Вашко смерил официанта презрительным взглядом.
— Ты чего ж меня перед иностранцем позоришь, цибулька ты этакая…
Официант подозрительно посмотрел на Курта, одетого простенько и немодно, скривил губы и отошел.
Не прошло и пяти минут, как на столе появились две тарелки со свекольно-красным борщом. Хлеб был порезан крупно и, похоже, еще вчера. Вашко крякнул, но промолчал..
— Давай, Курт, начинай — чем Бог угостил…
Только они взялись за ложки, как входная дверь за спиной Вашко хлопнула и на пороге появилось несколько можчин лет двадцати пяти-тридцати. Они шумной, гудящей компанией расположились за соседним столиком.
— О, борщ! — восхищенно заметил Курт. — Есть хорошо суп — три дня не ел варм — горячий блюд.
— Ну вот и наворачивай! — подбодрил его Вашко.
Официант торопливо подкатился к вновь прибывшим — похоже, они внушали большее доверие или были старыми знакомыми.
Расправившись с борщом, Вашко снова подозвал официанта:
— Давай второе, приятель…
— Минуточку, — с совершенно иным настроением побежал на кухню парень, и Вашко не понял этой перемены в его настроении. Видимо, это было связано не с ним, а с прибывшей компанией.
Курт ел молча и сосредоточенно. Вашко не старался говорить с ним, понимая, что тому нелегко даются русские фразы.
От молодежной компании, распивавшей шампанское, к столику подошел высокий прыщеватый парень в обвисшем на плечах свитере.
— Чего тебе, хоккеист? — не поднимая головы, поинтересовался Вашко.
— Трикотажная хламида действительно делала молодого человека похожим на полуодетого или полураздетого «бойца ледовой дружины».
— Ты, дядя, богатый… Небось, на черной «Волге» ездишь. Дай закурить!
Вашко достал из кармана початую пачку «Кемла» и протянул парню. Молодой человек потянулся через стол за сигаретой, пошатнулся и не сел, а как-то повалился бочком на Курта. Только сейчас Вашко заметил, что он изрядно пьян. Курт, вскочив на ноги, пытался поднять парня с пола, тот сопротивлялся, и ему никак не удавалось совладать с «хоккеистом». Наконец он усадил его на свободный стул, но тот не удержался и снова грохнулся на пол вниз физиономией.
— Ой, мальчики! — взвизгнула девица с какими-то сетчатыми коленками, выглядывавшими из-под сверхкороткой юбки.
Компания тотчас загомонила, загундосила, послышался стук отодвигаемых стульев, громкие голоса.
— Не надо, — в полный голос заверещала та же девица.
Те мужчины, что пришли в кафе последними, с интересом обернулись.
Курт с вопросом во взгляде смотрел на Вашко, а тот невозмутимо допивал свой чай. Их окружили. Впереди толпы стоял некий длинноволосый студенческого возраста верзила в джинсах с дырами на коленях.
— Это что же, папаша, получается? — процедил он слюнявым ртом, обращаясь к Вашко, и помахал перед его носом рукой с какими-то коротковатыми пальцами.
За спиной его послышался звук бьющегося стекла кто-то спьяну отколол у бутылки дно.
— Это что же получается, землячок?..
Лежащий на полу «хоккеист», не меняя позы, пошарил руками по грязному полу, по-поросячьи хрюкнул и засопел. Никто из подошедших и не думал оказывать ему помощь. Не вмешивалась в разборку и та компания, что пришла последней, — она лишь наблюдала.
Короткопалый сделал резкое движение, словно хотел поймать в воздухе несуществующую муху. Вашко в этот момент поставил стакан на стол. Курт, ничего не понимая, озирался.
— Врежь ему, Ванята, — крикнула вдруг девица, меняя сдержанность на раздраженность. — За инвалидность пенсию прибавят…
— Мальчики, мальчики… — засуетился официант, по лицу которого растеклись багровые пятна нездорового румянца. — Идите на место — сейчас подам горячее…
Вашко даже не посмотрел в его сторону.
— Деньги есть? — коротко бросил Вашко молодому нахалу; тот опешил: он ожидал любой другой реплики, но не этой. — А ну-ка молодежь, кошельки на стол! Все! Быстро!
— Зачем это тебе, дядя? — процедил кто-то из-за спины короткопалого.
— Платить за поврежденную обстановку, сосунки…
— Сволочь, — визгливо крикнули в толпе, и над головой Вашко со звоном разбилась бутылка.
Курт было собрался прийти на помощь, но Вашко бросил на него столь выразительный взгляд, что он понял — ему вмешиваться не надо.
Вашко повел шеей и принялся стряхивать с брюк крошки стекла.
— Дешевые фраера! — процедил он сквозь зубы и без размаха, не вставая со стула, ударил в подбородок слюнявого.
Тот без звука, без вздоха, мешком повалился на пол.
— Бей его, гада! — завопили сразу несколько глоток. Вашко вскочил из-за стола, загородил спиной Курта. Подогретая спиртным, а, может быть, и наркотиками, компания, отступая, попятилась и бросилась врассыпную. Иного и быть не могло — в руке Вашко тускло блеснул тяжелый револьвер.
— Ну, так как насчет кошельков? — повторил свой вопрос Вашко, поводя стволом поверх голов разбушевавшейся компании. — Эй, официант! — подозвал он онемевшего и, кажется, оцепеневшего парня. — Взыщи-ка с этих… этих, — он так и не подобрал подходящего определения. — В общем, ущерб…
— Ни-ничего… — заикнулся официант. — Я с ними разберусь… Да и ущерб… Нет, можно сказать, ущерба…
— Ну, как знаешь. Сколько с меня?
— С обоих сто сорок восемь рублей двадцать четыре копейки.
Вашко бросил три пятидесятирублевки и, по-прежнему загораживая собственным телом Курта, направился к выходу. Оказавшись на улице, они стремглав бросились к «жигуленку». Вашко рванул вперед, стремительно переходя с передачи на передачу.
— Это есть замечательный сражение… — восхищенно зацокал языком Курт. — Я слышал, что Россия иметь высокий уровень преступность… Но так сразу — ейн момент… Нейн, нейн, я есть не понимайт, — он легким движением руки дотронулся до кармана вашковского пиджака, — Россия уже разрешайт своим гражданам?
— Нейн… — почему-то по-немецки ответил Вашко.
— Тогда как есть это у вас?
— Иногда разрешают, — соврал Вашко. — Я, Курт, видишь ли, раньше работал в криминалполицай — кажется, это так у вас звучит.
— Криминальный полиция? — заинтересованно, как показалось Вашко, спросил Курт. — Наркотики?
— Нейн. Убийцы — мордерманы… Это, кажется, так звучит у вас.
— Нет, не так… — возразил Курт и хотел что-то добавить, но не успел — они уже подъезжали к месту стоянки «мерседеса».
И то, что с машиной за это время ничего не сделали, было крайне удивительно: стекла, колеса, фары — все было цело.
А удивительного в этом, по сути дела, было мало: пока они обедали, рядом с «мерседесом» выстроилась вереница черных и серых «Волг» с напыщенными, важными водителями; они лениво покурили, сбившись в кружки и болтая о своих делах. А по площадке в сопровождении таможенников и целой свиты прилично одетых мужчин с какими-то флажками на лацканах ходила некая комиссия.
— Что есть у них там происходить? — поинтересовался Курт у Вашко после того, как обследовал свою многотонную громаду.
— У них там есть происходить, — совершенно серьезно и без издевки ломая язык произнес Вашко, — большой партейтаг. Ну, не партейтаг, не съезд партии, а так… Парламентская встреча… Наскакивают иногда проверить, как дела с гуманитарной помощью…
— О, это есть хорошо, — понимающе закивал Курт.
— Ага, — согласился Вашко. — Воровали, воруют и будут воровать. А эти ничего не заметят.
— А вы есть, как секретполицай, боретесь с этим?
— Нечто вроде этого. Только я, Кург, уже на пенсии…
У вас — русски ничего нельзя понимать. Скажите, а здесь есть Ельцин? Великий президент России? — не вытерпел Курт, пялясь на толпу официальных лиц.
— Нет. Если бы он здесь был, тут такое бы началось… Оцепления, охрана, сопровождение ГАИ.
— Жаль… — скучно произнес Курт. — Сколько я вам должен за обед? Я могу дать марки… Десять, двадцать, тридцать?
Вашко обиженно отвернулся и полез к себе в машину. Курт посмотрел на него, пожал плечами и тоже полез в свою кабину.
ГЛАВА 16. ДАЧНЫЙ ПОСЕЛОК ВБЛИЗИ СТАНЦИИ ГРИВНО, МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ
И кто это в России додумался до такого — называть дачами не дома у озера с прекрасным горным пейзажем за окнами, а обычные, то ли деревянные, то ли каменные строения, расположенные на окраине какого-нибудь города?
Синий джинсовый костюмчик Виктора петлял по улицам и переулкам, скрывался за поворотами, и Стив — он же Сергей Иванович Болдырев — ждал: ну когда, когда, начнется то, что называется у москвичей дачей? Ему рисовалась тропинка в лесу, тяжелые от капель ветки орешника, нетронутая свежесть росных трав у самых ботинок. Минут через пятнадцать после того, как он следом за Виктором спрыгнул с края платформы, вместо того чтобы по всем правилам пройти по мосту над железнодорожными путями, протопав по шлаку у рельс, по глине на небольшом косогорчике у забора завода, Стив углубился в уличное пространство. С фонарями у края дороги, с большим количеством низкорослых кудлатых дворняжек, не обращавших на прохожих вообще никакого внимания, с редкими старухами у калиток одноэтажных построек — блеклых домиков, зажатых сараями.
Виктор шел, раздумывая о чем-то своем, — он низко опустил голову, машинально шагал, глядя по сторонам, и чисто механически перекладывал посылку из одной руки в другую.
Добравшись до нужного дома — такого же, как и все на этой улице, — он просунул руку меж досок, сдвинул щеколду и открыл калитку. Стив издалека убедился, что это не какая-нибудь уловка, что он вошел именно в этот одноэтажный кирпичный дом со старой покосившейся верандой, и приготовился ждать. Ждать долго, до тех пор, пока Виктор не выйдет, чтобы ехать назад. Но спрятаться здесь, в месте, где каждый новый человек на виду, как ему представлялось, будет непросто. Пошарив глазами по сторонам, он обнаружил в тени разлапистой еще не расцветшей сирени лавочку. На ней сидел старик — в валенках, треухе и свитере с драными локтями.
— Привет, батя! — присел Стив рядом со стариком на лавочку. — Можно посидеть с тобой? Сердце чего-то прихватило…