будущего. Пусть не очень отдаленного – но будущего. Может быть, что-то еще – у каждого свое. Да и не в этом дело. Я сейчас обращаюсь к биографии Берегового – вернее, к отдельным узловым моментам его биографии – только для того, чтобы проиллюстрировать эти «три раза от нуля».
На испытательной работе Береговому действительно пришлось многому поучиться – тут предсказания доброжелателей оправдались сполна. То есть, вообще-то говоря, учиться приходится каждому испытателю, и учиться непрерывно, – как только он возымеет намерение счесть этот процесс завершенным, сразу же как испытатель и кончится. Но Береговому – «человеку со стороны» – досталось особенно. И он справился! Справился и с освоением новых классов самолетов, на которых раньше никогда не летал, и с методикой летных испытаний, и с необходимостью разгадывать загадки, да что там загадки – головоломки, которые исправно возникают в ходе испытаний. Словом, вскоре стал ведущим, профессиональным испытателем, одним из тех, кому поручаются самые сложные, самые важные, самые – одно другому, как правило, сопутствует – каверзные задания.
Вроде, например, одного из таких – и сложных, и важных, и каверзных – испытаний на штопор реактивных самолетов со стреловидными крыльями. Эта новая по тому времени (сегодня она давно привычна) конструктивная форма – стреловидное крыло – дала возможность преодолеть так называемый звуковой барьер и выйти в область сверхзвуковых скоростей полета. Но одновременно – такова уж диалектика развития техники – она принесла новые сложности, поставила новые вопросы. В частности, оказалось, что штопорят стреловидные самолеты совсем не так, как их прямокрылые предшественники. Они и сваливаются в штопор как-то по-своему, и в установившемся штопоре вращаются иначе, а главное – проявляют свой особый характер при выходе из штопора. Нетрудно догадаться, что это такое – особый характер при выходе. Неумение приспособиться к этому характеру может легко обернуться самым худшим – невыходом…
Сейчас, в наши дни, совсем не требуется быть пилотом экстра-класса, чтобы спокойно и безопасно штопорить на реактивном самолете. Но эту безопасность добыли своим самоотверженным творческим трудом испытатели, раскрывшие тот самый «особый характер», о котором я говорил.
И в первой шеренге наших испытателей-штопорников был Георгий Береговой.
Есть в истории нашей авиации несколько имен летчиков-испытателей, особенно много сделавших для раскрытия секретов этой своеобразной, а зачастую и крайне опасной фигуры. По праву открывает перечень таких имен, конечно, К. К. Арцеулов, еще в 1916 году впервые в нашей стране выполнивший штопор преднамеренно. А за ним идут А. И. Жуков, М.М. Громов, Ю.К. Станкевич, А. Н. Гринчик, А. Г. Кочетков, С. Н. Анохин, Я. И. Берников, В.Е. Голофастов, А. А. Щербаков, О. В. Гудков, как было сказано, Г. Т. Береговой, – наверное, я назвал не всех…