– Я изучила, как это делали раньше, и пришла к выводу, что нам это не очень подходит. Раньше было принято стреляться…
На пистолетах, знаем, кино видели. Аристократы надевают белые рубашки, идут к мельнице, жуя мерзлую рябину, вышибают друг другу черепушки и падают в снег, истекая кровью. У нас такое, конечно, не пройдет. Мельницы нигде не найти, все сломали, зачем нам мука? Разве что в Голландии где, но до Голландии никак не добраться. Рябины нет, есть чертополох засохший. Пистолеты. Конечно, можно пойти в Музей цивилизации, там оружия всякого валяется просто в изобилии, да только проку от этого оружия нам совсем никакого нет. Из пистолета мы друг друга даже не покалечим, даже если в голову стрелять. А какой интерес в дуэли без членовредительства? Правильно, никакого.
На саблях еще раньше дрались, возьмут сабли и фехтуют, пока один другому кишки не выпустит, или голову пока не отрубит. И здесь, на первый взгляд, возникает интерес – поскольку голова сама по себе не регенерирует, если голову снесешь – все, конец, обратно не прикрепишь. Но тут у этого моего соперника налицо преимущества – у него позвонки сросшиеся, да так крепко, что даже мне их не разрубить. То есть он мне башку снести может, а я ему нет. Какая же это тогда дуэль?
На ядах еще раньше дуэлировали – это, понятно, нам не поможет, разве что кислоту глотать, но это тоже не выход, заживет все рано или поздно.
– …Можно натянуть между небоскребами канат и идти навстречу друг другу и бороться. Но потом я поняла, что это технически сложно осуществимо.
– Почему? – глупо спросил Беловоблов.
– Небоскребов нет поблизости, Прадедушкин, – объяснил я.
Беловоблов даже к.б. не обиделся, совсем запущенный тип. А еще в человека влюбиться хочет. Ему бы в кассовый аппарат влюбиться. Или в батарею. Это бы да.
– Совершенно верно, – согласилась Кострома. – Подходящих зданий, к сожалению, нет. Девять этажей для нас маловато, не успеем набрать ускорение…
Как, все-таки, экзотически мыслит Кострома. Толкаться на канате, натянутом между небоскребами. Полет мысли. Ускорение. Вдохновение к.б. Наверное, когда она человеком станет, сильно преуспеет.
– Тут ты, Поленов, прав. – Костромина поглядела на меня с укоризной, будто это я разрушил все небоскребы вокруг. – Небоскреба сейчас не сыщешь.
– Я вот тут предлагаю… – Я хотел предложить бензопилы, но Костромина остановила меня жестом.
И к.б. в задумчивость погрузилась.
Она расхаживала по комнате, а мы сидели на бревне. Последний раз я был в гостях у Костромы больше года назад, с тех пор многое изменилось.
Раньше комната выглядела… обычно так. Как у всех нас. Обои какие-то с листочками, древние, наверное, еще сто лет назад клеенные, железная мебель. Три стула, отлитые в давнишнюю пору на чугунном заводе, каждый килограммов по сто пятьдесят, монументальные вещи. Да кровать еще. Кровать у Костроминой была на зависть всем кровать – наследственная, от бабушки перешла, титановая. Легкая, но прочная, три поколения Костроминых по женской линии ночевали на этой кровати – и ничего, как новенькая. У меня вот кровать тоже не самая плохая, стальная – так уже вся прогнулась, хотя я не ерзаю, лежу себе спокойно, как сосулька…
Да, кровать титановая. Полки книжные нормальные, на них в основном еженедельники – про растения, про разведение черепашек, бисероплетение разное, ничего интересного.
Сейчас из всего этого убранства осталась только семейная кровать. Вместо древних обойных цветочков красовался гигантский коллаж. Один такой, большой, по всем стенам от пола до потолка. Коллаж состоял из картинок, вырезанных из газет, журналов и книг, по большей части они просто клеились, бестолково. Но в некоторых местах, например, на западной стене, я проследил некоторый смысл – там изображались всевозможные куколки с головами от некоторых знакомых мне вуперов, а над куколками уже бабочки – и тоже с головами тех же вупов, ну, или уже людей к.б. Это символизировало как бы перерождение – типа, сиди в гусенице, старайся, жуй целлюлозу – и станешь человеком со временем.
Видимо, искусство коллажа развивало творческий сегмент души.
Соулбилдинг.
На полу лежал ковер с непонятными восточными узорами, дальний угол был подозрительно измочален – то ли корова пожевала, то ли собака Кузя, а по центру шли проплешины. Что символизировал этот потрепанный ковер, я сказать не могу, но помещению он придавал уют и замызганность одновременно.
На книжных полках лавбургеры, от еще старинных, до последних, где в космонавтов влюблялись. Книги – это хорошо, они учат жизни и состраданию.
Кроме того, в комнате плескался беспорядок. Некоторые легенды гласят, что вампиры не терпят беспорядок, не могут пройти мимо рассыпанного коробка спичек, впадают в бешенство при виде грязных ботинок и выпрыгивают в окно, если виртуоз-балалаечник по телевизору пускает фальшивую ноту. Вранье. В вампире так мало электричества, что он не обращает внимания на такие мелочи, как рассыпанные спички. Но насчет жилища – это да, есть комплекс. Минимализм, геометризм, линолеум должен быть всегда вдоль, никаких косых линий. И это у всех, и не объясняется никак. Раньше и у Костромы было все в шахматном строе, теперь с этим происходила борьба. Много мелких вещей и много неперпендикулярных прямых, все вкривь, вкось и кое-как.
Ну и Кузя.
Кузя притворялся мертвым в корзине, забранной со всех сторон войлоком, так что получилось как бы такое осиное гнездо. Не показывался. Лежал, не дыша.
Гнездо Кузи, кстати, весьма вписывалось в общую схему хаоса, организованного Костроминой. Сам Кузя, наверное, тоже создавал беспорядок. Беспорядок развивал в Костроминой человеческую непредсказуемость и загадочность, заглавные человеческие качества.
Не знаю, как Костромина, а я себя в этой комнате чувствовал как-то не по себе. Казалось, что вот-вот я куда-то свалюсь.
Беловоблов тоже чувствовал себя неуютно, листал туда-сюда дуэльную брошюру, шевелил губами. Кто как стоять должен, кто первый стреляет, как потом правильно труп уносить – чтобы обязательно рука по снегу волочилась. Или по земле, оказывается, в дуэлях множество тонкостей, без которых дуэль толком и не дуэль вовсе, а так, спортивная стрельба по мишеням. А дуэль – это культура.
– Надо все-таки стреляться, – пробурчал Беловоблов. – Все стреляются.
Всегда знал, что сильным мозгом он не отличается, впрочем, у них вся семья такая, все работают трубогибами да канализаторами, и Беловоблов тоже будет канализатором.
– Пистолеты не подойдут, – отклонила предложение Костромина. – Причины вполне понятны. И давайте без откровенной экзотики, дело серьезное. Есть какие-нибудь еще идеи?
– На бензопилах, – предложил я.
Костромина к.б. расхохоталась, но я предложил снова:
– На бензопилах. А что? Это классически.
– С чего это бензопила – классический дуэльный предмет? – не поняла Кострома. – Обоснуй.
Я обосновал.
– Завсегда так происходило, – сказал я. – Я это в книжке какой-то читал, из старых. Раньше, в человеческие времена, это был весьма распространенный способ выяснения отношений. Бензопилы компактны, удобны, разрушительны, ими всегда дрались. Сначала топорами всякими, затем саблями, потом шпагами, ну и бензопилами, наконец. Даже фильмы снимали про бензопильные битвы. С разных сторон сходилось человек по двести – и давай бензопилами махаться.
Беловоблов пожал плечами.
– Я могу парочку найти, – сказал он. – У нас много разных железок, наверное, бензопилы тоже есть.
– Вот и отлично. – Костромина улыбнулась. – Так и решим. Послушай, Беловоблов, а у тебя еще есть такие печальные рассказы? Или только пилы?
– Да, есть и рассказы. Мы раньше в Новороссийске жили, там все время что-то происходило. Я их много знаю, этих историй…
– Здорово. Встречаемся завтра в пять, – сказала Кострома. – В пять, Беловоблов. Все дуэли происходят ранним утром, это тоже традиция. Про пилы не забудь. Дуэль сначала, а потом истории снова послушаем. Ладно?
– Ладно.
Глава 13«Дружба»
– Какие славные ты истории рассказываешь, – передразнил я.
Кострома поглядела на меня с интересом.
– Какие славные ты истории рассказываешь, – повторил я.
– Да брось, – махнула рукой Костромина. – Ты что, решил, что я…
Костромина уставилась на меня, а потом к.б. расхохоталась.
– Что?
– То. Дурак ты, Поленов, дурак. Его заинтересовать надо было, выслушать. А ты его по уху сразу. Так дуэли не делаются.
– И что?
– Ничего. Ты, Поленов, конечно, мой друг, но… Но нет в тебе перспектив. Я это с каждым разом все больше и больше вижу.
Сказала Кострома к.б. с разочарованием.
– Не бойся, не брошу, – тут же успокоила она меня. – Не брошу. Бросать – это не по-человечески. А нам надо стараться жить по-человечески. Но нам надо очень постараться, ты понимаешь?
– Еще как.
– Вот и постарайся. Когда Света приедет, поздно стараться будет. Я на тебя надеюсь.
– Я тоже, – сказал я.
Со стороны ангара показался Беловоблов. На плечах он тащил две какие-то громоздкие оранжевые конструкции. Мы с Костроминой переглянулись с непониманием.
– Что это? – поинтересовалась она.
– Бензопилы, – ответил Беловоблов и сгрузил аппараты на асфальт.– «Дружба» называются.
Я представлял бензопилу несколько иначе. Компактный инструмент с отточенным, как бритва, лезвием, которым при желании можно даже жонглировать. Изящный инструмент. Практически шпага. Мне дедушка рассказывал, что в детстве он ходил в цирк, там один вамп жонглировал как раз бензопилами, целыми тремя, а одну не поймал. И она ему прямо на голову и упала. На две половинки распилила. Не думаю, чтобы тремя такими вот «Дружбами» можно было бы жонглировать.
– «Дружба», – перечитала Костромина название. – На самом деле бензопилы. Какие-то очень уж старые.
– Зато надежные, – заверил Беловоблов. – Грубые, но безотказные.
– Пожалуй…