До рассвета упыри пытались прорвать охранные костры и утащить к себе как можно больше чародеев. К счастью, им это не удалось. Чародеи посылали по полю и до самых городских ворот волну за волной, и Илар подозревал в них вовсе не то пламя, которое дважды выжигало весь нежицкий род. Упыри визжали от ярости и боли, но вскоре поняли, что им не прорваться. Чародеи тоже вымотались – силы были наравне. Вот прибыло б несколько отрядов на подмогу…
Наконец попытки нежаков сошли на нет. Несколько десятков упырей так и остались у городских ворот, где-то на полях появлялись из тумана новые, но больше не нападали, только смотрели издалека и иногда открывали пасти, чтобы издать зловещий шипящий вой. Чародеи тоже не посылали новые волны пламени. Измотанные столкновением, они восстановили защиту стоянки и расселись прямо на земле, отдохнуть и съесть уже остывшую похлёбку.
Дерябу сожгли утром. Развели высокий костёр, алый до кровавого оттенка, и каждый добавил туда часть своего пламени. Даже Илару наконец удалось стрясти с пальцев несколько слабых искр. Он не хотел делать ничего, что обозначило бы его причастность к чародеям, но всё же не мог не почтить память храброго парня.
И пока разгорался огонь, над Озёрьем пылал рассвет, такой же красный. И неясно было, где искры от костра, а где – всполохи нового солнца.
С утра Мавна заходила к Раско – он проснулся, поел у Царжи, встав с кровати, поболтал с Мавной, немного поразглядывал диковинную посуду и склянки с настойками, потом снова попросил крови и, устав, лёг спать. Мавна не разрешила Варде и Смороднику идти с ней – побоялась, что Раско их испугается. Да и как ему объяснить, кто они и зачем пришли? Он и так не понимает, как оказался с сестрой в доме колдуньи в чужом городе. Лучше пусть больше отдыхает и набирается сил.
День стоял душистый и тёплый, небо было таким бескрайним и завораживающим, с широкими росчерками облаков, подсвеченными розовым и медовым, – Мавна во все глаза смотрела на него и не могла наглядеться. Приставала к Варде: «Ты видишь? Смотри, как красиво!» – но Варде сидел тихо и задумчиво, пусть и послушно вскидывал лицо, когда она снова дёргала его за рукав. Приставать к Смороднику было бессмысленно: после своей настойки из восьмидесяти трав он с мрачным видом сжимал переносицу, прикрывал ладонью глаза, что-то ворчал вполголоса и чаще обычного прикладывался к бурдюку с водой. Сколько бы Мавна ни трясла его за плечо, красóты неба его не впечатляли.
Они втроём наконец-то выбрались из Чумной слободы в само Озёрье – побродить с краешка, недалеко от стены, отделявшей поселение райхи. Мавна едва уговорила Смородника пойти с ними, ненадолго, одним глазком посмотреть на город. И успела пройтись по ближайшим улицам, вовсе не таким многолюдным, какие встретили их в первый день. Но Мавне всё равно понравилось до дрожи, и если бы удалось забежать на торг, она была бы совсем счастлива. Но Варде попросил остаться рядом, сесть на траву у небольшого ручья и поговорить. И, заметив её разочарование, выпросил у лоточника медовое яблоко на палочке – не диковина большого торга, конечно, но она всё равно была рада.
– Я не вернусь в Ежовники, – вдруг сказал Варде, тяжело сглотнув.
Мавна, доедая яблоко, удивлённо повернулась к нему.
– Почему?
Варде смотрел на небо, и в золотистом свете зелёные глаза слегка отливали янтарём.
– Я ведь умер для них. Наверняка меня отчитали и оплакали. Сколько времени уже прошло… Будет жестоко вернуться. И сказать, что теперь я не то нежак, не то просто болотник. Пусть лучше продолжают считать меня мёртвым и живут себе дальше.
Смородник перестал тереть переносицу и недоумевающе посмотрел на Варде.
– Ты дурной? Всегда лучше быть живым. Даже если все думают, что ты мёртв.
Мавна быстро обернулась на него и подумала: что, если он когда-то тоже ждал, что его погибшие родные вернутся хотя бы в облике упырей? Или в то время упыри ещё не могли завладевать телами людей? Спросить она не решилась. Но, быть может, однажды отважится.
– Я так не считаю, – серьёзно сказал Варде. – Зачем рвать душу? Я сам не знаю, как теперь буду жить без нежицкого сердца. Удержит ли тело болотный дух? Представь, если я умру для них во второй раз. Это было бы жестоко: сперва дать надежду, а потом отобрать.
Смородник с неохотой кивнул.
– Пожалуй, тут ты прав.
– И куда ты пойдёшь после того, как можно будет выйти из Озёрья? – спросила Мавна.
Она старалась не думать, что будет потом. Раско расколдован, и им, по сути, больше нечего делать вместе. Но при мысли о том, что она останется одна в чужом городе, а потом должна будет как-то добраться домой, внутри всё холодело от ужаса.
Варде положил ладонь поверх её руки.
– Нет. Не после того. Я пойду сейчас.
– Сейчас?
Он говорил тихо, но твёрдо, тщательно подбирая слова.
– Вы же слышали, что сказал Крапивник. Да и Гожо в кабаке повторил мне почти то же самое. Ты, Смородник, не хуже меня знаешь, что будет, если в городе поймут, что в Чумной слободе скрывается нежак.
– Они всё спалят дотла, – глухо подтвердил Смородник.
– Вот именно. А что будет с вами обоими? А с мальчишкой? Вас тоже могут схватить, если узнают, что вы провели меня в Озёрье и покрывали всё это время. Я больше не могу подвергать вас опасности. Я получил то, что хотел. Вспомнил прошлое. И теперь должен избавить вас от угрозы. Без того уже задержался.
Мавна стиснула его холодные пальцы.
– Варде… Но ты ведь не упырь больше?
Он слабо улыбнулся ей.
– Я не пью кровь. У меня одно сердце. Но внутри мёртвого тела – болотный дух. Быть может, этого достаточно, чтобы чародеи обвинили райхи в укрытии нежака.
– Болотом от тебя по-прежнему несёт, – ворчливо согласился Смородник.
– Не хуже, чем от тебя – дымом.
Мавна ещё сильнее сжимала пальцы. Голова начинала кружиться, и небо уже не казалось таким пронзительно-красивым – наоборот, в набухших облаках виделось что-то зловещее, будто они вот-вот упадут ей на голову.
Варде почувствовал её волнение и ласково погладил по плечу.
– Ну, чего ты? Я ведь находил тебя дважды. Думаешь, не найду в третий раз? Надо просто переждать, пока не станет спокойнее. И лучше вам ждать без меня. Мало ли что.
– Но как ты пройдёшь через город? Тебя не схватят? А ворота? Никого ведь не выпускают. Варде… Я не понимаю.
Мавна была готова расплакаться. Не таким она представляла себе новый день, когда проснулась в тепле, так близко и к Варде, и к Смороднику, что, узнай об этом в Сонных Топях, её тотчас заклеймили бы легкомысленной – по меньшей мере.
Варде достал что-то из кармана и показал Мавне. Она ахнула – это была лягушачья шкурка.
– Ты знала, что Царжа была женой болотного царя?
– Н-нет…
– Она вырастила её для меня. Новую. С частичкой чар Туманного города. И теперь я могу вернуться под болота. Переждать. Думаешь, лягушке будет трудно проникнуть под ворота?
Смородник подался вперёд и жестом попросил передать ему шкурку. Варде нахмурился, поджал губы и всё-таки покачал головой.
– Прости, но тебе не дам. Смотри из рук. Нет тебе доверия, уж извини.
– Да больно оно мне нужно…
Он наклонился, почти касаясь носом шкурки, и хотел ковырнуть её ногтем, но Варде не дал.
– Царжа выращивает шкурки… Занятно. – Смородник выпрямился, задумчиво почесав бровь. – Нужно будет поговорить с ней.
– Тоже захотел? Тебе не положено, извини. В неё только душа болотника может войти, а у тебя, видимо, никакой нет.
Мавна неподвижно сидела между ними и слушала беззлобную перепалку, уже такую привычную, как дыхание. Конечно, Варде прав: кто-то из чародеев мог бы его заметить, а там и беды не миновать. Притом расхлёбывать пришлось бы всем райхи из слободы. Это если они сами не выгонят его раньше. А там и Смороднику достанется: мало того, что чародей с отметиной искры, так ещё и привёл нежака. Она знала: чем дольше они остаются вместе, тем хуже для всех троих, но отчаянно старалась об том не думать.
– Но как тебя примут другие нежаки? Вдруг тоже выгонят? Вдруг с тобой что-то случится? Я не хочу тебя отпускать, – проговорила она.
– Тут уже я сам разберусь. Не маленький ведь. Об этом ты не переживай, я справлюсь. Главное – от вас отвести беду.
Варде говорил успокаивающе, и Мавна понимала: он бы не хотел, чтобы она волновалась. Но как иначе? Разве она могла вот так отпустить его и не переживать? Она беспомощно посмотрела на Смородника: ну пусть хотя бы он что-то придумает, чтобы Варде остался! Но тот молчал.
– Мы ведь ещё увидимся? – спросила она слабым голосом. – Ты обещаешь?
Варде ненадолго задумался.
– Я постараюсь. Никто не знает, что будет дальше. Но у меня есть шкурка, и с ней я смогу попасть в Туманный город. Полагаю, туда ещё не приходили такие, как я, – чью упыриную сущность изгнали колдовством, так что я буду первым. Нужно немного переждать, и всё решится.
Мавна обняла его за худые плечи. Сколько бы правды ни было в его решении, а прощаться не хотелось до рези в груди.
– Береги себя, Варде, – прошептала она.
– И ты себя. И братишку. И нашего уголька – не давай ему больше напиваться.
Они просидели несколько минут, крепко цепляясь друг за друга. Мавна чувствовала, как под рёбрами у Варде бьётся сердце – одно, правильное, не нежицкое, и в ином случае наверняка порадовалась бы за него: он сделал то, ради чего приходил, и готов продолжить свой путь. Но сейчас было слишком тревожно: и упыри, и чародеи могли посчитать его врагом. Ох, Покровители, хоть бы с ним не случилось ничего дурного.
Мавна смотрела, как Варде обнимает Смородника, как они тепло хлопают друг друга по спинам и о чём-то шепчутся – и не верила, что это происходит с ней. Не верила, что вот так внезапно заканчиваются их совместные дни в Озёрье – тяжёлые, нервные, но наполненные светлыми моментами и милыми мелочами. В её жизни никогда не было ничего подобного – за двадцать один год бесконечных туманов, дождей и тусклой зелени вокруг Сонных Топей эти несколько дней сияли ярче ночного костра: волнения за Раско и за Варде, долгие разговоры, походы в кабак, ночёвки в амбаре и у Царжи, чувство общности с двумя такими разными, но уже такими близкими мужчинами. Дышать стало тяжело, перед глазами замерцала пелена.