Раско заснул, и Мавна тоже была готова лечь: распустила волосы, сложила платок в изножье кровати. Дома она бы непременно нанесла немного ароматных мазей на запястья и за ушами: ей особенно нравились духи, которые отец привёз пару лет назад из Кленового Вала, пахнущие розой, вишнёвой косточкой и мёдом. Под эти ароматы и засыпалось легче – до тех пор, пока Раско не пропал.
Она обернулась на спящего брата со странной мыслью. Раз она снова вспомнила про духи перед сном, раз Раско снова с ней, то, выходит, можно больше не испытывать гложущее, сосущее в груди чувство вины? Можно ложиться спать без страшного тянущего ужаса? Не просыпаться ночами в поту из-за того, что приснился звонкий оклик брата?
Ей очень хотелось бы верить, что однажды – когда уйдёт скорбь по маме и когда тревога перестанет мерцать в груди, словно свеча на ветру, – она просто ляжет и наконец-то уснёт спокойно, как в той, прошлой, жизни, до пропажи Раско; опять украсит свою комнату кружевными столешниками, повесит новые занавески, купит что-то милое и бесполезное, греющее душу. Уложит в ноги покрывало, сшитое из цветных лоскутков. Завяжет волосы красивой лентой. И ночное платье из мягкой светлой ткани тоже украсит вышивкой.
Мавна замерла, прислушиваясь к этим забытым и оттого странным ощущениям. Кажется, Купаве за пару вечеров удалось невозможное: расшевелить её желания.
– Ты уже ложишься? – В комнату заглянула Купава – она ещё не снимала верхнее платье и даже платок. – Пошли посидим. Царжа говорила, тут можно попасть на крышу.
Мавна уставилась на неё с открытым ртом.
– Ты говорила с Царжей? И… на крышу? Тебе жить надоело?
Купава отмахнулась.
– Не будь занудой. Там невысоко и красиво. С Царжей говорила, конечно. Я же Раско к ней водила, ты чего?
Мавна мотнула головой. В самом деле. Глупо думать, что Купава молча приводила Раско и ждала за дверью, пока он выпьет снадобье. Конечно, они разговаривали.
Она ещё раз посмотрела на младшего брата. Вдруг проснётся, а их нет? Испугается. Купава подошла ближе и взяла её за руку, другой рукой дотянувшись до сложенного на кровати платка.
– Я его предупреждала, что мы можем выйти. – Купава встряхнула платок и накинула на плечи Мавны. – Он пообещал, что не будет бояться. Мы недолго ведь. Попьём чаю и вернёмся. Ты запахнись поплотнее, а то ветер прохладный.
Мавна с молчаливым восхищением позволила Купаве увести себя. Как бы ей хотелось стать такой же, как подруга: уметь заранее всё продумать и решить, быть уверенной и всегда находить нужные слова…
Купава сходила к Царже за чаем, а выход на крышу правда оказался очень простым: короткая лестница за поворотом возле комнат Мавны, дверка – и готово.
Они вышли под тёмное небо, и у Мавны перехватило дыхание. Сверху всё казалось совсем иным, будто кукольным: надо же, это их улица вьётся широкой серой лентой, вон там – светятся огни кабака, в противоположной стороне – низкий забор и кусты перед амбаром, крыши других домов и редкие прохожие, а за поворотом виднеется кусочек площади, и огни от торговых рядов выглядят как строй зажжённых свечек.
– Красиво, – восхитилась Купава, усаживаясь на дранку. Крыша дома Царжи была плоской, с несколькими выходящими из неё печными трубами. Мавна тоже осторожно села, боясь поскользнуться и свалиться вниз. Купава протянула ей руку, помогая. – Ты мне, подруга, расскажи, как тебе удалось Раско заполучить? Царжа говорила, он был козлом. Неужели правда?
Мавна замялась, вцепилась пальцами в горячую кружку. Купава осторожно погладила её по плечу и сказала мягко-мягко, ласково:
– Прости, пожалуйста, если прозвучало резко. Я не должна была так давить. Просто подумала, ты захочешь поделиться. Но если тебе трудно – давай помолчим.
Мавна сначала хотела согласиться, но задумалась. В самом деле, отчего не рассказать? Купаве-то точно можно. Там, глядишь, и самой легче станет.
И она начала говорить. Сначала медленно и неохотно, вытягивая из себя каждое слово. Потом – всё оживлённее. Вспоминала всё: как вышла, как испугалась, встретив Смородника, – он и правда тогда был с ней так несправедлив, что она до сих пор немного злилась в глубине души. Рассказала, как шкурка провела её под болота. Как думала, что утонет и погибнет – и как увидела на дне мужчину. Как её вытолкнуло на поверхность вместе с чёрным козлом, а вокруг бушевало пламя и визжали упыри.
Мавна говорила и говорила, начиная дрожать. Она вспоминала всё, как сон – далёкий, страшный, невероятный. Если бы кто-то другой рассказал ей такое, она непременно подивилась бы: и как можно перенести столько ужаса и не сойти с ума? Но теперь понимала: это она сама прошла и сквозь топь, и сквозь туман, и через пламя – чтобы быть сейчас здесь, с Купавой, и пить успокаивающий травяной чай.
Лишь дойдя до той части, когда они с Варде и Смородником обосновались в Озёрье, Мавна начала запинаться. Щекам становилось всё жарче. Что же можно рассказать, а о чём лучше промолчать? Говорить ли, как убегала ночевать в амбар, потому что с упырём и чародеем чувствовала себя лучше, чем в одиночестве? А про поцелуи – чуть больше, чем дружеские – в щёку, – и совсем не дружеские?..
Всё-таки рассказала. Осторожно подбирая слова и поглядывая украдкой на Купаву – не осуждает ли? Не злится? Но Купава участливо кивала, охала и улыбалась, и Мавна всё сильнее приободрялась.
Теперь ей стало казаться, что те дни, проведённые втроём в ожидании Раско, – тоже сон, но уже счастливый. Мавна задумалась: если всё это сон, то где была её настоящая жизнь? Может, начинается сейчас, когда она осталась без своих парней и понемногу привыкает жить без чувства вины за брата?
Купава положила голову ей на плечо, прижалась боком, как кошка. Мавна поставила кружку на дранку и переплела их с подругой пальцы.
– Какая же ты у меня храбрая, – вздохнула Купава. – Я бы умерла от страха.
Мавна едва сдержала смешок.
– Я? Храбрая? Ничего подобного. Это ты у меня умница.
В носу стало мокро, да и Купава тихонько всхлипнула. Они немного помолчали, глядя на улицу, а вечернее небо уже привычно окрашивалось в кровавые тона, и ветер приносил помимо ароматов еды совсем другие запахи, пугающие и отвратительные.
– Знаешь, я у этой Царжи спросила про болота. Не могла не спросить. – Купава села прямо и повернула голову к Мавне. В мягком вечернем мраке Купава казалась ещё красивее, чем обычно, и Мавна залюбовалась ей. Ах, Илар, какой же дурак, если ему понадобилось сбежать из деревни, чтобы наконец-то разглядеть её. – Она была женой болотного царя, представляешь? А царь… это души тех, кто погиб много лет назад в городах райхи-колдунов. – Купаву передёрнуло. – Жуткая история.
– Чудовищная, – согласилась Мавна. – Я знаю. Она мне тоже всё рассказала.
– Ты видела царя в облике мужчины?
Мавна кивнула.
– Это городской глава того самого города на болоте. Царжа сказала, основной облик царя – это облик самого сильного колдуна, которого поглотило пламя. Облик главы. Иногда он берёт себе жён и детей с поверхности, когда начинает скучать по живым людям. Вот и Царжу так же взял, но отпустил через год. И Раско, выходит, тоже…
Мавна зябко повела плечами.
– Ого. Я не догадалась расспросить про жену и других людей.
– А мне вот стало любопытно. И про то, как ты под болота попала. То есть можно быть человеком, но попасть туда… Если болотники захотят. А можно – по приглашению. Через шкурку. Или другие вещи, оставленные нежаками.
– То есть? – Мавна с недоверием покосилась на Купаву. – Если нежичка подарит, скажем, бусы, то это будет считаться за шкурку? Тогда Варде зря так жертвовал? И я могла бы попасть туда как-то иначе?
Купава мотнула головой.
– Нет. Царжа сказала, не предмет. А что-то связанное с сутью нежака. Шкурка лучше всего. Или если нежак оставит рану на человеке. Укусит, например, или когтями порвёт. То, что затрагивает суть упыря или суть человека. Что-то… телесное.
– Укусит?..
Сердце Мавны снова упало. Она потянулась за кружкой, но передумала – в горле встал ком.
– Ты чего? – Купава заглянула ей в лицо. – Я что-то не то сказала? Просто говорю, что сама узнала. Если тебе неприятно про болота вечно слышать, то прости, больше не буду.
Город больше не казался сверху чудесным – скорее, страшным. Неприятные предчувствия сдавили горло, мешая вдохнуть, и хоть Мавна понимала, что Купава ни в чём не виновата, всё равно досадливо злилась – и на неё, и на Царжу, и на всех вокруг.
– Пойдём лучше. Холодает.
Мавна встала, прижала ладони к щекам – холодные к холодным. Дунул ветер, и смрад от горящих полей и тел стал ещё гуще.
Туманный город трудно было узнать. Небо нависало прямо над головами – будто протянешь руку, царапнешь ногтями, и сверху польётся живое пламя, прожигая плоть до костей. Агне не выводила отца из избы, чтобы не пугать ещё больше, и почти всё время он сидел за столом, уставившись на свои руки, – даже не говорил. Агне уже проклинала себя за то, что утянула его, провела через топи, но утешалась: так ведь он точно выживет, правда? Тут же гораздо безопаснее, чем дома, да?
Нежаки приходили сюда умирать. На площади лежали погибшие – те, кого ранили в битве и кто понял, что не сможет больше восстановиться. Теперь здесь громоздились тела людей: они уже были мёртвыми, когда их заняли духи болотников, и сейчас смерть застигла их второй раз.
Болотники, убитые и раненные не чародейским огнём, а простым оружием, метались клочьями тумана. Они найдут себе новые тела, в этом не оставалось сомнений, и снова отправятся на поверхность рвать плоть, выпивать кровь, сеять ужас…
Агне прижалась спиной к углу дома, когда мимо неё пронеслась целая стая нежаков – на четвереньках, в упыриных обличиях, скаля зубы. Сверху доносились раскаты, похожие на гром, но она понимала, что это – взрывы чародейских огненных шаров, и далёкий гул, от которого под болотами закладывало уши, – шум бушующего пламени.