Только выйдя на улицу и глотнув свежего вечернего воздуха, она ощутила, как в голове немного просветлело. Мавна будто сама снова выплыла со дна: после душной колдовской комнаты Царжи её сперва удивила и улица с горящими окошками, и звёзды над крышами, и человеческие голоса.
Смородник и Варде ждали через дорогу, на уже знакомой лавке, и смотрели в сторону дома Царжи с одинаковым угрюмым напряжением. Мавна не сразу их заметила, думала, они веселятся в кабаке, но не тут-то было. Увидев её, они одновременно поднялись на ноги, а Мавна бросилась к ним почти бегом и с наскока сгребла в объятия сразу обоих.
– Живой, – выдохнула она и замерла, ощущая на спине и плечах приятную тяжесть рук и чувствуя уже такие привычные запахи – речной прохлады и земли, дыма и чего-то травянисто-ягодного.
Смородник обронил какое-то незнакомое короткое слово, и Мавна понадеялась, что это не было ругательство, – по тону и не разберёшь. Варде довольно хмыкнул.
– А я говорил, чувствовал, как вы похожи. Не обманул ведь, а?
Мавна подняла на него лицо.
– Не обманул.
И прижалась щекой к льняной рубахе.
Она стояла бы так полночи, но Смородник первым разомкнул объятия и отошёл на шаг, кивнув в сторону кабака.
– Не хочешь чего-нибудь? Угощаю. Раз такое дело.
Мавна разулыбалась от умиления. Тревога отступала, даже голова вроде бы перестала кружиться. Шмыгнув носом, она усмехнулась.
– Я давно знала, что ты душка. – Взяла Смородника за руку и прижалась к его плечу головой. – Но побереги деньги. Пригодятся.
– А я бы выпил, – заявил Варде. – Давай, уголёк, выворачивай карманы. И девчонку покормим.
Глава 14Искры на рассвете
Мавне достался сочный пирог с сыром и зеленью, а к нему – большая миска куриной похлёбки. От пива она сама отказалась, предпочла ягодный сбитень, зато Варде взял себе кружку – помимо дорогущих печёных раков в масле, которых, как подозревала Мавна, он выбрал, только чтобы позлить Смородника.
Гожо за стойкой перебросился несколькими фразами со Смородником, после чего достал откуда-то большую непрозрачную бутылку, обвитую бечевой, и плеснул в невысокую кружку густую тёмную жидкость. Запахло так резко, остро и пряно, что Мавна замахала рукой перед носом и поморщилась.
– Ты собрался это пить? Дурной.
– Восемьдесят трав и сок чёрных ягод, – пробурчал Смородник, будто оправдываясь. – Но если поднести к свече, то загорится.
– Вот и убирай от этого свои искрящие руки, – посоветовал Варде, обсасывая панцирь рака. – Пожара нам тут не хватало.
– Ой, мальчики… – вздохнула Мавна, черпая похлёбку ложкой.
Ей стало так уютно, так тепло сидеть между этими двумя. От их безобидных подначиваний она постоянно улыбалась, а когда они наперебой спорили, что ей лучше заказать из еды, она могла только с умилением смотреть то на одного, то на другого и надеяться, что никто не заметит её горящие щёки.
Тревога за Раско успокаивалась, теперь Мавне казалось, что она со всем справится – может, не сразу, а постепенно, но как-то всё сумеет сложиться, пусть не лучшим, но сносным образом.
Смородник выдохнул и одним глотком опрокинул в себя содержимое кружки. Мавна сунула ему в руку кусок пирога и снова отмахнулась от едкого запаха.
– За твоего… брата… – кашлянул Смородник в кулак.
В кабаке сегодня было тихо. Не играли задорные цимбалы, не было плясок и шумных застольных разговоров. Некоторые столы и вовсе пустовали, а там, где сидели люди, говорили приглушённо и серьёзно. Мавна пару раз огляделась по сторонам и больше не захотела. Хмурые лица, сведённые к переносицам брови, тихие речи на языке райхи – наверняка обсуждали вести Крапивника и решали, кому идти биться, а кому нет. По спине бежали мурашки, хотелось пусть только этим вечером, но не думать о плохом и оставить переживания на будущее, поэтому Мавна смотрела то на Варде, то на Смородника.
– Ты, парень, – сказал вдруг Гожо, перегнувшись через стойку к Варде, – лучше к нам пореже ходи.
Он говорил полушёпотом, виновато пряча глаза. Но Варде покладисто кивнул.
– Я понимаю. Не беспокойся.
Сказал что-то ещё, шепнув на ухо Гожо, – Мавна не расслышала, ковыряла пирог и удивлённо наблюдала, как Смородник со странной блаженной улыбкой растекается по стойке: сперва уложил на столешницу руки, потом положил сверху голову и расслабленно вытянул ноги под лавкой.
– Вот тебе и восемьдесят трав, – хмыкнула Мавна.
Он смотрел на неё мягким затуманенным взглядом, и даже морщинка между бровями совсем разгладилась. Мавна отчего-то смутилась.
– Совсем забыл, – шепнул он и, порывшись в складках одежды, протянул Мавне какой-то маленький предмет, зажатый в кулаке.
Мавна не поверила своим глазам: то был её хлебный ножик, только с новенькой отполированной рукояткой из красивого тёмного дерева. Выдохнув, она осторожно взяла его из ладони Смородника и растроганно поблагодарила.
Гожо занёс бутылку, чтобы плеснуть Смороднику ещё этой густой тёмной остро пахнущей жидкости, но Варде накрыл кружку своей рукой.
– Э-ге, брат, ему больше не наливай. Сейчас заснёт, как мы его домой потащим? Он весит, должно быть, как мы с девчонкой вместе взятые.
Гожо понимающе хмыкнул, а Варде, запустив пальцы в волосы, доверительно шепнул Мавне на ухо:
– Он что-то к вечеру совсем разнервничался, будто туча грозовая. За брата твоего переживал, наверное.
Мавна грустно улыбнулась. Конечно, Раско тут был ни при чём – ну, или в меньшей степени. Смородника, вероятно, расстроила речь Крапивника и та её часть про чародеев. Вздохнув, она лёгким касанием убрала с лица Смородника упавшую прядь волос. Он широко улыбнулся и протянул:
– Ма-авна-а…
От его мягкого голоса по коже пробежали мурашки. Мавна невольно подумала, что, улыбайся он чаще, она бы считала его даже красивым.
Варде допил своё пиво, разделался с раками, убедился, что Мавна тоже сыта, и, отряхнув ладони, потянул Смородника за плечо, пытаясь оторвать от столешницы.
– Всё-всё. Вставай. Пошли. Сейчас руки помоем – и спать.
Мавна прыснула от смеха, но легонько толкнула Варде под руку, чтобы не слишком уж жестоко шутил.
– Что за дрянью вы тут поите, – возмущался Варде под смешки Гожо. – Помоги хоть.
Кое-как вдвоём подняв Смородника на ноги, они вывели его из кабака. Гожо вернулся обратно за стойку, но Смородник и сам вроде стоял, правда, пошатываясь.
До амбара они шли медленно, и Мавна представляла, что просто гуляет по красивому городу с двумя нравящимися ей мужчинами. Ну и что с того, что один из них болотник, а второй немного пьян? Она шла и думала: вот бы сюда ещё Илара, Купаву и маму с отцом – тогда и жизнь её стала бы совсем уж счастливой.
Смородник скинул с себя поддерживающую руку Варде, но шатался так сильно, что Мавне пришлось ненавязчиво взять его под локоть: если падать, то вместе. Вроде бы помогло, и идти он стал уже ровнее.
Мавне хотелось, чтобы они как можно дольше шли вот так: втроём, молча, по пустынной улице, глядя на звёзды и круглую луну. Чтобы ветер приятно шевелил её волосы, чтобы ладонь то и дело нащупывала то вернувшийся к ней ножик в сумке, то руку кого-то из парней. Чтобы всё навсегда осталось в этом мгновении: Раско вернулся и мирно спит в тёплой кровати под присмотром колдуньи Царжи, а тревога в груди Мавны, усмирённая, свернулась где-то глубоко внутри и почти не беспокоит.
Поэтому, когда впереди показался двор с амбаром, Мавна разочарованно вздохнула. Что ж. День выдался долгим и нервным. Задержав руку на шершавой оградке, она закрыла глаза и несколько раз глубоко втянула носом воздух, запоминая ощущения этого вечера.
Варде открыл дверь амбара и пропустил вперёд Смородника. Тот вошёл и с размаху упал в сено – так грузно, что Мавна испугалась, как бы ничего себе не сломал.
– Я схожу на реку, – обронил Варде, подойдя к Мавне. – Тебе воды согреть? Придётся костёр разводить, наша живая печь, увы, вышла из строя.
– Не надо. Я после тебя в речку окунусь.
Варде кивнул и ушёл со двора через заднюю калитку. Мавна устало зевнула, прикрыла за собой амбарную дверь и свернулась в сене – под боком у спящего Смородника, почти прижимаясь к нему спиной и ощущая его тепло. Ей стало так мягко, так спокойно и уютно, что сил встать уже не осталось, и сквозь дрёму она слышала, как чуть позже вернулся Варде, накрыл её чем-то, а потом тоже лёг в сено – гораздо ближе к ней, чем лежал в прошлый раз.
От Кленового Вала до Озёрья около дня пути напрямик по топям, в объезд дорог, если знать безопасный путь. Чародеи, конечно, знали – каждую кочку и каждое озерцо, знали, как пустить коней и каким шагом, чтобы нигде не увязнуть и не утонуть. Илару достался чародейский скакун из конюшен Неясыти, и конь лучше всадника понимал, куда ему можно ступить, но Илар всё же осторожничал и старался скакать шаг в шаг с конём Вайды.
Отряд опоясывали снопы искр, кольцом замыкающиеся вокруг всадников, но Бражник и Боярышник, ехавшие впереди, то и дело выпускали новые вспышки пламени, в которых нет-нет да слышались вскрики упырей.
Озёрье стояло на топких полях, как и большинство поселений в этом уделе, но дорога подходила к нему через мшистый ельник, густо пропахший грибами. Здесь царила тишь, от которой закладывало уши, и в тёплый пасмурный день туман так и оставался висеть среди деревьев, в ветвях, а макушки елей терялись в густой серой мгле.
Оттого Озёрье и показалось Илару жутким. Городские стены начинались за лесом, на небольшом холме, но из-за тумана их почти нельзя было рассмотреть: нечто необъятное и тёмное тянулось во все стороны, насколько хватало глаз. А выше сквозь туман пробивались алые огоньки: по одному или целыми россыпями, побольше и поменьше, кое-где – наверное, в башнях, так сразу и не разглядишь – взвивались высокими кострами.
Отряд остановился у границы ельника, закольцевав место стоянки огнями. Разбили два шатра, устроили лошадей. Илар видел, как впереди, на дороге и у городских стен, клубятся болотники – невнятные мглистые сгустки – и прохаживаются нежаки, мелькая тенями. Увидев чародейскую защиту вокруг стоянки, они стали шипеть и завывать, но ближе подходить побоялись.