– Оставь его. – Глоралай положила ладонь на руку Коннера, чувствуя, что тот готов погнаться за братом. Разве он не преследовал Роба каждый раз, боясь, что тот ускользнет? И разве не это пугало самого Роба? В последние несколько недель Коннер подталкивал своих родных к тому, чтобы перебраться в место получше, полагая, что если уйдет он, за ним последуют и остальные. Но вдруг они этого не хотели? Если они хотели остаться, то слышали, что он намерен уйти один, пропуская остальное мимо ушей. А Роб лучше любого другого знал, что Коннер давно вынашивал свой замысел. – Знаешь, он прав. Для большинства из нас это и в самом деле дом. Мы все родились здесь, и многих все устраивает. Мы не хотим уходить. Мы представляем, как будем растить тут наших детей, поскольку помним наше собственное счастливое детство. Имей это в виду, когда говоришь, что есть места получше.
Присев на песок, Коннер вытащил из рюкзака сложенную отцовскую палатку.
– А я думаю, вы все делаете вид, будто тут лучше лишь потому, что когда-то были счастливы здесь. Но мы были счастливы не потому, что жизнь тут не похожа на ад, а потому, что по причине малолетства не знали ничего другого. – Он протянул ей комплект шестов. – Я ни за что не собираюсь растить тут своих детей.
Глоралай нахмурилась, пытаясь собрать воедино кусочки мыслей.
Пока они ставили палатку – входом на запад, чтобы в нее не попадал песок, – Коннер не сводил взгляда с Роба. Закончив, они убрали рюкзаки внутрь.
– Пойду гляну, чем он занят, – сказал Коннер, поцеловав Глоралай.
– А я пойду узнаю, не нужна ли Нэту помощь с готовкой ужина. И еще скажу остальным, что с нами Роб, на случай если им нужен какой-нибудь ремонт.
– Отлично. Может, выяснишь заодно, как у Нэта с местом для ремонта? Не хотелось бы, чтобы наша палатка и спальные мешки провоняли жженым пластиком.
– Они и так уже провоняли дальше некуда.
– И то правда. Увидимся.
Натянув на подбородок платок, Коннер зашагал против ветра, направляясь к крутящемуся генератору. От вершины к главной палатке тянулся наполовину зарытый в песок кабель, вероятно питавший батареи, от которых подзаряжались все дайверские костюмы. Лагерь Нэта находился почти в центре большого круга, где множество людей суетились над погребенным далеко внизу Данваром, будто муравьи над зарытым в песке медом. Чуть в стороне виднелся кратер с покатыми краями, явно рукотворного происхождения. Вероятно, именно там в свое время нырял Палмер. Палмер, открыватель Данвара. Пытаясь не выдать волнения, Коннер ничего не говорил Глоралай и брату о том, как ему не терпится увидеть легендарный город на экране собственной маски. На следующий день он собирался нырнуть поглубже и взглянуть на верхушки пескоскребов, в которых его брат по нескольку дней проводил без еды и воды.
На вершине пологого склона Коннер обнаружил Роба. Тот сидел на песке лицом к ветру, скрестив ноги. Ветер развевал его растрепанные волосы, отросшие настолько, что их можно было завязать в узел. Платок Роба был поднят, маска опущена, жезл воткнут в песок так глубоко, что снаружи оставалось лишь около фута. Вокруг Роба пульсировали концентрические круги песка, расплываясь и постепенно угасая. Коннер понял, что брат, занятый поисками, полностью ушел в себя.
Коннер присел рядом, нарушив рябь на поверхности, и тоже закрыл глаза. Он чувствовал присутствие Роба, даже не глядя на брата, и удивлялся: как мозгу удается сделать то, о чем он сам не имеет представления? В памяти всплыло давнее воспоминание о том, как они ставили пристройку к их первому дому, на большой стене, в те времена, когда отец был боссом над боссами. Коннер отмерял доску, испытывая всегдашний страх: он укажет неверную длину, и когда доску будут ставить на место, она окажется слишком короткой – ценная вещь пропадет впустую. Он пользовался старой отцовской рулеткой, и отец задал ему вопрос: откуда он знает, что рулетка точна?
«То есть?» – спросил Коннер.
«Откуда ты знаешь, что рулетка показывает верно? – сказал отец. – Ты же не можешь измерить ею саму себя».
Коннер помнил, что отец рассмеялся, будто удачно пошутил. Это запомнилось ему не потому, что случай был забавным, а потому, что слова отца всерьез напугали его. Он доверял вещи, а ему сказали, что нет никакой возможности узнать, лжет она или нет. Даже вторая рулетка не помогла бы. Все могло оказаться ложью.
Коннер глубоко вздохнул, вслушиваясь в шум ветра и чувствуя прикосновение песчинок к лицу. Он стал размышлять над словами Глоралай и Роба о том, что здесь их дом, что они тут выросли, а еще – над своим желанием уйти, возникавшим так часто. Мысли ходили кругами, гоняясь за правдой и друг за другом. Он не знал, какие из них верны, а какие – нет. Казалось, его собственный разум ничего не ведает о самом себе.
25Зеленый островок
Десятью днями раньше
– Знаешь, чего недостает в этом мире? – спросил Джона.
– Роботов-слуг, которые исполняют любые наши приказы? – предположила Аня, вспомнив его слова, сказанные накануне, когда они мыли посуду.
– Нет. Приличной карточной игры для троих. Только представь. Нет ни одной. Либо для одного, либо для двоих, либо для четверых.
Аня повернулась к Генри и сказала на песчаном:
– Он просто жалуется, потому что никогда не выигрывает.
Генри рассмеялся.
– Хватит говорить обо мне на этом языке, – сказал Джона, очень серьезно глядя на Аню и сосредоточенно хмуря лоб. – У тебя есть четверки?
– Копай дальше, – велела она.
Джона бросил карты:
– Ладно, я пас. Могу поспорить, ты врешь. Тупая игра.
Рассмеявшись, Аня показала ему свои карты, среди которых не было ни одной четверки.
– Но ты прав, – заметила она. – Меня тошнит от этой игры. – Она вышла из кабинки и потянулась. Скоро предстояло ужинать. Мысль об очередной порции консервированной пасты и воды с химическим запахом не вызывала особого аппетита. – Одиннадцатый день, – сказала она и, повернувшись к Генри, добавила на песчаном: – Папа говорил, что его не будет самое большее неделю. Можно как-нибудь узнать, что с ним?
В основном она пользовалась языком, который выучила в загонах, – чтобы потренировать мозги, а еще из желания доказать Генри, что она могла бы отправиться вместе с отцом и Дарреном.
– Я уловил пару слов, – вмешался Джона, который учил язык самостоятельно. – Ты сказала «неделя» и «можно». Верно?
– С твоим папой все в порядке, – ответил Генри. – Единственная его проблема в том, что он оптимист.
– Это что, проблема? – спросила Аня.
– Да, раньше было проблемой. Он считает, что все будет идти хорошо, а на деле получается куда хуже. Тот, кто работал с ним, даже недолго, сразу же удваивает любой срок, который он назначает. А иногда удваивает еще раз, для надежности.
– Потому что он оптимист, – повторила Аня. Налив воды из-под фильтра, она сделала глоток и поморщилась от легкого привкуса. – Я все время злилась на него за то, что его долго не бывает дома. Говорил, что уезжает на месяц, а оказывалось, что на четыре…
– Угу. Очень похоже на него. Наверняка с ним все в порядке.
– Даже притом, что вы тут нянчитесь с нами, а не помогаете ему? Мы с Джоной вполне справились бы сами…
– Да, и играли бы в «Рамми», а не в «Копай дальше», – сказал Джона. – «Рамми» куда лучше.
– Ты нас понимаешь? – спросила Аня на общем.
Он пошевелил пальцами в воздухе:
– Немножко. Понял последнюю фразу. Может, перестанете говорить на том языке?
– Если бы вас оставили тут одних, – сказал Генри, – как скоро вы угнали бы сарфер и отправились искать нас?
Аня задумалась.
– Дней через пять, – наконец ответила она. – Но лишь потому, что Джона свел бы меня с ума. – Она открыла шкаф. – Равиоли или макароны? Горячие или холодные? С красным соусом или с апельсиновым?
– Макароны, горячие, с апельсиновым, – сказал Джона.
Аня достала две банки и поставила их на кухонный прилавок.
– Думаю, моя очередь готовить, – сказал Генри и встал.
– Вы же сами знаете, что это никакая не готовка, – возразила Аня. – Всего лишь разогрев. Готовка – то, чем занимались люди, пока еду не стали закатывать в жестянки. Как-то так.
– Эй, я неплохой повар, – обиженно проговорил Генри. – Это походная еда. Я обычно не торчу тут целыми днями.
– А чем вы обычно занимаетесь? – спросила Аня как бы между делом.
– Честно говоря, если бы я начал рассказывать, тебе быстро наскучило бы. Одна только местная политика. Есть большая тайна, которую мы не раскрываем в головном офисе, потому что нам платят больше, чем следовало бы. Вот она: мы не слишком утруждаем себя. Для тяжелой работы мы нанимаем местных. Или принуждаем их.
– Нанимаете для чего? – спросила Аня.
– В основном для того, чтобы они побольше досаждали друг другу. Положение тут довольно шаткое, даже для тех, кто привык к местным условиям. Твой отец считает, что нужно лишь слегка подтолкнуть и весь этот народ за пустыней рассыплется в прах. И больше никаких проблем. На этом наша работа закончится. В этом как бы и состоит ее смысл.
Он открыл последнюю банку и вывалил содержимое в котелок.
– И чтобы их подтолкнуть, вы сделали бомбу? Которую они украли и использовали против нас?
– Не сделали, но близко к тому. И помни, этого разговора не было. Ты чересчур хорошо соображаешь, а твой отец может подумать, будто это я рассказал тебе все. Так что держи свои выводы при себе. Давай лучше поговорим о том, каким вкусным будет ужин.
– Угу, совсем не таким, как вчера, – сказал Джона.
– Какая там еда? – спросила Аня.
Генри достаточно охотно делился сведениями о городе Лоу-Пэбе, куда отправились ее отец и Даррен. Она также узнала, что все трое работали в подразделении рудников департамента пограничной охраны и считались почти что военными, но все же не совсем. Департамент был создан всего десять лет назад – чтобы не пропускать людей в пределы империи, выслеживать тех, кто все же сумел проникнуть, сажать их под замок и заставлять работать. Раньше отец много лет надзирал над загонами, и эта его работа мало чем отличалась от нынешней. Аня считала, что вместе с повышением он занялся чем-то другим, но на самом деле изменилась лишь его должность.