Но способ решения конкретной задачи – что снимать в первую очередь с корабля? – примененный в данном случае, для Королева, как мне кажется, очень характерен. Даже если в этой истории и есть что-то от легенды. Хотя старожилы королевского конструкторского бюро решительно настаивают: все точно, ничего от легенды тут нет.
Однажды общеизвестная склонность Королева к прямому инженерному эксперименту подверглась суровому испытанию, войдя в конфликт со строгой дисциплиной, упорно насаждаемой им во всем, что относилось к подготовке и к пуску космического корабля. А тут эксперимент был предпринят в порядке, выражаясь деликатно, не вполне плановом.
Дело было так. Готовился к полету один из последних беспилотных космических кораблей – предшественников гагаринского «Востока» – с подопытной собакой на борту.
Среди проблем, стоявших в то время перед учеными и конструкторами, едва ли не самой серьезной была невесомость. В сущности, мы и сейчас не можем утверждать, что знаем в этой области все. Но тогда опыта сколько-нибудь длительного, превышающего несколько десятков секунд, соприкосновения с явлением невесомости вообще не было ни у кого.
А потому пышно расцвели горячие дискуссии (ничто так не подогревает дискуссионные страсти, как недостаток информации) на тему о том, как будут функционировать в условиях невесомости живые организмы, а равно неживые механизмы.
В правомерности постановки такого вопроса применительно к живым существам не сомневался никто.
Факт существования проблемы «человек в невесомости» сомнений не вызывал.
Но сомнения в бесперебойности действия в этих условиях мертвой техники большинству людей, не связанных с космическими делами профессионально, могут на первый взгляд показаться не очень-то обоснованными: не все ли, мол, равно всяким винтикам и болтикам – весомость там или невесомость? А между прочим, оказалось, что некоторым (пусть не всем, но достаточно многим) техническим устройствам далеко не все равно. Взять, к примеру, такое широко распространенное во всевозможных топливных, масляных, гидравлических системах устройство, как отстойник. При отсутствии гравитации он функционировать не может: нет причины для осаждения частичек примесей, которые он должен выделять из рабочей жидкости.
Другой пример: чтобы управлять движением космического корабля – переходить на новую орбиту, сближаться и контак-тироваться с другими космическими объектами, а главное, затормозиться для возвращения на Землю, – корабль должен быть определенным образом сориентирован. Но всякая система пространственной ориентации требует какой-то стабильной системы координат, относительно которых определялось бы положение летательного аппарата: так сказать, где верх – где низ, где нос – где хвост. В атмосферной авиации в качестве естественной вертикали такой системы выступает линия действия силы тяжести. В условиях невесомости этой линии нет. Приходится придумывать что-то другое, более сложное, – например, использовать в качестве осей системы координат направления на несколько крупных далеких звезд.
Академик А. Ю. Ишлинский рассказывает о том, как создатели одного из приборов космической ориентации столкнулись с явлением «спекания» в вакууме зубчатых колес, что, естественно, влекло за собой отказ – поначалу необъяснимый – этого прибора.
Выходит, не всякой технике так уж хорошо в космосе, и возникавшие на сей счет сомнения нельзя сказать, чтобы были полностью высосаны из пальца. Но, расширяясь наподобие снежного кома, сомнения стали затрагивать и такие механизмы, которые до того были, как жена Цезаря, вне подозрений.
Дело дошло до того, что начались – правда, преимущественно среди специалистов нетехнического профиля – споры о том, будут ли работать в космосе часы. Обыкновенные пружинные часы! А это, между прочим, дело весьма существенное: часовой механизм может найти применение во многих элементах конструкции космического корабля и его оборудования.
Доктор Абрам Моисеевич Генин – по профессии авиационный медик, в силу чего и занимался в те годы преимущественно существами живыми: начиная от мушек дрозофил и кончая космонавтами. Вопрос о том, будут или не будут работать часовые механизмы в невесомости, его, как говорится, прямо по службе ни в малейшей степени не касался.
Но тем не менее, когда корабль-спутник облетел по космической орбите земной шар, благополучно приземлился и из его кабины была извлечена оказавшаяся в добром здравии Чернушка, на ней были обнаружены… часы. Обыкновенные наручные часы марки «Победа» с потертым кожаным ремешком, на скорую руку приметанные к собачьей попонке.
Установление личности хозяина этих контрабандных часов ни малейшей трудности не составило, привлекать к расследованию Шерлока Холмса оснований не было: на задней часовой крышке невооруженным глазом легко читалась четко выгравированная дарственная надпись. Часы принадлежали Генину.
Проехав незаконным образом 9 марта 1961 года вокруг нашей планеты и пробыв более часа в невесомости, они продолжали бодро тикать – ничуть не хуже, чем до своего экзотического путешествия.
Для чего предпринял Генин такой самодеятельный эксперимент? Прогрессивная общественность космодрома усмотрела причину этого в том, что доктору очень уж набили оскомину бесконечные дискуссии на тему о работоспособности часов и вообще всякой техники в невесомости.
Через несколько лет, когда я напомнил Генину об этой истории, он сказал: «Я просто хотел от них избавиться. Они мне надоели…»
Но по свежим следам на доктора крепко навалились за «самовольное внесение изменений в установленный комплект бортового оборудования», что считалось (и, в общем, считалось справедливо) криминалом достаточно серьезным. Однако чувствовалось, что ругали его тогда в основном с позиций официальных, больше для порядка. А в частном разговоре Королев сказал:
– Вот так и надо ставить эксперимент: прямо брать быка за рога. – Хотя, конечно, понимал, что особенно большого смысла в постановке такого эксперимента не было – уже по одному тому, что работа пружинных механизмов в невесомости сомнений у технических специалистов, как было сказано, не вызывала.
…Когда же со времени описываемых событий прошло более десятка лет, выяснилось – в порядке явки нарушителя закона с повинной, – что хотя владельцем знаменитых часов был действительно А. М. Генин, но отправила их в космическое путешествие, собственноручно подшив к попоне Чернушки, врач Адиля Ровгатовна Котовская – человек, тоже очень много сделавший для становления нашей космической биологии и медицины, участник подготовки первых космонавтов, доктор медицинских наук. Когда предпринятый подпольно эксперимент приобрел незапланированно широкую огласку, пойманный с поличным Генин галантно взял грех на себя, тем более что если не единоличным ответчиком, то уж соучастником преступления так или иначе в любом случае оставался – часы-то свои он для этого дела дал.
Так что единственный корректив к рассказанной истории, который следует внести, состоит в том, что одобрительное резюме Королева: «Вот так и надо ставить эксперимент: прямо брать быка за рога», – заслужил не один, а сразу два человека – Абрам Моисеевич Генин и Адиля Ровгатовна Котовская.
Королев был всегда очень занят: чересчур уж много дел оказывалось так или иначе завязанными через него. В этом отношении его образ жизни мало отличался от образа жизни большинства других известных мне руководителей конструкторских бюро, исследовательских институтов и прочих учреждений подобного рода.
Немудрено, что пробиться к нему было непросто. Особенно трудно бывало поговорить с ним в Москве; на космодроме круг возможных собеседников резко сужался, это несколько облегчало дело, но тоже нельзя сказать, чтобы в очень сильной степени: сама работа на космодроме диктовала предельно уплотненный, буквально почасовой график, в котором найти «окно» удавалось редко.
Но если уж он кого-то принимал, то – и здесь начиналось индивидуально присущее его стилю работы – разговаривал с вошедшим в его кабинет спокойно, обстоятельно, неторопливо – так, будто вообще нет у него больше никаких дел и забот, кроме этого разговора. Разговаривал ровно столько, сколько было нужно. Иногда это затягивалось на часы, иногда сводилось к нескольким предельно четким, до последнего слова продуманным фразам. Но никогда разговор не комкался.
Осенью 60-го года, в ходе подготовки первой группы космонавтов, у меня возникло несколько вопросов, требовавших вмешательства Королева, и я отправился к нему.
Дверь из секретариата Главного конструктора вела в огромный кабинет с большим столом и стульями для доброй сотни участников разного рода совещаний и заседаний, столиками для секретарей или стенографисток и официальными портретами. Когда СП хотел выразить свое особо дружественное отношение к посетителю, то встречал его у дверей в секретариат и вел через весь этот длинный зал к маленькой – на первый взгляд почти незаметной – двери в дальнем его конце. За этой дверью находился рабочий кабинет – тесная комнатушка, в которой письменный стол, телефонный «комбайн», два кресла, диван и книжный шкаф стояли так плотно, что пробираться между ними приходилось по траектории достаточно извилистой. Войдя в этот кабинет и понимая, как дорого время его хозяина, я после первых же слов взаимных приветствий (так получилось, что мы до этой встречи не виделись добрых полтора десятка лет) сказал:
– Сергей Павлович, я вас задержу минут на пятнадцать.
– Нет, – ответил СП. – Раз уж я выбрал время поговорить с вами, давайте не торопиться. Побеседуем столько, сколько потребуется.
И, взяв телефонную трубку, сказал секретарю:
– Я занят.
Обращаясь к Королеву, я, конечно, отдавал себе отчет в том, насколько малую долю того, что держит в своих руках он, составляют возникшие у меня проблемы. Но такая у него была манера разговора, что у его собеседника начинало возникать ощущение, будто нет на свете дела важнее того, которым он – собеседник Королева – в данный момент занимается. И что сам СП в этом твердо убежден… Впрочем, он, насколько я понимаю, действительно был убежден в том, что самое большое дело слагается из множества малых, каждым из которых необходимо заниматься увлеченно, всерьез, с полной самоотдачей.