21Ярость тысячи солнц
Тремя неделями раньше
Аня смотрела на спящего Джону, жалея, что не может последовать его примеру. Они уже несколько часов сидели в шкафу ее отца. Вагон, катившийся по неровной земле, подпрыгивал и покачивался. Колеса то и дело натыкались на камень или выбоину – трудно было понять, что есть что, – и взлетали, приземляясь затем на твердый пол. Аня взяла с полок часть одежды отца – ничего похожего она никогда раньше не видела: завязывавшиеся на поясе рубашки, штаны без молний и пуговиц с такими же завязками – и попыталась застелить ею пол. Несколько минут спустя Джона уже крепко спал, положив голову на узел из одежды, из которого он соорудил подобие подушки. Но Аня никак не могла заснуть: мысли в голове лихорадочно сменяли друг друга. Она сама толком не понимала, о чем думала, решив спрятаться в шкафу. Как долго она могла оставаться незамеченной? Рано или поздно потребуются еда и вода – у нее уже урчало в животе. На ночь они остановятся: самое подходящее время, чтобы показаться. Она раз за разом воспроизводила в уме будущий разговор. Начало всегда было примерно одним и тем же: «Папа, ты только не сердись…»
Вагон снова наткнулся на выбоину. Джона потянулся, застонал и снова заснул. Что с ним делать? Похоже, вся ответственность за мальчика легла на нее. Он смотрел на нее как на старшую сестру, которую потерял. Аня уже пугалась не так сильно, видя, что он постоянно следует за ней. Понемногу стало понятно, что он вовсе не пытается флиртовать. Вероятно, ему понравилось, что Аня тайком приносила конфеты обитателям загонов, в то время как он утаскивал камни. А может, Джона пару раз видел, как она разговаривала с его сестрой, и решил, что их связывала дружба.
Аня тут же вспомнила о подругах и ощутила мощный прилив тоски по Мелл – как удар ногой, нанесенный без предупреждения. Под ложечкой засосало, в груди появилась тяжесть, едва не вызывавшая тошноту. Захотелось обхватить колени и расплакаться, но Аня взяла себя в руки. Жизнь не подготовила ее к такому горю, не дала времени, чтобы осознать потерю целого города, всех друзей, той жизни, которую она вела. Губы задрожали, и Аня закусила их, чтобы тоска сменилась болью. Сидеть в темноте и думать об этом было невыносимо. Она выскользнула в спальню и взглянула в дальний конец коридора: там сидел ее отец и – в другом кресле, спиной к ней – еще один мужчина. Третьего нигде не было видно. То ли он остался возле ущелья, то ли был в другом помещении. Интересно, эти двое спали, пока вагон, или как его там, двигался? В голове крутилось множество вопросов.
Подойдя к койке, Аня взяла подушку. От нее пахло моющим средством, но Ане показалось, будто сквозь мыльный аромат пробивается запах отца. Забрав подушку в шкаф, она закрыла дверь и попыталась соорудить постель для себя. Если она заснет, то не будет чувствовать голода, мысли перестанут ходить кругами, пустота в груди исчезнет. Надо заснуть, думала она, а когда поезд остановится, показаться отцу и объяснить, почему она не захотела, чтобы ее отправили прочь.
Только бы заснуть…
Но это казалось невозможным.
Нужно было подумать о стольких вещах.
А потом…
Ане приснились горящие люди с угольно-черной кожей, которая трескалась и сползала с них. Она тут же проснулась, не понимая, где находится. Вокруг царила кромешная тьма. Она попыталась нащупать кровать, но обнаружила лишь жесткий пол, а рядом – чье-то тело и руку. Джона. Помещение продолжало двигаться. Они находились в поезде, внешне напоминавшем скопление громадных валунов. Постепенно вернулись воспоминания о вчерашнем дне, включая последнее: чувство, будто ей никогда не удастся заснуть.
Как долго она спала? Непонятно. По ощущениям, была середина ночи, а может, раннее утро. И хотя они продолжали двигаться, поверхность здесь казалась иной, более гладкой. Шорох шин стал мягче и ровнее – теперь он больше походил на хруст и вздохи, чем на скрежет камня и гравия. Приоткрыв дверь шкафа, она увидела в тусклом свете, сочившемся из коридора, что отец спит на койке.
Она постаралась как можно тише закрыть дверь и услышала, как зашевелился потревоженный Джона.
– Который час? – спросил он, даже не пытаясь понизить голос.
– Тсс, – прошептала Аня, наклоняясь ближе к нему. – Там, снаружи, мой папа.
Джона зевнул.
– Мы все еще движемся? – спросил он уже тише.
– Транспортом управляет кто-то другой. Возможно, они не собираются останавливаться. Спят и ведут посменно.
– И как далеко мы собираемся заехать?
– Тише. Не знаю. Вообще не знаю, что делать.
– Я есть хочу. Мне нужна еда.
Аня понимала его. Ее снедало желание выскочить из шкафа, разбудить отца, как в любое другое утро, обнять его и попросить прощения за то, что она здесь. Но одновременно ей хотелось, чтобы ее обнаружили как можно позже, и ведь за этим неминуемо последовал бы скандал.
Так или иначе, думала она, отцу придется рассказать, чем он занимается. Или солгать ей в лицо. Может, он даже позволит ей остаться с ним. Взять и посадить ее на поезд он не мог – надо было отвезти дочь обратно в город и высадить возле их дома. Во многом она уже получила то, что хотела, – отсрочку неизбежного, попытку уцепиться за жизнь, которую она когда-то знала, избавление от страха, что ее отправят далеко совсем одну. Но заодно приобрела то, чего ей вовсе не хотелось, – вроде неотвязно следующего за ней приятеля и растяжения шеи.
– Ладно, – прошептала Аня. – Посмотрим, удастся ли раздобыть еды. Если нас поймают – значит так тому и быть. Не хочу больше лежать на этом полу.
– Я тоже, – сказал Джона, потягиваясь и задев ее рукой. Аня почувствовала, как он встает, держась за полки. Приоткрыв дверь, она выглянула наружу, затем повернулась к Джоне и дернула подбородком, предлагая следовать за ней. Он кивнул в ответ.
Пробираясь мимо койки отца, Аня вновь ощутила приступ тоски, вспомнив, как тайком сбегала из дома, когда там был отец. Помещение покачнулось, она потеряла равновесие и едва не упала на койку, но Джона подхватил ее, возможно тоже желая удержаться на ногах. Вместе им как-то удалось не свалиться. Аня убрала руку Джоны со своей груди и яростно уставилась на него. Он отдернул руку, покраснев и прошептав одними губами: «Извини».
Она ткнула в сторону коридора, и оба выбрались за дверь, которую Аня как можно тише закрыла за собой.
Двери двух других спален были закрыты, но в конце коридора кто-то все так же сидел в кресле водителя. Второе кресло пустовало. Они пробрались в кухонный отсек, и Аня приложила палец к губам.
«Знаю», – беззвучно прошептал Джона.
Казалось, все шкафчики заперты, но их дверцы лишь удерживались маленькими задвижками, не дававшими им открыться, когда транспорт накренялся из стороны в сторону. Сообразив, в чем дело, Аня открыла шкафчик, стоявший возле холодильника. Оттуда вывалился пластиковый контейнер, едва не угодив ей по голове. Джона помог ей подхватить его. Взглянув на водителя, они прижались к кухонному прилавку: появлялось больше шансов, что он не заметит их, если обернется. Но тот не двигался с места. Аня поставила контейнер на прилавок. Он оказался набит печеньем, а сверху была приклеена записка от руки: «Не ешь все сразу. Джилл».
– Ага, как же, Джилл, – пробормотала Аня, затем сняла крышку, протянула печенье Джоне и взяла одно себе. Она проглотила печенье так быстро, что не сразу поняла, как это вкусно, – ощущения не поспевали за языком. Когда дело дошло до третьего, она наконец попыталась его просмаковать.
– Спасибо, Джилл, – сказал Джона, жуя второе печенье. Оба улыбнулись, глядя на измазанные крошками губы друг друга. Аня осторожно приоткрыла холодильник, следя, чтобы оттуда ничего не вывалилось, и стала искать какой-нибудь холодный напиток. Джона взял стакан с сушилки и принялся наполнять его из крана над раковиной. Тут кто-то набросился сзади на них обоих.
У Ани перехватило дыхание от удара о пол. Человек пришел со стороны спален – кто это был, она не видела, но явно не отец, судя по размерам обхвативших ее рук. Ей удалось перевернуться на спину, и она увидела, как кулак незнакомца врезался в лицо Джоны, сбив с него очки. Тот вскрикнул. Закричав, Аня выдернула свои ноги из-под навалившегося на нее мужчины, а затем с силой ударила пятками в его лицо. Тот отшатнулся. На его лице, как и на лице Джоны, виднелась кровь.
Другие руки схватили их и стали оттаскивать назад. Аня вцепилась в чью-то физиономию; ногти вонзились в мягкое. Послышался вопль, и ее отпустили. Они с Джоной оказались между двоих разъяренных мужчин вдвое крупнее их. Пластиковый контейнер валялся на полу, печенье превратилось в крошки, и это разозлило ее больше всего.
– Брок! – взревел один из мужчин, зовя ее отца.
– Папа! – крикнула она, тоже надеясь, что он придет.
Второй, уже собиравшийся наброситься на них спереди, замер, утер текшую из носа кровь и взглянул на детей.
– Аня? – проговорил он.
– Знаешь этого типа? – спросил Джона. – Он меня стукнул!
– Никогда его не видела! – ответила Аня. – Папа! – снова крикнула она, повернувшись в сторону коридора.
– Это его гребаная дочка, – сказал мужчина с кровоточащим носом другому, со следами ногтей на щеках. – Черт побери, как ты тут оказалась?
Аня поняла, что эти двое больше не собираются нападать – по крайней мере, не прямо сейчас. Вероятно, мужчины приняли ее с Джоной за незваных гостей… каковыми они, собственно, и являлись. Схватив Джону за рукав, она потянула его мимо «разбитого носа» к кабинке рядом с кухней, где стояли две скамейки и маленький столик. Усадив Джону, она проверила, что у него с носом. Один его глаз уже заплыл и побагровел.
– А вы как тут оказались? – спросила она. – И смотрите, что вы сделали с ним. Он всего лишь мальчишка.
– Спасибо, – пробормотал Джона, благодаря непонятно за что.
– С ним? Смотри, что ты сделала со мной! – бросил «нос».
Дальше Аня услышала голос, который узнала бы где угодно.