Через пропасть в два прыжка — страница 3 из 44

ВАШКО

Если бы Шерлок Холмс женился, он наверняка оказался бы супругом довольно нудным, а может быть и вовсе неприятным. Однако, как собеседник он хотя бы мог развлечь жену за завтраком…

(Н. Паркинсон)

1. ОХ, УЖ ЭТИ ПИСЬМА…

Войдя в кабинет, Вашко бросил на стол пачку утренних газет. Из них как-то неуверенно вывалились конверты. Один, с разноцветными иностранными штемпелями, имел непривычно удлиненную форму, второй, судя по штемпелю, опустили на Почтамте.

Повесив пальто, Вашко направился к батарее и долго грел покрасневшие от мороза руки. К столу он вернулся с сигаретой в зубах и, повертев в руках «иностранца», довольно хмыкнул — письмо от Милорадова. Но Вашко ошибся. Письма в конверте не было, там лежало несколько фотографий, по качеству исполнения напоминавших открытки. Милорадов стоял под сенью пальмы, какие Вашко видел лишь в Сухуми: ветвистые, узорчатые. На следующем снимке Милорадов, в той же белоснежной рубашке с коротким рукавом и узких джинсах, на фоне увитой плющом виллы, третий снимок — самый интересный: генерал восседал за столом на резных ножках. «Соблазняет, — заметил про себя Вашко, разглядывая разнокалиберные бутылки на узорчатой, расшитыми цветами скатерти. — Надо будет ему ответить тем же — послать снимок с селедкой, черным хлебом и отварным картофелем! Пусть завидует. Там этого нет. А то ишь, омарами решил удивить».

Вашко достал лупу: ему показалось, что омар не совсем настоящий, а какой-то бутафорный. Под увеличенным стеклом можно было разглядеть множество ножек и пупырышки на панцире. «Во, дают! Пупырышки как настоящие… А может, и в самом деле? — грызли его сомнения. — На полметра в размере… Вот черт, нашел же, чем достать… — неодобрительно подумал Иосиф Петрович о своем высокопоставленном приятеле. — Мстит, что ли?» — Он набрал номер телефона.

— Григории, ты? — начальник криминалистического управления частенько ездил за границу. — Слушай, в Марселе доводилось бывать?

— Ну… — озадаченный вопросом подтвердил собеседник. — А что? Тебе предлагают?

— Скажи, там омары есть? — Вашко выпустил целое облако дыма.

— Известное дело, есть!

— А почем? Дорогие, или как?

— А зачем тебе? — с подозрением спросил тот. — Завезли, что ли? Можешь достать? Почем?

— Почем, почем… — недовольно пробурчал Вашко. — Ты скажи, сколько он там стоит.

— Нормально стоит!

— Понятно… — произнес Вашко и решил, что на милора-довском столе все же лежит муляж.

— Ты к своим оперативничкам еще не заходил? — полюбопытствовал собеседник.

— Что у тебя за интерес — деловой, или так?

Собеседник как-то непонятно хмыкнул:

— Да опять заперлись в просмотровом зале — какую-то порнуху крутят…

— Порнуху? — переспросил Вашко. — А ты откуда знаешь?

— Включи трансляцию, сам узнаешь… У нас же наводки страшные. Как провода проложены, сам черт не разберет, «Сельский час» пополам с интимными вздохами.

Вашко бросил трубку и, вспомнив, что его динамик не работает, ринулся в соседнюю комнату. Сцена там напоминала финал «Ревизора»: каждый застыл в той позе, в какой его застала передача: один замер у сейфа, второй сидел за столом, спрятав от смеха лицо в руки, третий с пальто в руках стоял у вешалки. Динамик то транслировал новости, то, после щелчков и хрипения вкрадчиво постанывал, исторгая нечленораздельные вздохи и сопения:

— Ай лав ю, — восторженно вскрикнул девичий голосок, и в нем послышалась слезливая интонация. — Миленький, и откуда ты такой взялся… Жаль, по-нашему ни бельмеса не смыслишь. Ай, как же я тебя ай лав ю… — В динамике снова щелкнуло.

В те моменты, когда прорывалась центральная программа, слушатели, собравшиеся в кабинете, начинали двигаться и вновь замирали при каждом следующим щелчке в радиоприемнике.

Торопливо шагая по коридору к просмотровому залу, Вашко слышал трансляцию из других кабинетов. Задвижка двери в зале срывалась уже не раз, и стоило Иосифу Петровичу навалиться на дверь плечом, как шурупы с треском вылетели из расшатанных досок и перед ним предстала знакомая картина. Под потолком коромыслом вился тяжелый табачный дым. В углу на невысоком столике мерцал телевизор. Не зная, как выключить видеоаппаратуру, Вашко с силой дернул за сетевой шнур.

— Так! — многозначительно произнес он. — Опять собрались, субчики…

Кто-то щелкнул выключателем, и лампа сразу же высветила с десяток лиц — все были свои, из других отделов никого — это уже радовало. Похоже, подчиненные хорошо знали нрав Вашко — кто спешно одергивал китель, кто поправлял галстук, кто застыл по стойке «смирно».

— Дожили, сынки… Что смотрим, если не секрет? Еще и десяти нет, а у вас уже «До и после полуночи»?

И лишь на одного — низкорослого и плечистого паренька с простодушным деревенским лицом и кобурой под мышкой появление Вашко не оказало ровно никакого действия. Иосиф Петрович любил этого сотрудника — за несколько лет он отучился от сельских «дожить» и «покедова» и быстро сориентировался, что самое верное дело помалкивать и раскрывать преступления. Добрая треть палок в отчетах принадлежала ему… Внешний облик этого парня никак не отвечал его ласковой фамилии — Лапочкин, и коллеги сразу же окрестили его «Кубиком», имея в виду исключительно прямоугольные габариты.

Вашко, уже перестав сердиться, но продолжая бешено вращать глазами, переводя их с одного на другого, ткнул пальцем в клетчатую рубашку «Кубика».

— Давай ты, сынок! Откуда порнуха?

При слове «порнуха» в комнате раздался общий возглас несогласия — ропот подчиненных озадачил Вашко.

— Что за кино? — переспросил подполковник.

— Вещественное доказательство, Иосиф Петрович! — Ла-почкин встал и, поправив ремешок кобуры, замер перед втиснувшимся в узкое кресло Вашко.

— Чего, чего? — изумленно протянул Вашко, прищуриваясь.

— Оперативно-розыскное дело „ПТ-38”.

— Напомни, сынок.

— Эта гражданочка, что в любви признавалась клиенту из-за бугра, третьего дня примочила на Рижском Моньку-мокрого…

— Так, так… — одобрительно кивал Вашко, припоминая эту историю с московского рынка.

— Он ее прижал за штуку в месяц, а она уже за полтора куска пахала на Данилу.

— Корченого?

— Так точно! Но Корченый смылся, остальные молчат и информы ноль. Решили поймать ее на компре, а дальше беседовать в Бутырях. Подготовили номер в «Полстакане»…

— А как в «Космос» пробились? Гостиница с душком.

— Нормально прошло, все приготовили заранее — объектив, микрофон. Все записано, и она наша. Теперь дает показания.

— Кто записал?

— Я! — из темного угла вышел похожий на подростка капитан Кривяко. — Аппаратуру, товарищ подполковник, ставили с утра. Хорошо получилось. Хотите посмотреть?

— Слышал уже, — произнес Вашко и вышел в коридор.

…Полюбовавшись милорадовскими фотографиями еще некоторое время, Вашко принялся читать газеты, и тут обнаружил второй конверт. Ничего особенного в нем не было, конверт как конверт по цене шесть копеек за штуку со стандартной блеклой картинкой и маркой, но без обратного адреса. Впрочем, отсутствовал и адрес Вашко… Чуть вихляющим почерком со странноватым наклоном была написана лишь его фамилия, да и то с ошибкой в инициалах: вместо «П» значилось «Н».

«Это не почтальон положил, — почесал Вашко бровь. — Оно, похоже, вообще к почте не имеет никакого отношения — ни штемпеля, ни даты»..

— Заскочи-ка… — вызвал он по телефону «Кубика». — У меня к тебе есть дельце.

Вскрыв конверт по самому краешку, Вашко вынул из него несколько снимков. Плохонькие, любительские — тем не менее они заинтересовали Иосифа Петровича куда больше заграничных.

— Так, так, так… — в замешательстве пробормотал он и, услышав торопливые шаги в коридоре, спешно перевернул их картинкой вниз. — Вот и ты… — он даже не взглянул на «Кубика», зная, что тот уже склонился над столом, ожидая указания. — Сволоки-ка этот конвертик к нашим «всезнайкам», и пусть они побрызгают на него чем хотят, но чтобы пальчики были… Так и скажи!

Парень молча, осторожно взял конверт за уголок и сноровисто уложил его меж двух листов чистой бумаги.

Вашко встал и, закурив, прошелся по кабинету.

— Все свои дела сдавай сегодня… — он на секунду задумался. — Хотя бы Олегу Киселеву. Скажешь, мое указание… Похоже, у нас с тобой будет несколько веселых деньков.

— В связи с этим? — оперативник показал конверт, что держал меж листов бумаги.

Вашко кивнул.

— Скажи криминалистам: «Аллюр три креста!» — они поймут. Топай, сынок. После обеда жду результатов.

Дождавшись его ухода, Вашко вернулся к столу и, забыв про марсельские красоты, начал разглядывать отпечатки. На первой карточке, чуть размытой, неясной, просматривался знакомый силуэт человека, — Легко одетый — в курточке и светлых брюках — Орловский стоял у какого-то подъезда и мимо него шли люди. Судя по будке милиционера, чуть видневшейся в отдалении, это был посольский подъезд. В руках Сергей держал папку с бумагами. На другом снимке Орловский напряженно сидел на стуле в какой-то темноватой и тесной комнатке. Его поза, сжатые на коленях пальцы, сведенное судорогой лицо — все говорило о нагрянувшей беде. Третья фотография была как бы завершающей этот фоторяд: те же самые курточка и брюки, но человек лежал головой в сугробе, и темные пятна на снегу около головы рождали подозрения о самом худшем из того, что могло произойти. Этот кадр Вашко изучал с особым вниманием. Похоже, убийство произошло где-то недалеко от деревни; виднелись крыши домов, на бугре топорщилась полуразвалившаяся колокольня…

Все было чертовски похоже на правду. После той встречи у Политехнического Орловский стал на удивление странным — еще примерно с неделю звонил, а потом пропал, словно в воду канул. От встреч он уклонялся, ссылаясь на нехватку времени, хотя после его ухода из редакции по «собственному» желанию времени у него было предостаточно.

«Похоже, этот стервец снова вляпался в историю, и теперь уже…» — Что «теперь уже» не хотелось ни называть вслух, ни даже думать — фотографии не оставляли ни малейшей надежды. «Допрыгался», — с силой пущенной через всю комнату карандаш, сломавшись от удара о стену, покатился по полу.

2. СМЕХ И СЛЕЗЫ

— Оставьте меня в покое! Меня не интересуют его дружки, как впрочем и он сам! — Жанна с заметно округлившимся животом захлопнула дверь перед самым носом «Кубика».

Нахохлившийся Вашко, стоявший за спиной Евгения с неизменной сигаретой в зубах и обвислом пальто с поднятым воротником, процедил сквозь зубы: «Звони еще… Может, она не разглядела меня!»

Но как раз его-то Жанна разглядела. И говорить с ним после произошедшего с Сергеем не хотела вовсе. Но ни у Вашко, ни у «Кубика» другого выхода не было.

— Звони! — повторил Вашко, и Евгений нажал кнопку.

— Ну, чего вам еще нужно… — устало произнесла Жанна, широко распахнув дверь перед оперативниками.

— Что у тебя на голове? — достаточно громко спросил Вашко, уверенно проходя в квартиру. — Даже в таком положении нельзя забывать о расческе… Ты же умница и понимаешь, что я никогда просто так не прихожу, — он уверенно повесил пальто на вешалку, за ним по пятам следовал «Кубик». — Не бойся, — продолжал Вашко, приглаживая волосы, — мы не пойдем в комнату, раз там не прибрано, но в кухне, полагаю, нас можно принять?

Подобных оскорблений Жанна снести не могла.

— Где вы увидели беспорядок? Чего вы прицепились к моей прическе? И вообще: чего вы хотите от меня?

— Молока хочешь? — Вашко извлек из портфеля литровый пакет. — Со свежим хлебом… Кооператоры какой-то лаваш придумали — вроде ничего на вкус. Ешь, пока горячий! — он выложил на стол вкусно пахнущий хлеб. — И садись, поговорим и мы уйдем… Ты же знаешь, я плохого никому не желаю. — Вашко помнил, когда его собственная дочь ходила в положении Алешкой — теперь уже конопатым проказливым пацаном, она не могла оторваться от свежего хлеба и литрами пила молоко. Его расчет оказался верным.

— Появился Сергей тогда лишь утром… — нехотя начала рассказывать Жанна, — и с тех пор все пошло наперекосяк. Странным он стал! Что вы там с ним сделали, не знаю. Много писал, куда-то ходил, потом снова работал до глубокой ночи. Иногда, это произошло уже после увольнения из «Пламени», к нему стали заходить какие-то люди. Работяги? Пожалуй, нет. — Она допила молоко до конца и налила снова. — Скорее, этакие «лощунчики». Костюмы хорошие, благоухание французское, на пальцах перстни, а морды выпивох. Я как-то спросила, что его связывает с ними, но… Он либо рычал на меня: «Не твое дело!», либо просто отмалчивался. Обстановка накалялась не по дням, а по часам, и я так больше жить не смогла. Я уехала к себе, а он ни разу даже не позвонил.

— И вы не звонили? — спросил Евгений.

Жанна задумчиво посмотрела в окно, где растекался по городу скучный зимний день.

— Раз пять звонила, но… Его не было дома.

— Как ты думаешь… — начал Вашко. — Что он может предпринять в такой ситуации — ты же его хорошо знаешь.

Женщина усмехнулась и неуверенно пожала плечами:

— А кто его знает. Он всегда-то отличался непредсказуемостью своих поступков, а уж в подобном состоянии и подавно.

— Выходит, тебе вовсе не интересно, где он и что с ним? — прямо спросил Вашко. — Отчего такое безразличие? Он же, как я понимаю, отец ребенка.

— Пусть это не волнует ни его, ни вас… Я ему еще не простила аршальскую проститутку.

— Помилуйте, — сделал резкий жест Вашко. — У них же ничего не было. Это одни разговоры…

— Не доказано — да, но дыма без огня не бывает. Он же не захотел объяснить мне.

Лапочкин заелозил на стуле, выразительно поглядывая на Вашко.

— А ты была в его квартире? — Вашко задал вопрос и внутренне напрягся, ожидая ответ.

— А зачем? В гости он меня не приглашал. И вообще, между нами все кончено… — с грустью произнесла женщина. — Сейчас женщины неплохо живут и одни. Ребенка я хотела — он у меня скоро будет. — Она осторожно коснулась платья на животе.

— Странно, — произнес Лапочкин. — Разве эта записка, лежавшая у него под столом, адресована не вам? — Он развернул перед Жанной скомканный листочек бумаги.

— Мне? — женщина взяла листок. — Двадцать девятого февраля… Семнадцать сорок… — медленно разбирала Жанна слова и цифры. — Три остановки от метро. Код — двести сорок. Арка… Зеленые балконы… Этаж шестой… Глазок! Тарабарщина какая-то. Вы сами что-нибудь понимаете?

— Только то, что в этом году в феврале двадцать восемь дней, — сказал Вашко.

— Тогда, может быть, она провалялась несколько лет?

— Исключено. Посмотри, что на обороте!

Женщина перевернула записку — это был листок отрывного календаря за январь этого года.

— Ничего не понимаю! А что, с ним что-то произошло? Где он?

Лапочкин выразительно посмотрел на Вашко и тотчас отвел взгляд в сторону. Вашко молча встал, прошел в прихожую и медленно надел пальто. Евгений шел следом. Постояв в раздумье, Вашко сказал:

— То, что он скрывается от тебя, это непорядочно.

— Встретите, передайте! Ваши бы слова, да богу в уши. — Жанна вышла провожать нежданных гостей на лестницу.

— При случае, конечно… — уверил Вашко, прощаясь.

Выйдя на улицу, они сели в машину.

— А мне кажется, она в курсе… — сразу же сказал «Кубик». — Скользкая бабенка, таких не люблю.

— Черта с два! — возразил Вашко. — Ничего она не знает. Пытается держать марку, но у нее это неважно выходит. Если фотографии не врут, ей не позавидуешь.

— Может, надо было показать их? — спросил Лапочкин, наклоняясь к переднему седенью, где курил Вашко.

— Не знаю, как ты, а лично я роды принимать не умею… — недовольно пробурчал Вашко. — Фотографии его готовы?

— Размножили. Дать?

— Сегодня же пробеги по нашим ребятам, что дежурят у посольств, и покажи. Может, действительно крутился там. Драпанет — не отмоешься.

— Ну и пусть бы бежал. Зачем держать?

— Ты, сынок, забыл, что в этой прескверной истории замешана моя скромная персона. Теперь я вынужден заниматься этой чехардой лично — ты понял? Без всякого на то задания.

— А Милорадов, как назло, уехал. Ведь это было его приказание?

— Не без того, — угрюмо ответил Вашко и надолго замолчал.

3. КУЛЬТУРНАЯ ЖИЗНЬ КУЛЬТУРНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ

В зал вычислительного центра Вашко поднялся не в лучшем расположении духа. Только что ему пришлось выслушать немало обидных слов от преемника Милорадова. Новая метла всегда метет жестче, и генерал Кривцов начал закручивать гайки с первой минуты. В ушах до сих пор звучали его слова: «Если вы руководитель, то будьте любезны построить работу так, чтобы показатели росли, а не падали. А у вас творится черт знает что! Чем лично вы занимаетесь все эти дни?» В ответ Вашко лишь пожал плечами… «Хозяин», так генерала тотчас окрестили в Управлении, выразительно постучал указательным пальцем по краю стола. «Я заставлю вас забыть милорадовскую вольницу! Каждый день! Слышите, каждый! К девяти часам извольте письменно докладывать о результатах работы за день. Никакой волынки я не потерплю».

«До пенсии осталось год, шесть месяцев и четырнадцать дней», — с тоской думал Вашко, и ответил: «Есть, товарищ генерал!» Тот посмотрел на строптивца и, не найдя следа улыбки на его лице, смягчил тон: «Мы должны сделать все, чтобы стабилизировать положение вещей. Преступность не должна захлестывать страну!» А Вашко уныло подумал: «Интересно, а чем мы занимались до этого».

— Мне рассказывали о ваших отношениях с Милорадовым, — продолжил генерал, жестом показывая вверх. — Мне не нужны подчиненные, которые пьют со мной коньяк — мне нужны сотрудники, умеющие раскрывать преступления. Обещаете работать в этом ключе?

Вашко дождался, пока он закончит, и вдруг сказал с неожиданным спокойствием:

— У меня нет таланта на вранье.

— Объяснитесь!

— Раскрою лишь то, что смогу…

— Кражи? Грабежи? Убийства? Что? Что вам по душе?

— По душе мне ухаживать за розами, — пока еще осторожно огрызнулся Вашко. — А раскрывать все, что наметет во двор… Это моя специальность.

— Специальность… — ворчливо з-аметил генерал, но пар из него, похоже, уже вышел. — Что вы в этом понимаете, мы еще посмотрим — в следующем месяце я проведу аттестацию кадров. Тогда и станет ясно, что вы знаете и что понимаете в этом самом розыске.

— Больше, чем вы в Людвиге Фейербахе! — Это был удар ниже пояса: Вашко прекрасно знал, что до назначения на этот пост, генерал преподавал философию в высшей школе милиции.

— Идите! — устало произнес генерал и, с внезапно покрасневшим лицом, углубился в изучение бумаг, давая понять, что у него больше нет времени на Вашко.

…Лейтенант в накинутом поверх кителя белом халате долго щелкал клавишами — на экране метались и пульсировали кровеносными сосудами строчки таблиц.

— Это точно? Голубая куртка, светлые брюки, желтые ботинки?

— Еще можешь добавить темно-синие носки… Их тоже не оказалось в квартире.

Лейтенант еще поиграл клавишами:

— Такой одежды, товарищ подполковник, не было обнаружено ни на одном трупе ни в Москве, ни в области.

— А ты не ошибся, сынок? Может, забыли ввести в кибернетику.

— Исключено.

— Понял. — Вашко задумчиво потрогал усы. — Давай, еще одно! Проверим его самого… — он достал записную книжку и начал методично и занудливо диктовать цифры: рост, объем груди, талии, бедер. Недаром пришлось так долго в квартире лазить с портновским сантиметром по оставшейся в шкафу одежде.

— Состояние зубного аппарата? — снизу вверх, ожидая ответа, посмотрел лейтенант.

— Дареному коню… Пиши — хорошее, а там посмотрим.

Офицер снова застучал по клавишам компьютера и на экране вновь появилась очередная таблица.

— Что? Есть? — не утерпел Вашко, безуспешно пытаясь разобраться в цифрах и значках, заполнивших таблицу на экране. — Рост, сам знаешь, может маленько увеличиться…

— Кажется, повезло… — не спеша произнес лейтенант. — На вид около сорока, светловолосый, без татуировок.

— Где?

— Московская область, район деревни Перхушково.

— Неопознанный? Ты не ошибаешься?

— Никак нет, товарищ подполковник!

— Еще что-нибудь по нему есть?

— Так точно. Обнаружен двадцать девятого февраля…

— Двадцать восьмого! Этот год не високосный… Ошибка, наверно.

— Может быть, но так ввели… Надо будет поправить! Вот тут еще значится — до пятнадцатого марта не опознан, захоронен на местном кладбище под номером тринадцать восемьдесят девять.

— Как, захоронен неопознанным?

— Так точно.

— Фотографии есть?

— Должны быть в местной милиции.

— Спасибо сынок.

Придя в буфет, он заказал кусок холодной телятины с капустой и чашку кофе. Ел медленно, с таким отсутствующим видом, словно этот процесс не имел к нему решительно никакого отношения. Разделавшись с обедом, долго и старательно ковырял спичкой в зубах. А потом некоторое время сидел неподвижно, выпрямившись и сложив руки на краю стола. Казалось, он никуда не смотрит, и те, кто проходил мимо, не могли поймать его взгляд.

Через полчаса Вашко вернулся в свой кабинет и сел за стол. Ему не давала покоя третья фотография. Мужчина в курточке, похожий по очертаниям фигуры на Орловского, лежал, зарывшись головой в снег, и надо всей этой картинкой горделиво возвышалась колокольня церкви.

«Откуда в Перхушкове взялась церковь? Отродясь ее там не было, — размышлял он. — Если только где-то поблизости… Совсем в другой деревне? Вот пусть Лапочкин этим и займется».

Стоило ему вспомнить об Евгении, как тот сам вырос на пороге.

— Что новенького?

Лапочкин вначале откашлялся.

— Ученые мужи обнаружили на конвертике пальцы, которые не проходят ни по одной из картотек. Судя по всему, отправлявший не имеет отношения к преступному миру.

— Понял. Все?

— Нет. Если судить по размеру отпечатков и проработке узоров, то они принадлежат либо холеному мужчинке, либо довольно крупной женщине.

— Таковых на примере не имеется?

— Так точно.

Короткая пауза.

— Надеюсь, ты не хочешь меня убедить, что Орловский, — Вашко ткнул пальцем в фотографию, — не смог сладить с невысоким мужчинкой, как ты изволил выразиться, или того больше — с крупной дамой?

— Я не говорю про убийц. Речь идет лишь о корреспонденте, отправлявшем письмо. Кстати, я хотел спросить — зачем им потребовался этот шаг? Насколько я понимаю, все по-классике происходит не так.

— Я уже думал об этом.

— Сперва посылают карточку или видеозапись заложника и требуют выкуп, а уж потом — леденящие душу сцены.

— Ну, положим, от меня бы они выкуп хрен получили. Другое дело, подбрасывать эти карточки Жаннете. Но в том-то все и дело, что пришли эти фотографии в милицию.

Голос Вашко звучал спокойно. Он посмотрел на часы.

— Сгоняй в Перхушково и разыщи у них фотографии покойничка за номером… — он посмотрел в записную книжку. — Тринадцать восемьдесят девять. Что, кстати, с посольствами?

— Пока опросил несколько самых главных — Штаты, Англию, ФРГ, Францию, Австрию… — начал диктовать Лапоч-кин несколько унылым голосом.

— Можешь не перечислять. Главное — результаты!

— Никто из дежуривших его не признал. Не стоял, ни с кем не встречался, никого не ждал. Похоже, это просто случайный кадр.

— Случайный! У них ничего случайного не бывает. Для чего-то они приложили его под номером один. Словно наталкивают нас на мысль: он предатель, поделом ему! Не допускаешь?

— Вполне. Дальше посольства проверять?

— Не надо. — Вашко достал сигареты. — Как там ребята без тебя, справляются? Ввязал я тебя в эту историю — небось, не рад?

Лапочкин безразлично повел плечами: мол, какая разница, чем заниматься — и это работа, и то работа.

— Справятся.

…В учреждение, в названии которого значилось слово «культура», пришлось ехать на автобусе. Честно говоря, Иосиф Петрович отвык от подобных путешествий — в редкие выходные дни чаще сидел дома, до ближайшего магазина было рукой подать, а по служебным делам ездил на машине. Без труда найдя нужный дом, Вашко поднялся по лестнице, дивясь обилию ковров и мягких диванов и чувствуя себя не в своей тарелке. В комнате сидели двое. Тот, который нужен был Вашко, удобно расположился у окна. За его спиной одна на другой лепились по стене красочные афишы благотворительных концертов.

— Карнухин Ольгерт Маркович, — представился он. — Садитесь!

Вашко немедленно воспользовался приглашением и тотчас утонул в мягком кресле.

Разговор то и дело прерывался телефонными звонками.

— Значит, вы интересуетесь церковью… Извините, — он хватал трубку. — …Церковь, собственно говоря, на снимке отсутствует. Эта колокольня построена, очевидно, в первой половине прошлого века. Одну минуту… — он тихим вкрадчивым голосом отдал очередное указание, касающееся какой-то художественной выставки. — Тогда много строили в память о победе над Наполеоном. В подмосковных деревнях их тысячи. Все они под охраной государства. И все, — он широко развел руками, — в плачевном состоянии. Денег нет, материалов тоже. Особенно бедственное положение сложилось в районе Рязанской дороги. Там храмы исчисляются сотнями и все… Увы, как говорится, и ах!

— Где может располагаться эта колокольня?

— Точно не скажу, — он еще раз взмахнул руками. — Может быть, стоит обратиться в Патриархат? Вот где каждый объект на счету.

— Может, есть смысл обратиться к краеведам?

— Что они могут знать, если мы не знаем, — Карнухин порывисто похлопал Вашко по рукаву. — В Патриархат, только туда!

Вашко тяжело поднялся и вышел в коридор. Рука сама собой нашарила пачку с сигаретами, но курить в этом особняке, похоже, не рекомендовалось.

— Можно посмотреть фотографию? — раздался голос из-за спины оперативника. Оказалось, следом за ним из кабинета вышел светловолосый юноша в толстенных очках — именно он молча сидел за вторым столом.

— Пожалуйста.

— Что за чушь! Не понимаю.

— А что произошло?

— Подождите секундочку… — он сунул Вашко назад фотографию, исчез за дверью и вновь появился в коридоре с огромным фолиантом. — Давайте присядем.

Вашко покорно подчинился и ему показалось, что он по плечи утонул в мягком плюшевом диване. «Хлюпик», как его про себя назвал Вашко, сосредоточенно листал толстенный альбом.

— Нашел! — радостно заулыбался юноша. — Сия коло-. кольня раньше принадлежала храму Симеона Столпника в Чудинках. Саму церковь разрушили немцы при отступлении еще в сорок первом году, а колокольня успешно простояла до середины шестидесятых. Потом, — парень грустно улыбнулся и принялся гладить рукой шершавый переплет альбома, — ее постигла участь многих других — разобрали на кирпичи.

— Извините, — басовито произнес Вашко. — Мне кажется, вы ошиблись! Этот снимок только часть другого, — он достал из кармана фотографию с трупом. — Полюбопытствуйте.

— Я не работал в милиции и не знаю, как делают такие фотографии, но то, что касается колокольни, могу с абсолютной уверенностью утверждать — искать вторую такую в области бесполезно.

— Но снято этой зимой! — уже начал раздражаться Вашко. — Видите, здесь деревня, снег, человек лежит.

Юноша вновь распахнул книгу на той же странице:

— А здесь что? Деревня — есть! Посмотрите на крыши — они точно такие же… Снегу сколько вам угодно! Колокольня точно та же и точно в том же месте. Разве, что человека вашего нет, так это совсем другой вопрос.

— А… — хотел возразить «хлюпику» Вашко и, оборван фразу на полуслове, начал попеременно смотреть то на снимок, то на иллюстрацию. И… слова застряли у него в горле. — Воро-на-а-а! — вдруг по слогам выдавил он из себя.

Парень расхохотался:

— Ну, вот вам и отгадочка — ворона-то действительно летит точно на одном и том же месте, что на вашем снимке, что в книге… Нонсенс!

Вашко сутулясь встал с дивана и, не попрощавшись, медленно пошел в сторону лестницы. Уже на улице, отойдя от особняка на вполне приличное расстояние, он вспомнил, что следовало бы посмотреть название книги и год выпуска. Как же он сам не догадался — фотомонтаж. Но до чего ловко сделано.

Иногда он останавливался, доставал из кармана снимок, качал головой и шел дальше.

«Хорошо, что до пенсии совсем немного, а то в самый раз подавать в отставку — мальчишка из культурной сферы утер нос старому сыскарю».

Огорченный, Иосиф Петрович добрался до центра, выстоял очередь в пивной подвальчик на Пушкинской и залпом одну за другой выпил шесть или семь кружек горьковатого пенистого напитка. Его здесь знали и только поэтому не заставляли в нагрузку к пиву покупать на трешку ерунды — креветок, плавленных сырков и холодных осклизлых кур.

4. СУЕТА

Расположенное на краю деревни кладбище было по колено занесено снегом. Спотыкаясь, проваливаясь в сугробы, Лапочкин, сопровождавший его участковый и добродушный толстяк из прокуратуры пробрались в самый дальний угол, граничивший с оврагом, поросшим мелким ельником. Мерзлая земля поддавалась туго, рабочие то и дело брались за лом. С потемневшего неба сыпала мелкая сухая крупа.

— И как это произошло, — оправдывался полноватый капитан-участковый. — Закопать — закопали, а сфотографировать не доперли. Вот теперь торчи тут.

По всему было видно, что участие в эксгумации было ему не по душе. Наконец, лом глухо ударил в деревянную крышку. Лапочкин с местным оперативником прыгнули вниз и начали протягивать под гроб веревки. Вытащив наверх, его отодвинули от края, топором отодрали верхнюю крышку и увидели обернутый в простыню труп. Лапочкин решительно подошел к гробу и, взявшись перчаткой за краешек савана, резким движением сорвал его с покойника. На нем не было даже признаков одежды, а на ноге до сих пор выделялся написанный еще в покойницкой номер.

— Фотографируйте! — скомандовал Евгений. — Крупно лицо в профиль и анфас и два кадрика общего вида… — он для ясности описал рукой круг над гробом.

— Не он? — приблизившись к Лапочкину, спросил прокурорский.

— А шут его знает. Вроде бы, нет. А каковы причины смерти? Устанавливали?

— Так точно, — вышел вперед участковый, боязливо поглядывая на гроб. Ему очень хотелось исправить оплошность и произвести хорошее впечатление на коллегу из Москвы. — Удушение веревкой.

— Где обнаружили?

— Здесь недалеко… У березовой рощи.

— Не ваш?

— Так неопознанный же, — веско возразил прокурорский. — А почему так быстро дали команду на захоронение, так у нас и морга-то толком нет. Так, заброшенная часовня.

— Понятно. А одежда где?

— Чья? — не понял или не расслышал участковый.

— Ну, не моя же… — раздраженно сказал Лапочкин, отирая перчатку комком снега.

— Поищем… — с готовностью откликнулся капитан.

Дождавшись, когда эксперт закончит фотографировать, Евгений махнул рукой: «Все кончено!» Рабочие мастеровито приладили на место крышку и вскоре смерзшиеся комья земли забухали по крышке гроба.

Сев в машину, Лапочкин сразу же задремал, а очнулся лишь тогда, когда «Волга» подрулила к Управлению.

— Поезжай в гараж, — скомандовал он Василию. — А я пойду схожу в одно местечко.

— Может, подвезти?

— Тут близко, я пешком… — Лапочкин свернул за угол дома и пошел в сторону Садового кольца.

С Москвы-реки от Балчуга летел пронзительный холодный ветер. Приподняв воротник куртки, Лапочкин свернул во двор дома и, миновав арку, задрал голову вверх. Окна квартиры Орловского светились. Это удивляло и озадачивало. Пересчитав еще раз этажи и окна от угла дома, Евгений убедился: ошибки не было. Прибавив шаг, он пулей взлетел на этаж и замер перед едва прикрытой дверью. Из небольшой щели на лестничную площадку падал луч света. Лапочкин сунул руку под куртку и отстегнул нагретый телом ремешок кобуры, щелкнул предохранителем пистолета и осторожно взял его в руку, не вынимая из-под куртки. Всунув ботинок в щель, оперативник осторожно приоткрыл дверь и бесшумно скользнул внутрь квартиры. В ярко освещенной прихожей никого не было. Зато из комнаты доносились чьи-то шаги и шорох.

Бесшумно ступая, Лапочкин перешел к противоположной стене коридора и медленно, сантиметр за сантиметром начал перемещаться к дверному проему. Едва он приблизился к нему, как звуки в комнате стихли — человек, находившийся там, замер.

— Ты вытер ноги, сынок? У входа лежит коврик. — И в этот момент Лапочкин увидел Вашко, стоящего на пороге комнаты с сигаретой в зубах и каким-то альбомом в руках.

— А я уж думал… — почему-то вдруг разочарованно пробормотал оперативник, щелкая предохранителем и застегивая кобуру.

— Думали, свежи, а это все те же, — сказал Вашко и, повернувшись спиной к Евгению, направился к письменному столу журналиста. — Чего там раскопал? Он?

— Нет.

— Фотографии привез?

— Завтра после обеда нарочным.

— Годится! Иди сюда — чего-то покажу. — Лапочкин послушно прошел в комнату, стараясь не ступать на ковер, расстеленный во всю ширину комнаты. — До чего ты там топчешься, — поторопил Вашко. — Гляди, вот это три фотографии, что пришли ко мне по почте. А вот это альбом самого Орловского… Сечешь?

— Вполне. — Лапочкин, еще ничего не понимая, смотрел то на фотографии с колокольней, со стулом в комнате, на котором напряженно застыл журналист, то на распахнутый альбом.

— Вот здесь не хватает двух фотографий. — Вашко взял снимки со стулом и у подъезда посольства и приложил их к страницам альбома, на которых еще сохранились остатки клея. — Гляди, ложатся как миленькие. И по теме подходят! Судя по всему, это посольство не имеет к Орловскому никакого отношения. Вот на других снимках он в куртке то в редакции, то в ней же у магазина, то вот здесь… — он постучал желтоватым, неровно обрезанным ногтем по снимку, пришедшему по почте, — у посольства.

— Это Ленинград! — уверенно пробасил Лапочкин.

— Ну, положим, название газеты «Вечерний Ленинград» я тоже разглядел на доске у подъезда, но это несколько меняет суть дела — этой карточке лет пять, не меньше. Насколько я знаю, в Питере у него была стажировка или командировка… Не помню.

— Точно?

— А ты завтра съездишь в редакцию и выпишешь все его поездки за последние… — Вашко задрал голову вверх, прикидывая что-то в уме, — за последние пять лет.

— Есть.

— Это не все. Постарайся в ихнем архиве сбацать на ксероксе копии всех его статей за эти годы.

— Да это же…

— Только по командировкам. Не думаю, что их будет больше пяти-семи штук в год, а в сумме… Ну, штук тридцать с гаком.

— Хорошо.

— Теперь, что касается этого снимка, — он взял карточку, где Орловский сидел, напряженно смотря в объектив. — Для нее тоже нашлось место. Более того — вот почти такая же, но здесь он уже смеется. Это какие-то журналистские штучки, и готов побиться об заклад, что завтра в «Пламени» ты с легкостью обнаружишь и этот стул и эту комнату со щербинкой на штукатурке.

— А третья?

— Что касается третьей, тут случай особый. У меня вообще нет уверенности, что там снят Орловский. Это довольно искусно сделанный монтаж. Верхняя часть снимка из какой-то книженции — не обратил внимания на название.

— Можно посмотреть снимок? — Лапочкин протянул руку.

— Черта ли ты там увидишь… На, смотри, Фома-неверующий!

Евгений жадно выхватил снимок и долго разглядывал тело лежащего в сугробе мужчины.

— У вас нет увеличительного стекла? Лупы там какой.

Вашко хмыкнул:

— Ладно, хватит глазеть, Шерлок Холмс. Давай! — он требовательно протянул руку, но Лапочкин, против обыкновения, не спешил отдавать снимок.

— Труп, говорите… — он задумчиво посмотрел на Вашко. — Что касается одежды, не скажу. Может, подобрали похожую, может, тиснули из того шкафа, — он кивком головы показал на дубовое чудовище, громоздившееся в углу комнаты. — А что касается этого человека, могу гарантировать — он цел и невредим.

Вашко недоверчиво посмотрел на Евгения.

— Чепуха!

— Никак нет, товарищ подполковник. Хотите, докажу? Пожалуйста: вот тут на левой руке рисуночек обозначен. Видите?

— Какой рисуночек?

— Татуировка. Видите, джентльмен наколот с американским флагом? Во фраке с бабочкой…

— Покажи! — Вашко держал снимок в вытянутой руке. — Кажется, сынок, ты не ошибся… Там еще слова какие-то есть… Вот чертовщина, мелко, не разобрать.

— Не трудитесь, Иосиф Петрович. Там по-английски, все равно не разберете.

— А ты знаешь, что написано?

— Угу! Там написано: «Вперед к окончательной победе капитализма!»

— Как я не заметил? — обескураженно вздохнул Вашко.

— Снимок плохонький — чтобы его узнать, надо было видеть раньше. Фамилия этого «трупа» — Мачульский. Вовка Мачульский… Проходил у нас лет семь назад по хулиганке — морду набил кому-то на работе, а сейчас крутится возле кооператоров. Кажется, видики крутит. Хотите, познакомлю?

— Где он живет?

— Мочало? Мочало не живет — он обитает! Вся Марьина роща его… А найти его можно на Арбате. Наверняка, у «Кареты» крутится.

— Ты можешь говорить по-человечески? Что за «карета»?

— Кафе в подвале — там видики крутят. Большие деньги имеют. Правда, не врублюсь — на кой черт ему это понадобилось. За деньги? У него их в достатке. Может, на пушку взяли? В качестве выкупа.

— Поехали на Арбат, — скомандовал Вашко.

На улице он отчего-то начал оглядываться, смотреть по сторонам. Даже сев в машину, не удержался и минут пять то и дело оборачивался назад.

— Что-то произошло? — Лапочкин наклонился к переднему сиденью.

— Я и сам думаю, что ерунда… Понимаешь, моталась сегодня за мной какая-то серая «волжанка».

— Номера запомнили? Можно проверить в пять минут.

— Заляпаны грязью.

— Слежка?

— Черт его знает!

…Решительно толкнув дверь кафе, Лапочкин спустился в подвальчик. Здесь в воздухе витали запахи коньяка, в темноте мерцали экраны телевизоров, стоявших по углам на возвышениях. Видеофильм был явно западного производства — бравые американские полицейские лихо стреляли с крыши небоскреба. Исчезнувший было Евгений объявился вновь.

— Где-то здесь… Сейчас найдут. — Он сел рядом на скамью. — Интересно?

— Ага, — простодушно признался Вашко. — Стреляют, надо сказать, мастерски… Гляди, как пистолет держат — двумя руками. Туловище и руки образуют жесткий треугольник. Пистолет, а у них они гляди, все как на подбор, тяжелые, не рыскает из стороны в сторону, а замирает, как вкопанный. Остается лишь по вертикали его настроить и порядок!

Официант, в стилизованной русской рубахе с кистями на кушаке, поставил перед Евгением и Вашко по рюмке коньяку и чашке кофе.

— Владимир Евграфович просили вас подождать. А это чтобы не скучно было… Все оплачено! Может быть, хотите еще чего-нибудь? Моментом исполним.

Вашко и Лапочкин переглянулись.

— Ты его предупредил, чтобы без глупостей? — Вашко был сама серьезность.

— Вопрос в том — послушался ли он… — Лапочкин быстро встал и двинулся в подсобку. Следом поспешил официант, но Вашко прихватил его за рукав атласной рубахи. Сопротивляться без ущерба для одежды не стоило, и парень вынужден был сесть рядом с подполковником.

— Не суетись, сынок. Они сейчас сами договоряться!

— Так разве ж я…

Говорили они тихо и другие посетители, увлеченные боевиком, не обращали на них никакого внимания.

— Сколько тебя платят в этом вертепе? — решил скоротать время в беседе Вашко.

— Когда как.

— А все же… Ты не подумай чего — у меня вопрос праздный.

Официант назвал сумму, от которой Вашко крякнул — она равнялась примерно трем его зарплатам.

— Интересно, за что такие деньги?

— За риск… — огрызнулся официант.

— Поясни!

— Мачульский пусть поясняет, а я вас не знаю. Чужие дела у меня интереса не вызывают, но и в мои прошу не вникать. Вот, кстати, и он! Я пошел?

— Иди, сынок. И знаешь что… — Вашко посмотрел на стол. — Принеси еще по пятьдесят за мой счет.

Увидев идущего по проходам между столиков мужчину, подталкиваемого в спину Лапочкиным, Вашко едва сдержал восклицание — так он был похож на журналиста.

— Как я и предполагал — коньяком просто так не угощают, — произнес Евгений на ухо Вашко. — Чуть не смылся через запасной выход.

— За знакомство! — Вашко поднял рюмку и залпом опрокинул коньяк.

Мачульский долго грел рюмку в руке, а потом маленькими глотками отпил до половины. Лапочкин пить вовсе не стал, а принялся за кофе.

— Слушаю вас! — Вашко смотрел на Мачульского.

— Может, сперва познакомимся? — пропел бархатным голосом Мачульский. — А то как-то так, сразу… Я не привык, чтобы меня брали сразу как крупный рогатый скот за наросты на лбу.

Сидящий рядом с ним Лапочкин сделал быстрое и незаметное для посторонних движение, и тон разговора после удара в бок сразу переменился.

— У вас весомые доводы. Я готов ответить на ваши вопросы.

— Наколка! — коротко бросил через стол Вашко. Мачуль-ский удивленно посмотрел на Лапочкина и нехотя задрал рукав отлично пошитого пиджака. Из-под манжеты накрахмаленной рубашки появилась мастерски исполненная наколка: джентльмен, многозвездное и полосатое знамя в его руке, украшенной перстнем, галстук бабочка и надпись на английском.

— Ратуете за их победу? — Вашко отхлебнул кофе и достал сигареты.

— Завидую черной завистью! — огрызнулся Мачуль-ский. — Чего же здесь плохого, если они научились жить, а мы нет.

— Действительно, — Вашко пристально посмотрел на собеседника. Ему нравился неприкрытый вызов. — Претензий к наколке нет. Просто как-то не приходилось встречаться с человеком, который открыто проповедует их образ жизни.

— Хотите сказать, что я апологет капитализма? Пусть так, но думаю вы пришли не за этим.

— Правильно думаете! Если перейти ближе к делу, то прошу пояснить вот это, — он положил перед Мачульским третий снимок, где в сугробе лежал «живой труп».

— Ах, это, — с заметным облегчением вздохнул Мачуль-ский и криво усмехнулся. — Господи, какая ерунда!

— Вы так считаете? — Вашко отхлебнул из рюмки, принесенной официантом.

— Это ненаказуемый бизнес, — небрежно бросил Мачуль-ский. — В один прекрасный день ко мне подвалили фраера и предложили за кусок сфотографироваться. Одежду они приволокли с собой — она у них была в сумке. Я это и исполнил. Тысячу рублей выплатили сразу! Все!

— Кто они?

— Вас интересуют портреты? Поверьте, ничего особенного. Люди как люди!

— Русские?

— Не уверен… Как пишут в милицейских протоколах: лица кавказской национальности. Но не все! Заправилой у них был лощеный дядечка.

— Что за дядечка? Тоже приезжий?

— Не думаю! По-московски «акает». Хотите откровенно?

— А иначе наша беседа теряет смысл.

— Я таких встречал в исполкомах. Их за километр видно, и не только по выражениям лиц. Они же словно детдомовцы все одеты на один манер — темно-синие пиджаки, красноватые галстуки и западногерманская «Саламандра».

— В чем, по вашему мнению, заключалась его роль?

— Я же сказал: он был за главного.

— Это чувствовалось по разговору?

— Скорее, по манере вести себя.

— Вернемся к вам. Где вас фотографировали?

— Не знаю… На машине ехали минут двадцать. По-моему, место было выбрано случайно, сразу за кольцевой дорогой. — Он взял в руки фотографию и долго смотрел на нее, вглядываясь в пейзаж. — Это действительно я, но этой вот церкви не было там, как будто лес был… Но ручаться не стану.

— Кто ездил кроме вас?

— Фотограф — раз, — он загнул палец на руке, — кавказец — два, и водитель…

— А этот, важный?

— Нет. Чего он забыл в поле. — Мачульский усмехнулся. — Вы почему-то не задаете вопроса, которого я жду.

— Какого? — прищурился Вашко.

— Ну, к примеру, на какой машине ездили? Какой номер?

— А какой номер?

— Его как раз не было, а машина марки «Волга» серого цвета.

Вашко переглянулся с Лапочкиным.

— Совсем не было номера?

— По крайней мере, мне так показалось. Может, сняли или закрасили… Есть еще вопросы? Хотите коньяку?

Вашко встал.

— Я чего еще хотел узнать, — произнес он уже в дверях. — Вы считаете, что этот, в синем костюме, действительно с номенклатурным душком или…?

Мачульский скосил глаза на сидящих за столиком посетителей — они к разговору, похоже, не прислушивались.

— Восемьдесят против двадцати — да… Я их много повидал на веку и в разных условиях.

— Где, если не секрет?

— Как в песне у Высоцкого, в буфете, для других закрытом.

— Не понял? Вы что там делали?

— Работал… — Мачульский широко развел в стороны руки. — Представьте себе, через три года я получу медаль «Ветеран труда». Всю жизнь в общепите! Раньше в специальном, теперь здесь! А из спецраспределителя меня вышибли как раз за это! — он ткнул пальцем в наколку. — Один хрен знал английский и настучал. Вот и вышибли! А чего ради — она мне работать не мешала: обслуживали чин-чинарем! Правда, по физиономии я ему за это съездил. Не удержался!

На улице Вашко выразительно посмотрел на Лапочкина:

— Слыхал про серую «волжанку»? То-то, Фома неверующий! Факт!

— Хотел бы я узнать, кто они такие. Может, подключить ребят? Вмиг раскрутим!

— А потом черта с два чего докажешь. Нет, милый мой дружок, они должны проявить себя сами. Пока нам не очень понятно, чего от нас хотят. Хотя бы эта история со снимками — для чего? Возьмешь их, а за что? Молчок! Так что пусть они сами лезут в петлю, я им в этом не помощник, но что от меня зависит, сделаю — будь спок! — Вашко долго шарил по карманам. — У тебя есть двушка? По копейке. Не жмотничай, начальство надо ублажать. Давай!

Зайдя в будку, Вашко отчего-то не очень решительно взялся за трубку телефона, долго мялся, трогая усы, чесал бровь и наконец собравшись с духом набрал номер.

— Не разбудил? Извини, Леон…

— Кстати, я тебя искал, Иосиф, — раздался приглушенный расстоянием голос Киселева. — Но тебя застать — проблема.

— Сам знаешь — все время в бегах. А зачем я тебе нужен? — Вашко сделал знак Лапочкину.

— Ты «Свенска дагбладет» не читаешь случаем? Любопытная газетенка, скажу я тебе.

— Я вообще прохладно отношусь к периферийным изданиям. А чего в этом «блате»?

— Твой подопечный опубликовал сразу обе статьи — ар-шальская прошла и прикумская. Не слабо?

— Что? — от неожиданности Вашко раздавил в кармане коробок со спичками.

— Что, что… — раздраженно повторил Киселев. — Ведь просил же его не спешить.

— «Свенска», это Швеция что ли?

— Ну, ты даешь — конечно, Швеция.

— Да мы все как-то больше по внутренним делам. С заграницами не якшаемся.

— Знаю. Сын рассказывал, как твои в «Космосе» начудили.

— А вот за это, Леон, я ему уши оторву — нечего болтать лишнего! Так и передай!

— Сам передашь. Я ему уже отдал газеты и перевод для тебя сделал, утром занесет. Как журналист?

Вашко выразительно посмотрел на Лапочкина, размышляя, говорить или нет.

— Чего молчишь? Случилось что-нибудь?

— А чего с ним будет, — выдавил Вашко. — Болтается, наверно, где-нибудь по городу. Его дело молодое.

— Ты чего-то не договариваешь, Йоса.

— Да нет, вроде все сказал.

— А все-таки?

— Мне сели на хвост, Леон. Кто — не знаю. Сначала думал, твои орлы, а теперь уже так не думаю.

— Мои? — рассмеялся Киселев. — Ты для нашего любопытства не перспективный.

— Обижаешь, начальник. Я про себя еще и сам не все знаю.

— Узнаешь — свистни! Лично налажу тебе компанию. Будешь доволен! У тебя все? В общем, передавай привет журналисту, когда встретишь, и спи спокойно — твоя персона мою контору пока не интересует.

— И на том спасибо. Газетки-то не забудь завтра прислать. Любопытно взглянуть.

— Ну-ну. Ты, Йоса, если чего, то звони.

— Ладно. — Вашко положил трубку.

— Ну чего, они или нет? — встрепенулся Лапочкин.

— Вроде, нет, — устало произнес Вашко, — а, впрочем, разве поймешь по телефону — при личной встрече сказал бы больше.

5. О ЧЕМ МОЖНО УЗНАТЬ, ЧИТАЯ ПРЕССУ

Сомнений не было: за ними кто-то действительно неотступно следил. Василий по просьбе Вашко второй час бесцельно кружил по городу, а следовавшая позади «Волга» не приближалась и не отставала. Это озадачивало: одно дело, когда впереди неизвестные, а позади милиция. Но когда в передней машине милиция, а ее преследует неизвестный… Вашко смог разглядеть в преследовавшей «Волге» четверых мужчин, которые едва угадывались по силуэтам, но больше ничего не заметил. Один раз, когда ситуация позволяла, Василий на перекрестке проскочил на красный свет — преследователи повторили тот же маневр. Стоило остановиться и зайти в магазин, «Волга» припарковывалась, но из нее никто не выходил. Это было уже не по правилам.

К полудню Иосиф Петрович подъехал, как было условлено, к редакции «Пламени». Лапочкин ждал на крыльце, держа под мышкой объемистый сверток.

— Все нормально? — сразу же спросил он, плюхнувшись на сиденье радом с Вашко.

— Высший класс! Третий час сидят на хвосте. Василий не даст соврать.

— Что будем делать? — Лапочкин обернулся назад, пытаясь разглядеть следовавшую сзади машину.

— Не так явно, сынок! — Вашко похлопал его по колену. — Рассказывай, что узнал.

— В редакции по-прежнему считают, что Орловский сидит дома и тунеядствует. Про «Свенска дагбладет» они уже знают — кажется, у редактора «Пламени» из-за этого начинаются неприятности: уже сидит кто-то из «большого дома». Затребовали, насколько я понял, ксерокопии его статей. Чего уж они хотят узнать из них — не скажу. Суматоха порядочная. Кто-то в коридоре из его бывших коллег сказал примерно следующее: «Опубликовали и ничего — мир не обрушился». Ходят слухи, что руководству не удержаться. При мне несколько раз ответсекретарь пытался дозвониться Орловскому домой. Послали курьера.

— Да… Этого я как-то не учел, — поморщился Вашко. — Статьи я успел просмотреть — тютелька в тютельку, как в черновиках было. А вот это для тебя внове, — он протянул Лапочкину газетный лист.

— Я же по-ихнему не в дугу.

— Это сегодняшняя «Комсомолка». На четвертой странице. Я что-то не помню этого по сводкам. Ты помнишь?

— Нападение на журналиста, — прочитал Лапочкин заголовок. — Знаю! Полторы недели тому назад. По Севастопольскому району. И еще… — он наморщил лоб. — Подобное месяц назад проходило по союзной сводке. Кажется, в Сызрани. Там со смертельным исходом.

— Ну-ка обернись быстренько, едут?

— Как привязанные.

— Так что там в Сызрани, говоришь?

— После серии критических выступлений начались угрозы. Парень этот, который журналист, не успокоился. Поздно вечером его кто-то из знакомых вызвал на улицу — дома, кажется, то ли жена с отцом сидела, то ли невеста с кем-то еще… Не помню. Но парня ударили чем-то тяжелым по голове и привет родителям!

— Раскрыли?

— Не знаю.

— Поинтересуйся, доложишь.

— Есть.

— А по Севастопольскому?

— Ребята говорили, что все в норме.

— Полюбопытствуй. Случай, как будто, похож на наш. Впрочем, кто его знает. Посмотри осторожненько еще разок — без изменений?

— По-прежнему.

— Как только у них бензин не кончится. Это ж у Киселевских машин по два бака стоит — неужели Леон темнит.

— В Афганистане только один журналист погиб — из «Известий», — продолжал Лапочкин. — Рискованная, выходит, профессия-то. А я думал, журналистика — это так, шаляй-валяй.

— Рискованная, говоришь? Это только сейчас — раньше, сколько себя помню, ни одного случая не было. Правду говорить — не водку в гостях пить. Раньше ведь как было: приехал репортажик писать или очерк, а тебя в спецгостиницу, в баньку, винцо в холодильнике и всякое такое. А теперь, вона как… Выходит, и они чего-то нынче весить стали. А?

— Похоже, Иосиф Петрович!

— То-то и оно. Чего этим надо? — Вашко обернулся. «Волга» шла метрах в ста-ста пятидесяти. — Давай, знаешь, что сделаем. Вася, сколько горючки?

— Километров на сто, — пробасил невозмутимый Василий.

— Хорошо, я выскакиваю у Управления, а ты покрутись еще с полчасика. Лады? Понимаешь, в машине должен быть пассажир — за пустой они мотаться не будут.

Машина притормозила. Вашко степенно вышел и, не оборачиваясь, поднялся по ступеням, держа под мышкой ворох статей. Василий тотчас рванул с места и, свернув в переулок, погнал в сторону центра. Серая «Волга» на миг притормозила у обочины, чихнула выхлопной трубой и, демонстративно дав задний ход, свернула совсем в другую сторону. Через минуту из-за угла соседнего дома появился ее радиатор, машина замерла на месте.

Вашко, стоило ему войти в подъезд, подошел к задрапированному белым полотном окну и отодвинул штору в сторону. Посмотрев на стоящую у обочины машину, он хмыкнул и поднялся к себе в кабинет. Минут через двадцать появился Лапочкин — он вошел немного расстроенный, с раскрасневшимся от бега по лестницам лицом, в распахнутой куртке.

— Что, сынок, не стали кататься за тобой?

— Ага… — Лапочкин вытер ладонью со лба пот.

— Уже кое-какая информация. Раздевайся, садись! Давай-ка почитаем, чего он тут накропал — глядишь, и построим какую версию.

За годы работы в редакции «Пламени» Орловский был в командировках тридцать два раза. На первый взгляд, география его поездок ни в какую систему не укладывалась. Вроде бы ездил он по всей стране. И все же система была. Пока Орловский был зелен и молод, его гоняли по периферии: Чукотка, Сахалин, Кушка, Красноводск, Ямал… Но постепенно в его маршруты вошли города центральной полосы, курортные зоны — Сочи, Симферополь, Батуми, а потом и столицы союзных республик — значит, вошел в доверие и находился на хорошем счету. Чем все это кончилось, Вашко уже знал — Аршальском и Прикумском.

Статьи Орловского, разложенные по годам, занимали весь стол Вашко. Время от времени Иосиф Петрович брал очередную из них, долго шелестел страницами и, дочитав до конца, откладывал в сторону. То же самое делал и Евгений, развалившийся в кресле у окна. Делали они это молча и сосредоточенно, изредка обменивались краткими замечаниями.

Журналистом Орловский был «неудобным». Он не стеснялся смелых и резких суждений, не взирая на лица, резал правду-матку и, похоже было, лишь редакторский карандаш, сглаживавший острые углы его материалов, спасал Орловского от больших неприятностей. Вашко даже трудно было «вычислить» какого-то одного, главного врага Орловского — судя по публикациям, у Сергея их было немало.

— Иосиф Петрович, — прервал Лапочкин размышления Вашко. — Все хочу задать вам один неудобный вопрос, но никак не решаюсь.

— А… Это ты… — очнулся Вашко. — Вопрос? — переспросил он и небрежно бросил: — Валяй!

— Скажите, зачем вам все это? Кто он вам — сват, брат, знакомый?

Вашко закурил и, подойдя к окну, долго смотрел на угол дома, за которым угадывался бампер серой «Волги».

— Вот сволочи, — пробормотал он и резко отошел от окна.

— Я вот все думаю, — продолжил Лапочкин, — заявления о розыске у нас нет, оперативного дела не заведено. А мы почему-то корячимся.

— Ты мне веришь, сынок? Веришь старому и мудрому ослу, которому до пенсии осталось всего ничего? Все годы я знал только одно: ищи, кого велят! А тут вдруг не велят, а я ищу! Думаешь, это от страха, что я вступал с ним в контакт до его исчезновения — мне оправдаться легче легкого.

— Как? Вы ведь получали только устные указания от Милорадова. Насколько мне известно — конкретных распоряжений не было.

— Верно говоришь. Правда, забываешь одно обстоятельство: мы, старые дураки, как вы в своей тусовке нас иногда величаете, не способны на низость хотя бы по отношению к друзьям. На, почитай! — Вашко достал из портмоне сложенный листок и передал через стол Евгению.

Крупным размашистым почерком с характерным наклоном было написано: «Все, что касается заданий относительно журналиста. Пламени” тов. Орловского С.Н., а также возможные последствия в связи с исполнением этих заданий тов. Вашко И.П., ложится на мою ответственность, так как поручения давались мной. Милорадов».

— Вы этим воспользуетесь? — отчего-то с испугом спросил Лапочкин.

— А ты как думаешь?

— Нет!

— А чего ж тогда спрашиваешь. Я у него индульгенций не просил, — он почесал переносицу. — А вины моей — хоть отбавляй.

— А как же…

— Как она оказалась у меня? — Вашко встряхнул листком. — Обнаружил в папке, которую он передал через секретариат. Так-то, вот, приятель. Знаешь, что, — Вашко достал из бумажника пятирублевку, — сгоняй в буфет и купи бутерброды и чего-нибудь еще на свое усмотрение, похоже, нам еще долго сидеть.

Оставшись один, Вашко извлек из стопки прочитанных статей одну и принялся подчеркивать в ней красным карандашом фамилии. В этот момент зазвонил телефон. Вашко долго смотрел на него, и лишь после четвертого звонка решился снять трубку. Ему не хотелось сейчас говорить ни с кем, поэтому он не стал произносить привычных «алло», «да», а просто приложил трубку к уху и стал слушать.

— Иосиф, чего молчишь? — он узнал голос Киселева. — Не в настроении?

— Ты, как всегда, угадал.

— Неприятности?

— У кого их нет?

— У тебя, как понимаю, больше всех.

— Что имеешь в виду?

— Не надоело играть в прятки? Ты же меня прекрасно понимаешь.

— В смысле?

— Журналиста нашел?

— Ты уже знаешь?

— Служба такая. Как думаешь, куда он мог запропаститься?

Вашко потеребил кончик усов:

— Ума не приложу. Допускаю, что…

— А вот этого не надо. Он должен быть живым. Ты меня слышишь? Только живым и здоровым.

— А у тебя есть на примете источник с мертвой и живой водой?

— Кончай ерничать, Йоса! Ты же понимаешь, что после нашего контакта с ним у Политехнического и его публикаций в шведской газетенке он сразу потребовался очень многим. На карту поставлена и твоя, и моя биография.

— Ты хотел сказать, карьера? Что касается меня, то невозможно потерять то, чего не имел. Я ее не сделал — сыщиком был, сыщиком и остался.

— Он хоть жив? Ты проверил морги, реанимации?

— Предположим, проверил. Что дальше?

— Нет его? — не сдавался Киселев, пытаясь получить конкретный ответ, не допускающий двойного толкования.

— Успокойся, нет.

— Так где же он?

— А бис его знает.

— Может, подключить моих ребят? А?

Ответить Вашко не успел. В этот самый момент в комнату вошел Лапочкин и, сделав страшные глаза, шепнул на ухо лишь одну фразу: «Вас вызывает шеф!»

— Слушай, Леон, меня к руководству. Перезвоню позже, лады? — он бережно положил трубку на место.

— Помощь предлагает? — спросил Лапочкин, уловив окончание разговора.

— Лучше бы помог убрать этих ореликов от подъезда, да выбить из них показания, — пробурчал Вашко. — Не знаешь, зачем я понадобился генералу? Вроде, разговора у нас с ним не получилось.

— Могу только догадываться. По сведениям от его секретарши, у него сегодня побывали из прокуратуры Союза. Какая-то большая шишка… Вопрос, насколько ей известно, тот же, — он кивнул на копии статей.

— С чем нас и поздравляю, — сразу же как-то обмяк Вашко и бессильно опустил плечи. — Не понос, так золотуха! Хоть что-нибудь да прихватит. — И тотчас от его слабости не осталось и следа. Он вскочил с кресла и пробежался по комнате. — Ты говоришь, из прокуратуры Союза? Так, так… Иди сюда, к столу! — Вашко отодвинул стопки статей, оставив по центру стола одну с пометками красным карандашом. — Читай!

Лапочкин плюхнулся в кресло, а Вашко снова подошел к окну. Серой «Волги» не было. Она исчезла без следа. «А ведь это после звонка Киселева». Но стоило ему так подумать, как он обнаружил машину совсем в другом месте — ее нос медленно выползал из-за табачного киоска, расположенного у самого тротуара. Ошибки быть не могло, та же самая машина, только теперь с другим номером.

«А машинка-то частная, — подумал Вашко, разглядывая номер. — Только этого танка в моей жизни и не хватало. Узнать, конечно, про этот номер можно все, но готов побиться об заклад, что его сняли с другой машины». — Он взял трубку телефона и через минуту выяснил, что не ошибся. Только кражи не было — этот номер числился еще не выданным из ГАИ. «Значит, самоделка!» — решил Вашко и отошел от окна.

Проще простого было сделать так, чтобы серую «Волгу» задержали сотрудники ГАИ или ребята из его подразделения. А что дальше? Жлобов этих, что сидят в «тачке», придется отпустить, но к Орловскому сей шаг не приблизит ни на миллиметр. Более того, уж больно нагло и нахраписто они действуют, похоже, нарочно стараются попасть на глаза. А может быть они и рассчитывают на это?

— Дочитал? — обернулся Вашко к Евгению. — Вот и молодец! Теперь получи задание — сегодня же узнай через кадры. У тебя есть там кто? Отлично. Только сделай это тихо. Послужной список Анарина, где родился, где служил, где отдыхал. Последнюю информацию узнаешь, пролистав его отпускные — там зафиксированы адреса, куда выписывали проездные билеты. Если в кадрах не узнаешь — беги в финансовый. Там подойдешь к Корюхину, скажешь от меня. Понял? И чтобы тихо! Встречаемся вечером у меня.

— А по этим? Их данные… — Лапочкин взмахнул статьей, которую только что читал.

— Восток — дело тонкое! Я не думаю, что сможешь что-нибудь здесь разузнать про Баку. Для меня ясно лишь одно — Орловский, задев этого товарища, как его… — Вашко щелкнул пальцами.

— Аббасов Башир Иса-оглы, — подсказал Лапочкин.

— Ага. Задев его, он задел кого-то в Москве, причем на уровне синих пиджаков. Что касается Анарина — готов голову положить на плаху — они в связке! Похоже, интерес прокуратуры также не случаен — здесь уже могли поработать Торшин и референт.

— Птички слетаются в стаю? — предположил Лапочкин. — А кто вожак? Кто летит в этом клине первым?

— Кто-то летит… Кого не знаем мы, но кто знает нас. — Вашко подошел к окну и снова посмотрел в сторону табачного ларька. Машина стояла, как вкопанная. — Мне кажется, журналист почувствовал опасность раньше нас. Ведь он знал все ниточки давно, еще когда писал все эти статьи. И если успел, то лег на дно, а если не успел…

— Тут что-то не так! Чего эти, в машине, хотят от нас? Кто они? От Аббасова? А смысл?

— Могу только предположить. Представь: Орловский понял, что ему в одиночку не выкарабкаться из этой передряги. С одной стороны, те, кто не простит ничего, не сдаст позиций — Анарин, Торшин, референт. Оглы этот…

— Аббасов!

— Ну да. С другой стороны — «главный ворон», что летит во главе клина и еще не известен. К нам за помощью обращаться он не стал: ни мне, ни Киселеву он не верит. Предположим дальше, он заметил, что у него кто-то был дома. Пусть, к примеру, события развивались так: он идет к дому, а там свет! Он к двери и… увидел того, кого больше всего боялся увидеть. Что он сделал? Ты бы что сделал на его месте?

— Я? — Лапочкин пожал плечами. — Я, в отличие от него, вооружен.

— Правильно! А он решил скрыться. Тогда, — продолжал рассуждать вслух Вашко, — у преследователей сразу же обрываются нити к нему, где он, не знает никто. Ни у Жанны, ни у Кирилова его нет — думаю, это не так уж и трудно проверить, — он снова кивнул в сторону окна. — Тогда выход один! Кстати, сказать, оригинальный! «Стая воронов» прекрасно знает, что я в этой истории помазан «будь здоров». Если меня испугать страшной карточкой со сценой убийства подопечного, то я начну отмываться. Как? Искать либо труп, либо живого журналиста… Так! В моих сыскных способностях они, очевидно, не сомневаются — спасибо за оценку! Это может означать лишь одно: рано или поздно я выйду на него, а они, — он снова кивнул в сторону окна, — сев мне на хвост, выйдут на него практически одновременно со мной. С одной только разницей — обогнав меня за полметра до финиша. Логично?

— Вполне, — изумленно протянул Евгений. — Что же делать?

— По-моему, выход один — уходить в сторону!

— Как уходить?

— Молча.

— Кто же продолжит поиск Орловского?

— Ты! О том, что с Вашко работает еще кто-то, никто не подозревает. Они должны думать, что в это дело я не стану приплетать кого-то еще. С какой стати посвящать всех и каждого в свой позор. Но тут-то и скрыта их главная ошибка!

— А куда денетесь вы?

— А вот это станет ясно после разговора с заждавшимся генералом. Встречаемся в девять вечера у меня!

6. НЕПОСРЕДСТВЕННЫЙ КОНТАКТ

Такого Вашко не ожидал. Генерал встретил его посередине кабинета, прервал положенный рапорт о прибытии и сразу же пригласил Вашко к небольшому столику в углу.

— Вы плохо выглядите, — задумчиво произнес генерал. — Почему вы второй год не берете отпуск?

— Я человек одинокий, — тихо произнес Иосиф Петрович. — Работа — это общение, а отпуск — скука.

— Трудно сходитесь с новыми людьми?

— Не без того.

Генерал долго, изучающе смотрел на Вашко.

— Вот ваше отпускное, — он протянул ему через стол подписанный, но не заполненный бланк. — Сами впишите адрес. Я договорился с курортной комиссией, завтра вам подберут путевку в любой санаторий по вашему усмотрению.

— Можно спросить, в чем дело?

— Спросить можно, но получить исчерпывающий ответ будет затруднительно, — без обиняков сказал генерал. — Я не считаю необходимым давать пояснения.

— Один вопрос — это ваше решение или со стороны?

— Мое!

— Оно как-то связано с тем, что я сейчас делаю?

Генерал посмотрел на Вашко все понимающим взглядом и со скрытой укоризной в голосе сказал:

— Я же предупредил вас, Иосиф Петрович, что не в силах дополнить имеющуюся у вас информацию. Хотя… — он задумался и секунду-другую сидел молча, потом отвел глаза в сторону, вздохнул и, не глядя на Вашко, скороговоркой произнес: — Вы умеете находить врагов и, единственное, что я могу сделать, это убрать вас на время из Москвы. Глядишь, все еще и уладится.

— У вас сегодня кто-то был? — резко спросил Вашко генерала.

— Я так и думал, что вы не измените себе, — скорбно улыбнувшись, выдавил генерал. — Как вы тогда о Людвиге Фейербахе резанули! Вы всегда прямо так — в лоб? Со всеми или бывают исключения?

— Без исключений! Так кто же у вас был?

— Не пытайте, не та ситуация! Я не преступник, хотя вы и привыкли к допросам.

— Тогда скажу я! Не обессудьте, если мои слова покажутся вам немного не того. Вы играете в опасную игру — в этой истории, которой я сейчас негласно занимаюсь, не имея на то полномочий, в борьбе схлестнулись две силы. Неравные силы! — он подчеркнул это жестом руки. — Сражаются не конкретные люди, будь то Анарин или Торшин, журналист или сыщик. Схлестнулись две системы. Одни пытаются рассказать миру о людях из царства теней и закулисной экономики, другие препятствуют этому. Что ж, ничего удивительного в том нет — терять блага всегда неприятно. Рано или поздно должна была просочиться информация о всяких там презентах, пикниках, выпивках, шашлыках и девочках — это должно было произойти, и лучше сейчас, чем позже. У вас есть дети, товарищ генерал? У меня тоже внук Алешка! Бедовый парень! Пусть это звучит банально, но я не хочу оставлять ему эту помойку — хоть несколько лопат дерьма, да уберу, — он постучал пальцем по полированной поверхности стола. — Этот парень, делом которого я вынужден заниматься… Вы знаете, о ком я говорю? — генерал кивнул. — Он рядом со мной и тоже с совком в руках.

— Далеко он ушел со своим совком! «Свенска дагбла-дет» — это уже политика! Вам нравится, что наши «царские» пикники красуются на первой полосе шведских газет? Да или нет?

— Нет! — Вашко встал с кресла. — Я консерватор и считаю, что это наше внутреннее дело, но у него не было другого выхода в нашей самой демократичной и прекрасной стране. Разрешите отбыть в отпуск?

— Идите! Хотя нет, постойте… — генерал поднялся. Похоже, он боролся с сомнениями — тер подбородок рукой, долго ходил по кабинету. Вашко стоял, вытянув руки по швам, склонив подбородок на грудь. — У меня сегодня, действительно, были визитеры. В прокуратуре завели на вас дело. Основание — нарушение социалистической законности. Что-то связанное с проникновением в жилища граждан. Они располагают доказательствами — есть фотокарточки, показания каких-то людей, кажется, есть и дактилоскопия — следы изымали в квартире Орловского. Наследили вы там порядочно. Я сознательно, — он произнес слово «сознательно» чуть ли не по слогам, делая на нем сильный акцент, — убираю вас из города. Так будет лучше! И можете не спрашивать меня, почему я делаю это — просто так мне подсказывает… — чувствовалось, что генералу очень не хотелось произносить высокопарного слова, которое прямо-таки просилось на язык. — Мне так по душе, — наконец закончил он фразу. — А из прокуратуры у меня был некто Хваткин.

— Спасибо, товарищ генерал! Юра Хваткин — птица большого полета. Когда-то ходили в друзья, а вот поди ж ты! Разрешите идти?

— Идите, — генерал повернулся к нему спиной. — Кстати, аттестация, о которой я говорил, вас не касается. Считайте, вы ее прошли.

Вернувшись к себе, Вашко первым делом подошел к окну и посмотрел в сторону табачного киоска. Затем, достав из кармана отпускное удостоверение, решительно заполнил в нем недостающие графы: «Место отдыха — Баку, Азербайджанской ССР, срок — 60 суток».

На первом этаже в служебной кассе он приобрел билет на самолет, вылетавший ближайшей ночью, и вновь поднялся к себе в кабинет. Распахнув сейф, Вашко достал из него свой пистолет с латунной накладкой на ручке и, передернув затвор, загнал патрон в ствол. Подумав немного, сунул его в задний карман брюк, туда же положил запасную обойму. Убрав со стола бумаги, достал бумажник и, вынув из него почти все деньги, также переложил их в карманы брюк, в бумажнике остались лишь мелкие купюры. Подумав еще немного, Вашко положил в него же отпускное удостоверение и билет и лишь после этого убрал бумажник в карман пиджака. Затем он надел пальто, погасил в кабинете свет и вышел в коридор.

На улице было как раз то время дня, когда день сдает дежурство вечеру: еще не темно, но уже и не светло. Южный ветер предвещал раннюю весну. Воздух, казавшийся совсем недавно пронзительно морозным, был напоен влагой и ласково трепал кожу на щеках. Вашко, не оглядываясь, шел по улице. Ему не было никакого смысла озираться или смотреть в сторону табачного киоска, где должна была, как и раньше, стоять «Волга». Какая разница, она следует за ним или ее пассажиры. Он нисколько не сомневался, что так просто его не оставят. С другой стороны, если его версия верна, то и входить в контакт с ним для тех в машине не было смысла. Но дороге Вашко зашел в магазин и купил продуктов с расчетом, чтобы хватило на ужин и на завтрак.

У витрины магазина «Одежда» Вашко задержался. За стеклом меняли экспозицию — убирали тяжелые мрачноватой расцветки пальто с каракулевыми воротниками и надевали на узенькие плечи манекенов светлые плащи и пальто. Кто-то дернул его за плечо. Вашко обернулся. Невзрачного вида парнишка с текущей по подбородку слюной что-то мычал и показывал на плечо Вашко. Иосиф Петрович отвел его руку в сторону, но тот как-то непонятно, словно его трясла падучая, задергался, вновь показывая на его плечо. Вашко повернул голову и скосил глаза — ни грязи, ни следов краски. Прохожие недоуменно поглядывали в их сторону. Сценка в самом деле была занятной — огромный, как слон, Вашко стоял, недоуменно вращая глазами, а вокруг него, припрыгивая и скаля зубы, скакал глухонемой, непрерывно выдавливая из горла глухие звуки и пуская слюну.

Отмахнувшись от него, Вашко решительно пошел в сторону. Парень с прилипшими ко лбу потными волосами еще некоторое время тащился за ним следом, но постепенно отстал. Свернув за угол, Вашко сунул руку в карман пиджака — бумажника на месте не было.

«Выходит, опасения были не напрасны», — улыбнулся своим мыслям Вашко, незаметно ощупывая задний карман брюк, — пистолет и обойма лежали на месте. «Дешево они меня ценят, — решил Иосиф Петрович. — Подослать ко мне трясучего щипача, — он хмыкнул под нос. — Сейчас они где-то за углом изучают отпускное и билет. А как они намерены мне это возвратить?»

— Гражданин, постойте! — из-за угла его догонял средних лет мужчина, обликом напоминавший заштатного низкооплачиваемого инженера. — Извините, — он остановился перед Вашко и, поправив очки, протянул ему бумажник. — Вы обронили… Я бегу за вами, бегу… А вы не слышите!

— Я? — сделал удивленное лицо Вашко. — Вы уверены? — он сунул руку в карман. — Действительно… Вот шляпа! — Он раскрыл бумажник: билет лежал на месте, но не в том кармашке как раньше, а отпускное удостоверение было сложено печатями вверх. — Я вам очень обязан, — пробормотал Вашко. — Спасибо вам большое.

— Спасибо, — разочарованно протянул «интеллигент» в очках. — По такому случаю с вас причитается, — он посмотрел бегающими глазками снизу вверх. — Разве честность теперь уже ничего не стоит?

— Отчего? — солидно возразил Вашко, размышляя, сколько в таких случаях дают на «отблагодарение». — Пятерки хватит? — мужчина улыбнулся, и Вашко понял, что он рассчитывал на большее. — Хватит, приятель! Сам видишь, у меня тут крохи — все на продукты потратил. — Вашко показал заполненную свертками и кульками авоську.

— Спасибо тебе! — Мужчина поправил шляпу и, недовольно бормоча, поплелся назад. Вашко разобрал лишь несколько слов: «…а говорили — больше даст».

«Нанятый, — сообразил Вашко. — Они его только что подцепили, и дали подзаработать. Значит, на прямой контакт решили пока не выходить. А глухонемой? — он вдруг рассмеялся, вспомнив о былых подозрениях. — Да, это не ребята Киселева. То-то он послал меня куда подальше. А кто же это такие? Неужели мои любимые — уголовнички? Как они-то вляпались в эту историю? Странно!»

7. ВПЕРЕДИ ЛИШЬ ОДНА НОЧЬ

Лапочкин многому научился у своего наставника, поэтому Вашко ничуть не удивил ни свет в окне, ни закипавший на плите чайник, ни отличная глазунья. Положив на кухонный стол авоську и бросив на ходу: «Разбирай, я сейчас», — Вашко вышел на лестничную площадку и позвонил в соседнюю квартиру. Дверь открыла женщина лет сорока.

— Николай дома? — сразу спросил Иосиф Петрович. — Позови его.

Войдя в прихожую, Вашко прикрыл за собой дверь.

— Это вы, Иосиф Петрович, — сосед был в майке и тапочках. — Проходите, садитесь ужинать с нами.

— Спасибо, некогда. Как-нибудь в другой раз. У тебя машина дома или на стоянке?

— У подъезда.

— До семи утра. А? Как штык.

— О чем разговор, Иосиф Петрович! Вам — всегда! — сосед сунул руку в карман висевшего на вешалке пиджака и протянул ключи. — Как секретку выключать помните?

— Помню. Утром, как обещал!

— Бензина чуть больше полбака. Хватит?

— Да, мне наверное, немного. Километров на шестьдесят от силы.

— Хватит! А, может быть, все же поужинаете с нами?

— В другой раз, Николай. Спасибо тебе большое.

Сунув ключи в карман, Вашко вернулся к себе. Евгений расставлял тарелки и, трогая мочку уха, размышлял — подавать к столу соус или нет.

— Что-нибудь разузнал по поводу Анарина?

— Да. Родом из Тульской области. Начинал службу там же, в районе. Всегда отличался резким характером и крутыми решениями. В Баку никогда в жизни не был.

— Точно?

— Абсолютно!

— Лучше бы был. Еще что?

— Аббасов никогда тоже не был в Туле. Это мне сообщили ребята из Азербайджана — у них на него давненько досье собрано, только никак не подберутся. Крепкий, оказывается, орешек. Покровителей много на любом уровне.

— Они могли встречаться на нейтральной почве.

— Доказать это свыше моих сил, — Лапочкин развел руками в стороны. — Но тут и не важно их личное знакомство.

— Что ты хочешь этим сказать?

— В Баку частенько бывал Торшин! У него был целый ряд командировок туда и в составе бригад, и отдельно. Ребята из Баку рассказывали про его неизменно богатые проводы из столицы Азербайджана — свертки, чемоданы и тэ пэ и тэ дэ.

— Набор во всех свертках стандартный: коньяк, конфеты, сладости, фрукты, травка к столу. А не исключено, что и деньги!

— Это не доказано!

— Так-то оно так, но примеров тому много. И еще — если это имело место, то не все же он съедал сам — кое-что могло перепадать и выше.

— Не без того, — Лапочкин хитровато посмотрел на Вашко — он был склонен к театральным эффектам. — Дело в том, что в Баку частенько наведывался некто Страхов.

— Кто? — воскликнул Вашко, не в силах сдержаться. — Страхов? Непосредственный начальник Юры Хватова, который сегодня посетил моего шефа!

— Да, да… Именно он — Герман Германович Страхов.

Вашко бросил вилку. Она ударилась о подоконник и, упав на пол, жалобно звякнула.

— Только этого не хватало! Прокуратура Союза!

— Провожали его тоже вполне достойно!

— Представляю, какая там сейчас паника. Они уже должны знать о моем ночном вылете.

— О чем это вы, Иосиф Петрович? Что-то произошло еще?

— Да, так… Чепуха! У тебя все?

— Да как вам сказать. — Евгений мялся. — Вам что-нибудь говорит фамилия Пимачева?

— Нет.

— А вы хорошенько подумайте! — лицо Лапочкина было настолько серьезным, что Вашко застыл, не донеся до рта чашки.

— Неужели, — помрачнел Вашко и, не глядя на стол, опустил чашку на край тарелки — она опрокинулась и жидкость потекла по скатерти. — Боже ж ты мой! Похоже, в этом и есть основная причина исчезновения журналиста. Вот так журавлиный клин! — Вашко внезапно замолчал и долго смотрел в окно, за которым ярко светили фонари.

— Может, остановимся? Пимачев — это даже не прокуратура Союза — это куда выше.

Вашко молчал. Наконец он очнулся, словно выпал из забытья.

— Ты не узнал, что их связывает? — его голос сразу стал глухим. — Баку? Тула? Москва?

— Аршальск! — Лапочкин торопливо посмотрел на Вашко и, не поймав ответного взгляда, принялся разглядывать угол скатерти.

— Вот как? — медленно промолвил Вашко.

— До того, как перебраться в Москву, Герман Страхов работал заведующим отделом административных органов в аршальском обкоме, а… — он сделал большой глоток из чашки и обжегся. — …Пимачев в это же самое время директорствовал на самом крупном в области заводе — машиностроительном.

— Не получается, — свинцовым взглядом посмотрел Вашко. — Аббасов этот самый, Иса-оглы выпадает.

— А вот тут-то как раз и собака зарыта, — Лапочкин поднял вверх указательный палец, а другой рукой щелкнул ремешком кобуры. — Аббасов в это же самое время был в Аршальске заметной фигурой.

— Кем? — не удержавшись, воскликнул Вашко.

— Заведующим центральным рынком! Они все связаны в неразрывную сеть. И, конечно же, не в их интересах, чтобы из-за двух уволенных милиционеров был распутан весь клубок. Думаю, именно по этой причине против Орловского сразу же пустили в бой главные калибры — раньше это меня смущало, а теперь уже нет. Стрельба из пистолета в гостинице — это знаете ли…

— У тебя все?!

— Все!

— А теперь, сынок, послушай меня, — Вашко встал из-за стола и, прислонившись к стене, дрожащей рукой достал из пачки сигарету, сломал ее, достал другую — с ней повторилась та же история. Наконец, совладав с руками, он закурил — затягивался жадно, постепенно, с каждой затяжкой, все больше успокаиваясь. — Как все это называется, ты, надеюсь, уже догадался. Это уже не уголовные ухабы и буераки, это пропасть! Мне много лет и я достаточно пожил на этом свете, я научился благосклонно принимать подарки от руководства, когда меня за полшага до раскрытия вдруг благодарят за службу и награждают путевкой. Не улыбайся — это так на самом деле. Я с сегодняшнего дня отпускник! В отличие от тебя. Отпускник волен делать все, что ему заблагорассудится. В этом Орловский был прав — именно поэтому и потребовалась его поездка в Прикумск. Они ничего не могли с ним сделать — он был в отпуске за свой счет! Теперь ничего нельзя сделать со мной. Ты же мне поможешь только в одном, — Вашко окинул оценивающим взглядом коренастую, плотную фигуру оперативника, — хотя об этом мы поговорим позже. А пока… Завтра ты, как ни в чем не бывало, выходишь на работу и ни одной живой душе ни словом не обмолвишься о наших последних днях. Ты ничего не знаешь и к этой истории не имеешь ни малейшего касательства.

— А вы? А журналист?

— Это не твоя забота! Еще лучше — если ты на несколько дней заболеешь.

— Вы меня выводите из игры?

— Да.

— Я не согласен!

— А тебя, сынок, никто и не спрашивает. Понял?! То-то!

Вашко подошел к вешалке и рывком сорвал с крючка куртку Евгения. Ее швы подозрительно затрещали, но Вашко смог уместить тело в ней и даже исхитрился застегнуть молнию. Лапочкин недоумевая смотрел на приготовления Вашко.

— Чего сидишь?! Одевайся! — он бросил ему на колени свое пальто и шапку.

— Простите, я…

— Потом поймешь! Сейчас на тебе самая трудная задача — ты берешь на себя эту «волжанку». Готов побиться об заклад, она «пасет» меня по-прежнему. Ты ловишь такси и хочешь, крутись по городу, хочешь, поезжай с чемоданом в аэропорт. Выбирай любой на антресолях!

— Иосиф Петрович… — жалобно сказал Лапочкин.

— Отставить! Это моя последняя и единственная просьба к тебе, — он задумался и неожиданно добавил. — На сегодня!

— Может быть, сделать иначе?

— Ты же не знаешь, где он?

— А вы знаете, где Орловский? — воскликнул Лапочкин.

Вашко посмотрел на Евгения и, ничего не сказав, приложил палец к губам и многозначительно прикрыл веки.

— Переодеваться? — Лапочкин взял плащ Вашко.

— Что у вас у молодых за дурацкая мода — ходите без шапки. Теперь мне из-за твоих выкрутас придется студить голову. Чего смотришь — скидывай джинсы! Ей богу, еще ни разу в жизни не носил.

— Иосиф Петрович! — с мольбой в голосе взмолился Лапочкин.

— А ну, живо! — Вашко расстегнул брюки и тотчас кинул их на колени Евгению, тот нехотя переоделся и стал похож на сильно исхудавшего Вашко. Иосиф Петрович кряхтя облачился в тесные штаны оперативника и пыжился, пытаясь застегнуть молнию — это вышло у него с трудом. — Порядок! — он с удовлетворением и одновременно с любопытством огляделся в зеркале. — Выгляжу лечше тебя, — он повернулся сперва одним, а затем другим боком и, похоже, нравился сам себе.

Лапочкин осматриваться не стал — он и в самом деле больше походил на огородное пугало. Но и облик Вашко был достаточно смешон.

— А усы? А лысина? — уже не скрывая улыбки, сказал оперативник.

— Проблема, — пробурчал Вашко, дергая себя за ус. — Это, конечно, можно и сбрить, хотя чертовски жалко, а вот сверху… Жаль, что ты не лысый — как бы мы были похожи. А, впрочем, плюнем на все, в темноте не видно! Как-нибудь обойдется — иди первым, я за тобой.

Лапочкин нехотя поплелся к выходу. Дверь подъезда громко хлопнула за его спиной. Вашко смотрел в щель, удивляясь, насколько точно тот копирует его повадки. Стоило Лапочки-ну скрыться за углом дома, как безмолвно стоявшая в сквере машина ожила, вспыхнули фары и она медленно двинулась следом. Стоило автомобилю исчезнуть за поворотом, как Вашко пулей устремился к стоявшему у подъезда соседскому «Жигулю» и, не включая фар, в полной темноте рванул в противоположную сторону. Свернув сначала в один переулок, потом в другой, Вашко наконец убедился, что преследования не было. Включив ближний свет фар, он выехал на пустынную в ночи магистраль и рванул к центру. Не успел он проехать и полкилометра, как увидел драку. Серая «Волга» стояла у тротуара с распахнутыми дверями. По всей видимости, обман вскрылся довольно быстро — раздосадованные преследователи решили отквитаться. Один из них уже лежал на земле, другой, согнувшись в поясе, держался за живот, но оставшиеся напирали на Евгения.

Вашко прибавил газу и помчался вперед. Он не мог ничем помочь Лапочкину. Да и нужна ли ему помощь — «Кубик» участвовал в переделках и похуже…

Но расчеты Вашко оказались преждевременными. Он не успел далеко отъехать и отчетливо увидел в зеркале, что «Волга» ринулась следом за его «Жигулями». В зеркале замелькали всполохи фар. Они начали заметно приближаться, и в этот момент до ушей Вашко долетел хлопок пистолетного выстрела. «Волга» заюлила, пытаясь выдержать направление, но сделать это с простреленной шиной не удавалось еще никому. Съехав на обочину, она ударилась передним колесом о бордюрный камень и, развернувшись поперек шоссе, остановилась. С ними было все кончено — поймать машину на ночном шоссе дело пустое.

— Одна ночь! — бормотал про себя Вашко. — Только одна ночь, и последняя. Завтра будет поздно — завтра они пойдут ва-банк!

8. ЖЕНСКИЕ ШТУЧКИ

— Это опять вы? — Жанна окинула Вашко взглядом с ног до головы. — Что за маскарад? — она, зевнув, прикрыла рот тыльной стороной ладони. — Проходите, раз пришли.

Вашко дождался, когда она бочком протиснулась на кухню, и бросил на стол перед ней газету.

— Что это?

— Статьи в шведской газете. Фотографии тебе знакомы. Думаю, нет смысла отпираться — ты знаешь где он!

Женщина снова, уже изучающе посмотрела на Вашко, провела рукой по волосам, и Иосиф Петрович заметил, что на лбу выступили темные предродовые пигментные пятна.

— Он мне не супруг. Мы расстались, я уже вам говорила. Он не отличался порядочностью…

— Я не согласен. Наоборот, я считаю его глубоко порядочным человеком. И хорошим журналистом.

— Стоило только появиться его статьям в этой газете?

— Я и раньше так считал. Теперь убедился в этом окончательно. Но ближе к делу. Где Сергей?

— Не знаю.

— Хочешь скажу, но тебе будет очень стыдно.

— Пожалуйста… Откуда я могу знать, если он мне не говорил, не советовался, когда принимал решение сбежать. Трус!

«Врет, — только сейчас понял Вашко. — В ее голосе нет ненависти, а вот страха за него предостаточно».

— Что ж… — задумчиво начал Иосиф Петрович, припоминая текст злополучной записки. — Пеняй на себя! Двадцать восьмого февраля Сергей вышел из дома… Проехал ровно три остановки на метро. Пешком прошел к дому с зелеными балконами. Набрал на кодовом замке в подъезде цифру двести сорок, поднялся на шестой этаж и нажал кнопку звонка квартиры, в двери которой был глазок. Так? Видишь, я знаю все. Даже то, что в том доме есть арка.

Женщина смотрела на него округлившимися от страха глазами, зажав ладонью рот.

— Мари… — вырвалось у нее из груди. — Марина! Ой, ой-ей-ей… — Она схватилась за живот, лицо ее побледнело, покрылось капельками пота. — Ой, мамочка! — заорала она. — Ой, господи!

«Только этого мне не хватает, — подумал Вашко. — Она же собралась рожать!» Он бросился к телефону — «Скорая» поняла все с полуслова.

— Терпи, дочка! — гладил ее он по голове, боясь глядеть на судорожно вздымавшийся живот. Женщина от боли кусала губы, закатывала глаза и время от времени пыталась поднять голову.

Наконец, в дверь позвонили. В комнате сразу же стало тесно от людей в белых халатах.

— Родильный… — надрывался в телефон кто-то из медиков, пытаясь объяснить ситуацию и вызвать специальную бригаду. — Родильный!

— Носилки! — крикнул в коридор врач. — Быстро. — И, повернувшись к Вашко, спросил: — Где ее документы?

— В письменном столе, — еле смогла произнести Жанна с кровати.

Вашко достал из стола документы, передал врачу и вышел на кухню. Но его снова позвали в комнату. Жанна ни в какую не хотела, чтобы ее увозили прежде, чем она повидается с ним.

— Кирова, восемнадцать, дальше вы знаете… — прошептала она. — Только спешите и простите меня, дуру!

— Пора! — заторопился врач. — Скорее в машину!

Вашко дождался пока все вышли, запер квартиру и, догнав процессию на лестнице, сунул ключ в карман пальто, которым была накрыта Жанна.

«Жигули» рванули с места одновременно со «Скорой». Не прошло и десяти минут, как Вашко уже притормозил у дома с зелеными балконами.

Дверь открыла Марина, машинистка из редакции «Пламени». Марина его не знала, но Вашко бесцеремонно проник в квартиру: носок ботинка в щель двери — надежный прием.

— Что вам надо? — в испуге закричала женщина, но Вашко уже был в коридоре.

— Где он? — грозно зарычал подполковник.

— Кто? — в испуге спросила Марина.

— Вы прекрасно знаете, кого я имею в виду… Мне нужен Орловский.

Тотчас распахнулась дверь в маленькую комнату, и на пороге появился тот, кого Вашко так хотелось одновременно обнять и ударить.

— Вы профессионал! — только и нашел, что сказать журналист.

— Премного вам благодарен, уважаемый. Позвольте вам сказать, что вы вот-вот станете отцом. Но вы, похоже, плохой муж, и будете столь же плохим отцом, — устало ответил Вашко.

— Я хороший муж и буду таким же хорошим отцом, — с уверенностью в голосе медленно произнес Орловский.

— А как же понимать все это? — Вашко обвел руками комнату в чужой квартире.

— Это не более, чем логово запуганного, загнанного зверя. Здесь холоднее, чем в самой неуютной холостяцкой квартире.

— Так возвращайтесь скорее назад! — простодушно заявил Вашко. — Я полагаю, здесь в скором времени для вас вряд ли будет спокойнее, чем в других местах.

Орловский молча прошел в комнату и вернулся назад, держа в руках маленькую книжицу синего цвета с короной на обложке.

— Что это? — опешил Вашко, беря ее в руки. Он с удивлением крутил в руках заграничный паспорт. Наклеенная фотография не оставляла никаких сомнений: паспорт был Орловского и паспорт был не советский.

— Как это понимать?

— А так и понимать, — огрызнулся Орловский. — Теперь я поддданный Швеции со всеми вытекающими последствиями. Может, теперь вы поймете, что именно желая Жанне и ее сыну (он так и сказал: «ее сыну» и это резануло слух Вашко) добра, я не мог оставаться в ее доме, не мог связывать ее семейными узами. У нее будут неприятности на работе! Что теперь об этом говорить — все в прошлом, жизнь разбита.

— Чем вы там будете заниматься?

— Писать. Писать и писать… Мне предложено место корреспондента «Свенска дагбладет» по русскому отделу. А еще впереди — книга! Я расскажу об этой истории.

— Вы сами хоть верите в то, что говорите?

— Верю!

— Дай-то бог! Вам уже, как я понимаю, все равно, что творится на родной земле?

Орловский сделал возражающий жест.

— Отнюдь. Теперь мне это столь же интересно, как и раньше, но я надеюсь, что смогу об этом рассказать людям.

Вашко как-то сбоку посмотрел на лицо журналиста — оно было одухотворенным.

— Не хочу быть предсказателем, но у вашей книги будет трудная судьба, она не скоро придет в Россию. Кому читать? Шведам?

— И, может быть, не только им. Правда не знает границ, если она правда.

— Вы думаете, там лучше? У них трудностей тоже хватает выше головы.

— А вот это дело самих шведов — я в эти проблемы лезть не стану. Мое дело — Россия. Мой дом.

— Не стройте из себя Герцена. Его «Колокол» и ваша газета — слишком разные вещи. Там тоже есть владелец, который захочет писать лишь о трудностях в нашей стране, об экономическом кризисе, девальвации рубля и так далее.

— Может быть, может быть…

— Оставайтесь. Для вас здесь непочатый край работы.

— Идеалист вы, Иосиф Петрович! В такие-то годы… А?

— А вы?

— Наверно, я тоже.

— Трудно было получить визу?

— Спасибо, нет. Помогли, — то ли с грустью, то ли с иронией произнес он.

— И скоро отъезд? — спросил Вашко.

— Через четыре с половиной часа. Вовремя меня вы застали.

Вашко усмехнулся.

— У вас до вылета еще достаточно времени. Прогуляемся? У меня есть несколько вопросов, на которые я не смог пока найти ответа. Машина у подъезда — отвезу с ветерком.

— Как раз времени до вылета в обрез! Пока таможню пройду, пока регистрацию… Могу я вас попросить об одном одолжении?

— Вне всякого сомнения.

— Я хочу попрощаться с Мариной без свидетелей. Я многим ей обязан в этой жизни. Можете десять минут подождать меня на улице. Не бойтесь — я не сбегу. От вас, мне кажется, вообще сбежать невозможно.

Вашко не любил комплиментов и не считал нужным на них отвечать. Выйдя из подъезда, он достал сигареты и долго мерил шагами дорожку у дома. Середина марта! С крыш сплошными потоками текла вода, капли звонко стучали по лужам, громыхали по жести водосточных труб. Хлопнула дверь, и на крыльце появился Сергей в легком плаще, с тощим портфелем в руке.

— Извините, — опешил Вашко, а вещи?

— Это все! — усмехнулся журналист. — Здесь лишь фотографии, да письма…

— Не богато же вы нажили. А как же квартира, книги?..

— Все остается людям! Помните, был такой фильм. Вы, кажется, хотели меня о чем-то спросить. Спрашивайте!

— Как вы вышли на Аршальск и причем здесь Пимачев?

Орловский удивленно посмотрел на Вашко, будто видел его первый раз в жизни.

— Пимачев? Пожалуй, он в эту компанию попал по слабоволию, но постепенно ему понравилась эта игра, и он увлекся. Началось все с мелочи — мне рассказал об этом еще Олонцов. И это была не тяга к деньгам или наживе, а просто стремление жить чуть лучше, чем другие. Есть зимой фрукты и овощи, поставляемые самолетом с юга. Его убеждали, что в этом нет ничего особенного. Расплачиваться за это приходилось не деньгами, а строго фондируемыми материалами, которые тоже уходили на юг. Причем, в больших, поверьте мне, количествах. Кое-кто готов был спросить за это с руководителей, но в игру постепенно втягивались новые и новые люди, прикармливаемые Аббасовым, — кроме рыбы уже в товарниках шел лес, бумага, сталь, прокат… Так в Аршальске организовался избранный круг людей, связанных одной тайной. Заметьте — общей тайной! Они могли жить хорошо лишь при одном условии — все молчат.

— А для чего Аббасову все эти материалы?!

— Теневая экономика! Самый виноватый из них, с их же точки зрения, конечно, Анарин. Он не совладал с ситуацией — ему надо бы ублажить этих двух милиционеров, да взыграли генеральские амбиции. Дело, как тесто на дрожжах, полезло из кастрюли вверх и 'получило огласку — а тут и я влез по незнанию в это дело и оказалось, что знаком с ним давным-давно.

— Аршальск, выходит, не начало, а конец?

— Примерно так… В Аршальске они, правда, познакомились и спелись, но я на это дело впервые вышел в Баку. Правда, тогда, еще не понимал, что к чему, а потом смотрю — места разные, а фамилии мелькают одни и те же.

— Так что, Пимачев? Неужели, берет?

Орловский задумался.

— Думаю, что сейчас нет, а вот раньше определенно брал. Это его как якорь тянет на дно. Положение, между нами говоря, у него — не позавидуешь. С одной стороны, он конечно же хочет забыть об этом досадном факте биографии, а с другой — встаньте на место Аббасова.

— Да, покровителя такого уровня он не найдет — тем сильнее ему хочется вновь привязать Пимачева к себе.

— Только чем? Не будет же он возить деньги чемоданами.

— А бриллианты? — Вашко посмотрел на Орловского.

— Не думаю…

Пока они стояли у машины Вашко выкурил уже не одну сигарету. В горле першило, он закашлялся. Дохал он долго, натужно, с каким-то внутренним хрипом.

— Бросайте курить, — по-дружески посоветовал Орловский. — Вы же еще не старый, а губите себя этим зельем.

— Надо бы… — Вашко выпрямился, вытер нечаянные слезы на глазах. — Разъясните мне одну непонятность — почему вы решили скрыться и как ко мне пришли ваши фотографии?

— Фотографии? Какие фотографии?

— Из вашего альбома. Сценка у посольства — вы там с папочкой стоите, другая на стуле, а третья… — он спохватился: про третью говорить, видимо, не стоило.

Орловский теребил рукой подбородок.

— Странно, я и не заметил их исчезновения.

— Альбом у вас?

— В портфеле.

— Когда вы их забрали из квартиры?

— Сегодня утром.

— Тогда все правильно, — с облегчением вздохнул Вашко. — Я их туда вернул на сутки раньше. Так что это за снимки?

— У посольства, говорите… Видимо, у консульства — это Ленинград. Ерунда, студенческие шалости. Практика в «Ленинградской правде», вечер, делать нечего, гуляли по городу. Фотокорреспондент, кажется, с нами был, вот и щелкнул на память. И на стуле в комнате — снимок того же времени. А вы, наверное, подумали, что меня держат взаперти?

— Кто его знает… Была и такая версия.

— Нет. Все гораздо проще — нужно было сфотографироваться на пропуск в столовую. Повесили на заднюю стену скатерть. Ну и всякое такое… Кадр вышел неудачным, но ребята мне его все равно отдали, а я его подклеил. А что за третий снимок? Вы не договорили?

— Ерунда, — отмахнулся Вашко. — Монтаж с манекеном… Когда вы почувствовали, что за вами следят?

— Довольно скоро после нашей встречи у Политехнического. Сначала думал, что это дело ваших рук, но потом среди преследователей я узнал подручного Аббасова — это страшный человек. И только после этого у меня появилась полная картина происходящего. Они не отставали от меня ни ночью, ни днем — все время шли по пятам. Мне еще и по ночам снится эта серая «Волга».

— Она мне знакома.

— Как, и вы ее видели?

— Представьте себе.

Орловский посмотрел на часы:

— Время! Вот и настал час прощания с Москвой, — он с жадностью втянул в себя воздух. — Чем пахнет?

Вашко пожал плечами:

— Весной, сыростью, гарью…

— Родиной! — Орловский бросил быстрый взгляд на Вашко — не смеется ли он. Но он не смеялся.

— Садитесь, — Вашко открыл дверцы. — Давайте напоследок проскочим по городу — говорите, куда хотите.

— По Тверскому и на Горького, а там в Шереметьево по прямой.

— Поехали.

Полыхнув по кустам огнем фар, машина резко взяла с места и тотчас растаяла в полумраке улиц.

9. НЕТ ПРОРОКА В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ

Зеленый коридор таможни проглотил Орловского, с грустью посмотревшего на Вашко и как-то неуверенно взмахнувшего на прощание рукой. Вашко поднял руку над головой и долго качал в воздухе пальцами-сосисками. Настроение было паршивое: он вообще не любил участвовать в проводах.

— Можно вас на минутку? — Вашко удивленно посмотрел на полноватого холеного мужчину, рядом с которым стояло несколько молодых людей, чем-то похожих друг на друга выражением лиц, выправкой. Они старательно смотрели по сторонам, делая вид, что здесь оказались абсолютно случайно.

— Слушаю вас… — Вашко внутренне напрягся.

— Иосиф Петрович? Не ошибаюсь?

— Точно так.

— Вы коммунист?

— Предположим, да, — вам какая разница?

— И как это согласуется с тем, что вы провожали иностранного корреспондента?

— А никак! — неожиданно разозлился Вашко. — Какое ваше дело!

— Не скажите. У вас будут неприятности! Он уехал не совсем по своей воле. Он выдворен за пределы Родины! Вы это понимаете?

— Кто вы? — спросил Вашко и тотчас осекся — он заметил темно-синий номенклатурный пиджак, проглядывающий под воротником плаща.

— Вам это предстоит узнать в будущем.

— Знаете, что я вам скажу, — он порядочнее всех нас. Он даже не дал мне понять, что его высылают. Я думал, сегодня такое невозможно!

Незнакомец рассмеялся. На лицах молодых людей Вашко так ничего и не смог прочитать — ни участия, ни ненависти.

— Вы чудак! — коротко бросил незнакомец, направляясь к выходу из вокзала.

— Боюсь, уважаемый, что вам этого не понять.

— Посмотрим! — вся четверка как-то ловко просочилась сквозь двери и исчезла в ночи.

Вашко, постояв секунду-другую, направился к телефону.

Для него не было понятия «поздно», он звонил тогда, когда считал необходимым. Это качество не очень нравилось его друзьям и знакомым, но с этим они как-то научились мириться. Кто-то прощал Вашко эту весьма неприятную привычку, кто-то отключал на ночь телефон. Евгений Лапочкин телефон не отключал.

— Живой, сынок? — голос Вашко был глуше обычного.

— Нормально… Как вы?

— Не беспокойся, у меня все хорошо. И с журналистом все в порядке. Слушай, здорово они тебя?

— Фонарей, конечно, успели навешать. Вывеска чуток подпорчена, но ерунда все это. Жена приезжает лишь в четверг — мои синяки заживут, как на собаке. Хотите, насмешу?

— Давай, попробуй. Может, именно этого мне сейчас и не хватает.

— Она везет для вас настоящего омара… Как на той фотографии! — Вашко молчал. — Вы меня, наверно, не поняли, Иосиф Петрович? О-ма-ра! Омара! Вы же хотели увидеть.

— Спасибо. Ты мне лучше скажи вот что… Где эта компания, а?

— Так после выстрелов ребята из ГАИ подскочили, потом автопатрули. В Бутырке! Я их записал за нами. Правильно?

— Молодец. Когда будешь крутить это дело, знай: они имеют отношение к Аббасову. За ними числится много, но расследуя, получишь палки в колеса. Постарайся сразу же подключить мужиков из УБХСС — для них тоже хватит материалов.

— Не понял, Иосиф Петрович… Вы как-то не хорошо говорите. А вы? Что вы придумали? — тревога в голосе Лапочки-на нарастала.

— Ты забыл, что я с сегодняшнего дня в отпуске. Бери все на себя — теперь ты главный! Ладно, давай спи, залечивай раны. — Он повесил трубку, вышел из аэровокзала и, пройдя к стоянке, сел в машину.

Шоссе было почти пустым. Изредка проскакивали такси, в этот час и у них не так много работы. В голове неотступно крутилась одна и та же мысль. Вашко повторял ее раз за разом, не зная, к чему она сейчас. Но она раз за разом возвращалась и проплывала в мозгу, вызывая неясную тревогу и беспокойство.

— Нет пророков в своем отечестве… Нет! — Вашко произнес ее вслух, и от этого ничуть не стало легче — в нем завелся какой-то скользкий холодный червь, разъедающий сознание.

Подъехав к дому, Вашко поставил машину у подъезда и, подумав секунду-другую, закрыл машину, оставив ключи в замке зажигания — он знал, что у соседа есть запасной комплект и он сможет открыть ее без труда. Домой идти не хотелось, и он медленно поплелся к центру. Напротив телеграфа в стеклянной будке одиноко застыл милиционер. Он то стоял неподвижно, то, борясь со сном, начинал ходить взад и вперед по мостовой. Вашко подошел к телефону — Киселев сразу снял трубку.

— Леонид, это я, Вашко! Разбудил, как всегда… прости!

— Ну, что, — ответил Киселев недовольным голосом, — всех преступников поймал?

— Нет.

— А журналиста нашел?

— Он улетел в Швецию. Мы проморгали парня. Мне было, честно говоря, неловко, и я его проводил.

— Старый ты дурак! Его же… — начал Киселев, и вдруг осекся.

— Я так и думал, что ты знал о выдворении.

— Знал или нет — не твое дело. Ты что, не мог дома посидеть?

— Мог, но сделал все наоборот.

— Что? До самого аэропорта?

— Да!

— Ты понимаешь, что этого не простят? Ты, насколько мне известно, на удочке у прокуратуры. Ты думаешь, тебе не добавят и это? Учти, ни Торшин, ни Пимачев ничего не забывают. Им нужен козырь, и ты им его дал.

— Я тебя поймал! Ты сам назвал фамилии, я тебя за язык не тянул.

Киселев недовольно хмыкнул.

— Что делать, Леон?

— Что делать… А раньше подумать не мог? Тебе же до пенсии чуть больше года, а как мальчишка ввязался в игру, в которой нет победителей.

— Сам знаешь, эта трясина затягивает в расследование все новых людей… А все так просто начиналось — подумаешь, уволили двух милиционеров.

— Теперь мне в связи с твоими открытиями надо ввязываться в игру. Гордишься, небось, что вскрыл центровую группировку?

— От гордости, того и гляди, джинсы лопнут. О чем ты говоришь, Леон! Разве в одном центре дело? А щупальца?

— Какие щупальца, Йоса? Ты случаем, не выпил?

— Пьян до безобразия. Да еще эта зараза висит над городом — будь моя воля, расколол бы ее на куски.

— А, как всегда, шутку ешь. Что там у тебя висит?

— Луна…

— Остановись, приятель! Ты что хочешь сойти с ума?

— Выходит, так. Тошно мне, Леон.

— Держись, Иосиф. Мне не легче. Ступай домой, отдыхай. Завтра встретимся, поговорим.

Вашко повесил трубку и вышел на тротуар. На крыльце телеграфа толпился немногочисленный полуночный народ. Милиционер по-прежнему мерил шагами асфальт. А в небе пронзительным светом горела ненавистно спокойная луна — она висела над городом, словно привязанная к звездам на башнях, зацепившись за купол колокольни Ивана Великого. Вашко хотелось прийти к подножию храма и закричать «во всю Ивановскую» площадь, словно древнему глашатаю: «Люди! Что же это делается? Доколь это будет продолжаться…»

Книга 4