почти непроходима от спящей команды, и только около пушек бодрствует половинное число орудийной прислуги. На мостиках же и других возвышенных местах всегда самая бдительная служба.
Не люблю я дежурств в море. Тревожно все-таки. Весь день поминутно дымки то справа, то слева, ночью то огни, то неосвещенные темные силуэты рыбачьих джонок - пока-то убедишься, не миноносец ли это, загримировавшийся мирным рыбарем. Зато, когда вернешься с дежурства в бухту, невольно какое-то спокойствие разливается. В эту ночь мы долго не спали: очень любопытно было узнать, какая это парусная джонка удирает от нас таким ходом при полном безветрии. Мы старались осветить ее прожектором, но лучи его оказывались мало действительными при лунном свете.
Сегодня всю ночь ссорился со старшим офицером... во сне. Снилось мне, что он позабирал всех фельдшеров и санитаров и порассылал кого на марс, кого в бочку выглядывать неприятеля, кого уголь грузить. Проснусь. Засну: тьфу, опять лезут мои несчастные санитары на марс, в бочку и т.д.
9 апреля. Вернувшись с дежурства, грузим уголь. Удалось списать на госпитальное судно "Орел" злосчастного Б. с сильным кровохарканием. Пресимпатичный матрос: все норовил работать, уверял, что никакого жара он не чувствует, а у него ежедневно к вечеру 39-40?. С погрузкой приказано спешить. Уходим сегодня в 12 часов дня. Куда? Почему? Что за экстра? Оказывается, французы просят нас удалиться по-хорошему. С одной стороны, видите ли, нейтралитет, а с другой - пришло известие, что и Линевич вместо победы разбит наголову.
- Честью просим.
- Ну, нам это не впервые. Мрачные, злые, точно волки, выходим мы в 2 ч 30 мин один за другим в море с тяжелым чувством изгнанников на душе. Почти весь шар земной обошли мы, притыкаясь к разным углам и дырам, изгоняемые отовсюду. А день-то какой сегодня, суббота вербная! Как мы все рассчитывали, мечтали утречком сегодня съехать, нарубить зелени, цветущих пальм, хотя [бы] немного скрасить нашу неприглядную обстановку, замаскировать эти наваленные всюду груды угля... И вербное воскресенье, значит, в море, и страстная неделя, и пасха, треплясь на этой волне... Говорят, адмирал Рожественский в том случае, если "самотопы" еще немного запоздают, не станет ждать и уйдет без них. Вечером было богослужение: всенощная без вербы.
10 апреля. Вербное воскресенье. Всей эскадрой шатаемся бесцельно взад и вперед самым малым (3-узловым) ходом, без эволюции, так себе, лишь бы время провести. В боевом перевязочном пункте - в церковном отделении - в невозможной жаре и духоте идет богослужение. Батя, отец Георгий, седенький благообразный старичок, служит с чувством, нараспев. Далее праздничный обед с командиром. Для веселости подпущена музыка. Музыканты разучили несколько новых маршей.
* * *
Моросит дождь. Скучно, сыро. По моему подсчету во 2-й Тихоокеанской эскадре за время перехода умерло пять офицеров и 25 нижних чинов, из них два офицера и семь нижних чинов от несчастных случаев; списано по болезни на Родину 10 офицеров и 42 нижних чина, из них один офицер и два нижних чина психически расстроенных, 28 - с острым туберкулезом легких. На самом деле эти цифры ниже действительных: я не располагаю всеми данными. Что же третья эскадра? Высказываются самые различные предположения; заключаются пари. Командир и я, смотря довольно оптимистически, записываемся на 16 апреля, другие, более осторожные, на другие числа вплоть до 28. Из взносов по фунту образовался фонд в 180 рублей. Первый приз 120, второй - 60 рублей.
С тех пор, как мы резко поднялись на север, сразу обнаружились острые желудочные заболевания. Вещь обычная и мне знакомая. Постоят на одном месте - привыкнут; два градуса севернее - снова то же самое. Заблаговременно отдано распоряжение носить набрюшники; фельдфебели пораздавали их всем и каждому и следят за этим, но не любит наша команда этого баловства и предпочитает по-прежнему спать с голым животом. И вот в разное время дня и ночи в лазарет прибывают больные с рвотой и сильнейшими приступами колик. Часов через пять все проходит благополучно. При этом наблюдается всегда одно и то же. Матросы, вообще терпеливый народ, словно дети боятся рвоты. Заболевший сейчас же ложится на палубу и вопит: "Помираю, братцы, помираю", а товарищи его, сломя голову, летят ко мне и докладывают: "Так что, надо полагать, Ваше Высокоблагородие, такой-то кончается".
Нередко из-за неисправности опреснителей, в воде появляется неприятный вкус. Сегодня это вызвало следующий инцидент: за утренним чаем офицеры спрашивают буфетчика, глупого, простоватого парня:
- Отчего это чай такой невкусный? - а тот отвечает:
- Вода, Ваше Высокоблагородие, такая, так что г-н дохтур в нее касторового масла налили.
- Что ты мелешь, болван?
- Так точно, Ваше Высокоблагородие, скус такой, да и команда на баке тоже баяла.
Заявили об этом мне:
- Если Вы не примете своих мер, придется доложить старшему офицеру.
Я принял меры, позвал буфетчика:
- Емельянов, что ты там такое говорил? Вода что ли касторкой пахнет?
- Точно так, Ваше Высокоблагородие, пахнет, да не я один, команда тоже сказывает.
- А откуда ты выдумал, что я подливал касторового масла в воду?
- На баке "печатают" (говорят), Ваше Высокоблагородие.
- Кто "печатает"? Укажи кого-нибудь.
- Так что запамятовал, Ваше Высокоблагородие.
- Ну, а ты вкус касторки знаешь? Принимал ее когда-ни? будь?
- Никак нет. - Санитар, дай-ка сюда касторки...
- Попробуй. Похоже? - Совсем не похоже, Ваше Высокоблагородие.
- Ну, ступай и не мели вздору другой раз.
Инцидент был исчерпан, и докладывать старшему офицеру было лишнее. Сверх ожидания вкус касторки даже понравился Емельянову. Наказание же его было иного рода: долго поднимала его на смех и не давала проходу на баке команда.
12 апреля. Эскадра крейсирует в море. "Рион", "Днепр", "Урал", "Терек", "Светлана", "Алмаз", госпитальное судно "Орел", "Жемчуг", "Изумруд", а также миноносцы втянулись в соседнюю бухту, принялись грузить уголь, а "Аврора" стала в дежурство близ входа в бухту. Перед заходом солнца с севера под адмиральским флагом пришел двухтрубный французский крейсер "Декарт". "Аврора" отсалютовала 13 выстрелами, сыграла марсельезу, офицеры и команда стояли во фронте, словом было все, что обычно полагается в таких случаях. У боцмана Н. аппендицит, требующий операции. Приятно, что с нами госпитальное судно. Командир к пасхе сам назначил денежные награды фельдшерам по двадцати пяти франков, санитарам по пяти. Очень любезно при скудности судовых наград.
13 апреля. Все суда, выйдя из бухты, присоединились к эскадре, построились в походный строй и двинулись к северу. Мы решили, что французы нас окончательно выставили. Идем на японцев. Отлично. Часа через два, однако, выяснилось, что идем совсем не так далеко, в соседнюю бухту. Что ж, и это хорошо. Поживем еще на белом свете. Сегодня выброшено тринадцать бочек солонины. То-то раздолье акулам. Видели в море неподалеку кита: кувыркался, пускал столбы воды.
В 5 ч 30 мин вечера стали на якорь в бухте Ван-Фонг.
Глава XXXII.
Ван-Фонг
Эскадра стоит в громадном полуоткрытом заливе, окруженном очень высокими горными кряжами высотой от двух до пяти тысяч футов. Склоны гор покрыты лесами; много прогалин, голых скал; на многих вершинах природой нагромождены точно искусственные каменные столбы, принимающие вид фантастических замков или храмов. К закату солнца все суда эскадры были на якорях, окружили себя сетями, выслали миноносцы и минные катера в дозор. Еще часа два продолжалось оживление рейда сигнализацией и рассылкой паровых катеров по разным неотложным надобностям; понемногу судовые огни погасали, и, наконец, эскадра погрузилась во мрак, зорко следя за окружающим горизонтом.
14 апреля. Ночью с крейсеров потребовали по 25 человек на "Воронеж" перегружать уголь с немца. Теперь наша очередь: на Мадагаскаре грузила команда броненосцев. Вышел приказ адмирала о том, что береговые жители дают сдачу фальшивыми русскими кредитками. Таковых не брать. Все это японское изделие - отголоски войны, дошедшие и сюда, до Аннама. О Небогатове ни слуху, ни духу. Мечтаем о возможном прорыве через Лаперузов или Сангарский пролив трех владивостокских крейсеров на соединение с нами. То-то хорошо было бы![40] Вечером на юте богослужение с чтением двенадцати Евангелий; присутствуют все свободные от службы. Тесно, жарко, душно, хотя ветерок и задувает свечи.
15 апреля. Утром по беспроволочному телеграфу получен ряд загадочных телеграмм: наконец с трудом разобрали одно слово: "Zud-Quest" {Юго-запад (фр.).}, очевидно, говорят французы. А мы думали, 3-я эскадра идет. В четыре часа дня был вынос плащаницы. Продолжаем грузить уголь ботами - медленно, но все же быстрее нашего флагманского корабля "Олег", который за ночь погрузил 40, а мы 61 тонну. Сегодня поэтому "Олег" на правах адмиральского корабля[41] отобрал у нас лучший трюм, а нам дал другой, со сломанной стрелой.
Впрочем, к вечеру немецкий пароход "Ева" стал борт о борт - погрузка ускорилась.
У борта судна толпятся аннамиты на джонках, в которых решительно все сделано из бамбука: дно, такелаж, циновки. Бамбук здесь универсален. Туземцы привозят для продажи местный малорослый тощий скот, кур, свиней, чай, табак, чеснок, саго, апельсины, бананы, папайю, манго, папельмусы, мандарины - все втридорога. С офицера за апельсин меньше франка не берут. Папельмусы мы называем семейными апельсинами, так как одним фруктом можно накормить человек пять - шесть. Папайя - род дыни с приторным сладким вкусом и семенами, похожими по наружному виду на рыбью икру. Все эти фрукты весьма полезны как разнообразие в пище; беда только в том, что наши нижние чины не умеют пользоваться ими: дорвутся до них, моментально обожрутся, а к вечеру катаются от боли в животе и рвоты.