Он фыркнул.
— Наверное, он честный и старательный. Но он слаб… он чистоплотный. Он будет драться справедливо и проиграет, а ты дерешься так, как дерутся с тобой, и ты выиграешь.
— Прощайте, Бен Мандрин, — ответил я, подошел к двери и секунду постоял, глядя на него. Старик засунул руку под плед, которым были укрыты его ноги, и я не собирался поворачиваться спиной к такому человеку. Надеюсь, вчера вы вывезли все, — сказал я. — Нолан Сэкетт или любой из их шайки может выследить белку на скалистом плато.
— Ты тоже, — ответил он. — Ты тоже.
Я вышел из комнаты пятясь, предварительно убедившись, что двор пуст.
Когда я подошел к корралю, она уже стояла там… очень красивая женщина с черными глазами и кораллово-красными губами, грациозная и обворожительная.
Ее темно-красное платье резко выделялось на побелевшей от непогоды стене корраля, и мне показалось, что она принарядилась неспроста. Я сразу стал прикидывать, что ей нужно.
— Никто, кроме вас, не смог бы сделать этого, — сказала она. — Спасибо, что помогли ему.
Ее слова требовали определенного ответа, поэтому я сказал:
— Мэм, мне надо оседлать коня. Для меня уже сгоняют мулов.
— Вы редкий человек, Телль Сэкетт. Жаль, что я не познакомилась с вами раньше.
— Думаете, что-нибудь изменилось бы? Мы все равно разошлись бы каждый по своей дорожке.
— Что вы собираетесь делать?
— Еду в Аризону, обратно на шахты.
— Опять через эту ужасную пустыню? — Ее передернуло. — Надеюсь, что больше никогда в жизни не увижу пустыню.
— Мне надо ехать именно этой дорогой, я должен вернуться к тому, что оставил.
— К девушке?
Ну как я мог ответить, если и сам не знал? Да, там была Девушка. Потом она поехала на Восток навестить кого-то из своей родни и не вернулась. Даже не написала.
Эндж… Эндж Керри.
— Нет, мэм, — сказал я, — не к девушке. Похоже, мне суждено одному бродить по диким местам, и конца тому не видно.
— Должен быть конец, Телль.
Ну, я глянул в ее огромные черные глаза, увидел влажные, чувственные губы и подумал, что если это западня, то приманка выбрана точно.
— Мэм, — ответил я, — снаружи вы совсем как женщина.
Она напряглась, словно я ее ударил.
— Что вы имеете в виду?
— Как вам сказать, мэм… Я человек, который совсем не разбирается в женщинах, но, кажется, чувства у вас все снаружи, а не внутри. Я не хочу оказаться в положении этого старика. Я с удовольствием бы вас поцеловал и все такое, но при условии, что буду видеть обе ваши руки, потому что не знаю, в какой вы прячете нож.
О, она разозлилась, да еще как! Губы сжались, лицо застыло в гневе, она хотела дать мне пощечину, но сдержалась. Она хорошо владела собой, и прошла секунда или две, прежде чем она заговорила.
— Вы ошибаетесь. Просто я не нашла своего мужчину… Мне приходилось держать себя в руках, приходилось быть осторожной. Но ради вас я могу стать другой.
— Ладно, — сказал я неожиданно для себя самого, — давайте попробуем. Я оседлаю для вас лошадь, и вы можете возвратиться со мной в Аризону. Если ваши чувства не изменятся, когда мы приедем в Прескотт…
Она снова схватила меня за руку, подступив так близко, что я вдохнул сладкий аромат ее духов.
— О Телль, возьми меня с собой! Ну возьми! Я сделаю для тебя все, что хочешь. Буду любить тебя, как никто еще не любил! Ради тебя я даже поеду через пустыню. Если нужно, я доеду до самого Далласа.
Тут появился Родриго с двумя вакеро и моими мулами. Надо отдать ему должное: он действительно выбрал самых лучших. Я редко встречал таких — не низкорослых испанских мулов, а больших миссурийских — неоценимое животное для путешествий.
— Если хотите, сеньор, мы подержим их здесь, пока у вас не готов груз.
— Я буду вам признателен.
Родриго стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу, пока я седлал жеребца и готовился к поездке в город.
— Будьте осторожней, когда поедете через Нопалеру. Там часто убивают из засады.
— Грасиас.
Еще одну новость Родриго приберег напоследок. Он подошел, когда я, собрав поводья, взялся за луку седла.
— Тот, что приезжал сюда, худощавый, черноглазый…
— Да?
— У него есть напарник… друг. Он тоже был в пустыне, и как раз он знает, где спрятано ваше золото, амиго. Мне рассказали они. — Родриго качнул головой в сторону вакеро. — На свете очень мало секретов, сеньор, если умеешь слушать.
— Вы знаете, как зовут напарника?
— Дайер. Сэндмен Дайер.
Я слышал это имя… давным-давно. Вместе с ним воскресила память запах пороха и мокрой кожи.
— Вы знаете его? — спросил Родриго.
— Может быть… я не уверен.
— Будьте осторожны, сеньор. Говорят, он очень опасен, и у него много друзей. Несколько недель назад он приехал с севера, и с ним его люди — человек двадцать. С тех пор у нас начались грабежи, никто не может доказать, но все думают, что именно он главарь банды. Дайер хорошо стреляет, сеньор, он — ганфайтер, и очень опасный: убил одного человека в Вирджиния-Сити, а другого — в Пайоше.
Я сел на коня и поглядел на свои руки, лежавшие на луке седла: огрубевшие от работы, привыкшие к кирке, лопате, топору и лассо. И к револьверам тоже.
— Это не имеет значения, амиго. Если у него золото, которое принадлежит не только мне, но и моим друзьям, я обязательно спрошу, где оно.
— Хотите умереть?
— Никто не хочет умирать.
Я развернул жеребца, выехал с ранчо и направился к городу.
Мне осталось только забрать свое золото. Для этого надо увидеть Сэндмена Дайера. Или… может, я слишком подозрительный? Не скрывается ли тут ловушка? Может быть, кто-то пустил слух с тем расчетом, чтобы его услышал я?
Когда я приехал в Лос-Анджелес, уже стемнело и во многих домах горели огни. Я въехал со стороны смолокурен, оставил коня в лучшей конюшне города и возвратился в «Пико-Хаус», в свою комнату.
В холле сидел человек в белой шляпе с плоскими полями и читал «Стар». Он посмотрел на меня поверх газеты, и я увидел его глаза, затененные шляпой.
Мои немногочисленные пожитки лежали в комнате, рядом я положил винтовку и вещи из седельных сумок найденных лошадей. Осталось найти только золото.
Я устал… до смерти устал. От усталости у меня кружилась голова. Завтра вечером мне надо встретиться с Сэндменом Дайером, но сейчас надо отдохнуть.
Я снял рубашку, налил в таз воды, умылся и причесался. Стоя перед зеркалом, стал рассматривать себя, рассматривать старые пулевые шрамы, напомнившие о войне и уличных перестрелках, и более тонкие шрамы от ножевых ран. Все это метки того, как мне «везло».
Я много раз видел, как умирали люди. Умом я сознавал, что от смерти никто не застрахован и не защищен, однако сердцем я не хотел верить, что могу умереть сейчас, сегодня, завтра…
Молодые вообще не верят в свою смерть, что-то внутри их твердит: да, другие могут умереть, но не я, не я. Я буду жить…
И все же, когда я увидел, как умер хороший человек, а плохой остался в живых, я понял, что все смертны и что я ничем не отличаюсь от других. Завтра, когда я пойду за своим золотом, пуля или нож могут оборвать мою жизнь.
И все же я пойду. И не потому, что я такой храбрый, а потому, что надо.
Сев на кровать, я начал было снимать свои запыленные сапоги, когда шаги за дверью заставили меня внутренне сжаться. Через секунду я услышал легкий стук в дверь и, прижавшись спиной к стене, с револьвером в руках, спросил:
— Кто там?
— Вам письмо, сэр. Оно прибыло вчера, но я ожидал увидеть вас в баре.
— Просуньте его под дверь.
Последовало минутное колебание, а затем на полу появилось письмо, написанное незнакомым размашистым мужским почерком.
«Мистер Сэкетт! Когда привезли почту с фургона, который вы видели в каньоне, оказалось, что там было письмо и для вас, адресованное мне. Поскольку оно может оказаться важным, пересылаю его вам.
Харди».
Вскрыв конверт и развернув написанные убористым почерком страницы, я увидел, что письмо от Эндж.
Я упал на постель и медленно, с трудом — потому что в детстве почти не ходил в школу — прочитал письмо.
Она болела… теперь выздоровела… Хочу ли я, чтобы она вернулась? А затем она сообщала: она возвращается. На первом же дилижансе. Мы встретимся в Прескотте.
Я сложил письмо и засунул его в карман брюк. Разделся и лег. Натянув одеяло, я осторожно вытянул ноги: кровать была рассчитана на людей покороче меня, и постепенно расслабился, блаженствуя на мягком матрасе.
Эндж, моя Эндж… Она возвращается на Запад. Мы встретимся в Прескотте.
Вдруг я сел.
Эндж будет ждать меня в Прескотте, а я приеду с другой женщиной!
В конце концов я лег и постарался еще раз расслабиться, но как я ни пытался…
Неожиданно я проснулся. Едва удалось заснуть, как что-то, какой-то слабый шум разбудил меня. Я хотел было двинуться, но вовремя остановился. В комнате кто-то был.
Дверь, кажется, закрыта, окно открыто совсем чуть-чуть, однако в комнате кто-то был.
Слабый скрип подсказал мне, что чужак стоит рядом с кроватью. Я приоткрыл один глаз, увидел темную напрягшуюся фигуру, слабый отблеск на лезвии ножа и бросился на человека, повалив его на пол.
Задыхаясь от страха и бешенства, я подмял его под себя, схватил за запястье и начал выворачивать руку с ножом. Другой рукой я ухватил незнакомца за пояс, встал на ноги, одновременно подняв его, и выбросил в окно.
Раздался оглушительный треск и звон стекла, затем дикий, отчаянный крик на улице и глухой удар, когда он грохнулся на землю.
Только тогда я заметил, что дверь приоткрыта, и, захлопнув ее, задвинул для надежности засов, затем опять лег. Сквозь разбитое стекло в комнату врывался холодный ночной воздух. Я услышал взволнованные голоса снаружи… но решил, что это меня не касается.
Через некоторое время по коридору затопали тяжелые сапоги и кто-то начал барабанить в дверь.
Оторвав голову от подушки, я сказал:
— Убирайтесь, черт подери! Неужели здесь нельзя поспать?