Постараюсь связно рассказать все, как было.
Недаром у меня было это предчувствие… На следующий день мы работали вместе. Все шло как всегда. И вдруг… Какой-то глухой треск в потолке… Сверху летят куски прогнившей балки и тяжелый, висящий на ней аппарат «дельта-лучей» с грохотом падает вниз, разбивая угол стеклянного колпака над бассейном… Я слышу шипение газа и еще какой-то пронзительный свист… Момент — и над бассейном вываливается грузная фигура чудовища… По-видимому, оно было потревожено в своем послеобеденном сне и сейчас находилось в состоянии сильнейшего гнева. Мягкое студенистое тело все время меняло цвет, боковые придатки напружились и трепетали своими змеевидными щупальцами. Клюв злобно щелкал, а глаза горели от ярости зеленым фосфористым блеском… Еще секунда — и чудовище было у сломанной стенки… Вот оно протискивается через пролом…
Летят осколки стекла и вот уже по полу лаборатории слышится мокрое, противное шлепанье… Дальше — все как в тумане… Доктор Ивин хватается за грудь и с широко раскрытым ртом падает навзничь… Чудовище мягкими, эластичными прыжками несется на меня, направляясь к широко открытым дверям… Я в ужасе пытаюсь отскочить в сторону, запутываюсь ногами в электрических проводах и падаю, ударяясь головой о воздушный насос… Потом — темнота…
Очнулся я только через три дня в больнице, куда меня отвезли сильно обгоревшего на пожаре. Наверное, я при своем падении свалил горящую спиртовую лампу, и старый дом вспыхнул, как свечка. Дерево там было совсем как труха, и балка не выдержала тяжести аппарата. Доктору Ивину ничем нельзя было помочь. Он умер мгновенно от паралича сердца.
Но самое ужасное — это то, что сгорели все его препараты, все его приборы, все записки и чертежи… От лаборатории ничего не осталось. Над местом пожарища, как мне передавали, высятся лишь закопченные кирпичные трубы и валяется несколько исковерканных железных коробок… От великого открытия доктора Ивина не осталось никакого следа… Тайну «лучей жизни» гениальный ученый унес с собой в могилу.
Что же сталось, — спросит читатель этих безыскусственных записок — с виновником катастрофы? Сказать остается очень немного. Вырвавшись на волю, чудовище, точно по инстинкту, направилось к морю. Грузно подпрыгивая и хлопая своими ластами о землю, оно со свистом промчалось мимо толпы обезумевших от ужаса дачников, гревшихся на морском пляже, и шлепнулось в воду. Оно было видно еще довольно долго, пока, наконец, не добралось до глубокого места, где и исчезло.
Не стану здесь повторять всех нелепых толков, связанных с этой печальной историей, где нередко фигурировало мое скромное имя.
Процитирую лишь две газетных вырезки, которые я ставлю в связь со всем происшедшим.
«Петергоф, 2 августа. Катавшиеся на взморье были сегодня поражены и испуганы неожиданным зрелищем. Одна из лодок, в которой сидело двое молодых людей, оказавшихся гр. Марьей Журавлевой и местным жителем гр. Михаилом Ратинен, внезапно опрокинулась, причем находившиеся в ней попадали в воду. Поспешившими на помощь другими лодками гр. Марья Журавлева, успевшая ухватиться за руль опрокинувшейся лодки, была спасена, а гр. Ратинен утонул и тело его до сих пор не найдено. Загадочным в этом происшествии является утверждение гр. Журавлевой, что гр. Ратинен, будучи хорошим пловцом, также успел ухватиться за край лодки, но вдруг побледнел, дико вскрикнул и исчез под водой, „точно его что-то потянуло книзу“ — как выразилась гр. Журавлева. Полагают, что с гр. Ратиненом случился разрыв сердца, отчего несчастный и пошел ко дну».
Я же думал об этом иначе.
Другой случай.
«Кронштадт, 5 августа. Уловки контрабандистов.
Дежурный катер местного погранотряда недавно обнаружил на поверхности воды какой-то круглый предмет, уносимый ветром по направлению к Териокам. При приближении катера этот странный предмет начал довольно быстро удаляться, сильно вспенивая воду кругом.
После трех выстрелов из винтовок загадочный предмет погрузился в воду и исчез. Наверное, опять какая-то новая и, как всегда, неудачная попытка местных контрабандистов обмануть бдительность наших зорких пограногрядов».
Так ли уж виноваты тут контрабандисты? Скажу прямо: несомненно, бедного Ратинена уволокло наше бежавшее чудовище. Его же видел пограничный таможенный катер. Это оно виновно в пропаже нескольких коров, пасшихся неподалеку от берега около Териок. Это оно распугало всю рыбу на северном побережье залива. Это оно под Выборгом утащило в воду пастора, вышедшего рано утром на пристань у своего дома.
О появлении гигантского спрута в Балтийском море кричали шведские и немецкие газеты весь сентябрь месяц. Как известно, несколько экспедиций, организованных на моторных лодках, не привели ни к чему. Таинственный спрут легко ускользал из всех расставленных ему ловушек. Я уверен, что этот «осьминог» — все то же наше безымянное чудовище из стеклянного бассейна, созданное гением покойного доктора Ивина из ничего.
Существует ли оно и сейчас где-нибудь, или погибло в чуждых ему условиях? Не знаю…
ВСТРЕЧА
В «Романе с продолжением», опубликованном в «Комсомольской правде» 24 мая[1], мы пригласили наших читателей помечтать о будущем наших героев, о будущем нашей страны. Небольшую часть откликов мы уже поместили в номере от 16 июня. Вместе с молодежью захотели помечтать и наши видные ученые и техники. Мы получили от них ряд продолжений нашего «Романа», в которых они предлагают героям несколько вариантов их судьбы, связывая жизнь героев с бурным развитием социалистической техники.
Мечты советских ученых и инженеров предполагают, что те технические идеи, которые сейчас только возникают, зреют и проверяются, те проблемы, решения которых наука сейчас только ищет, уже разрешены и осуществлены на практике в годы, когда происходит действие «продолжения».
Мечтой инженера Никольского мы продолжаем сегодня наш «Роман с продолжением».
Географы уверяют, будто наша планета имеет подавляюще большие размеры. Такие большие, что человек на ней кажется меньше пылинки на Красной площади… И все-таки планета эта не настолько велика, чтобы такие пылинки в вихре, называемом жизнью, не могли время от времени сталкиваться друг с другом…
Особенно когда этот вихрь достигает силы урагана.
Именно такой ураган затопил площадь Восстания в Ленинграде 5 июня 194… года радостью, гордостью, ликованием десятков тысяч людей. Сюда, на площадь Восстания, пришли они встречать приезжающую группу героев-летчиков, чьи имена стали близкими и родными всему двухсотмиллионному населению Союза за последние трудные месяцы только что закончившегося военного столкновения…
Был жаркий летний день. Люди стояли на солнцепеке. Хотелось пить. И неудивительно, что какие-то две руки одновременно потянулись к стакану с нарзаном у перронного буфетного киоска.
— Пожалуйста…
— Нет, прошу вас…
— Фу, черт, да это ты, Пашка?
— Сеня! Вот здорово!
Когда друзья не видятся долгое время и их встреча случайна — не ждите от них исторических фраз при свидании…
До прихода поезда еще пять минут. Время достаточное, чтобы бросить беглый взгляд на беседующих.
Сеня вырос и возмужал. Несколько предательских белых прядок уже мелькают на висках. Черты лица обострились, но «в общем и целом» в нем еще немало того самого Сени, который не жалел ни своего времени, ни голосовых связок на комсомольских собраниях. В этом отношении он не сделался ни спокойнее, ни сдержаннее и сейчас, работая директором треста скоростного транспорта.
В Пашке изменений больше. Впрочем, будем его лучше называть Павлом Ивановичем Самсоновым, главным инженером недавно законченной новой линии меридианальной вакуумной дороги. Сказалась потеря руки. Она потеряна где-то там, за Уралом, после обвала во время постройки дороги. Впрочем, это обстоятельство заметишь не сразу, так как искусственная рука неплохо справляется со своими обязанностями.
— Ну, браток, как хочешь, а это не по-дружески… — начал Сеня, — в трест к нам писать ты горазд, как полагается, ругаешься и требуешь всякой всячины на постройку вашей трубы, — а чтобы самому когда-нибудь заглянуть к товарищу, так на это тебя не хватает… Можно подумать, будто старое время — ночь езды. А дела всего на три часа.
— Подожди, подожди, дорогой, дай хоть взглянуть на тебя как следует. Ай, молодец! Ну прежде всего, Сеня, еще раз спасибо за помощь постройке. Впрочем, одно «спасибо» ты уже получил, — и Паша кивнул на матово-серебряный краешек ордена, поблескивавший на лацкане сениного пиджака… — Жаль, что не удалось повидаться в позапрошлом году, когда ты приезжал к нам с наркомом в Свердловск. Не вовремя меня тогда угораздило… — и Паша угловато помахал перед собою своей левой рукой.
— Да, слышал, дружище, слышал. И даже был у тебя с наркомом в больнице, но тебе не до нас было. Лежал пластом и о своей трубе бредил… Вот что, милок, когда встретим ребят, едем ко мне, побеседуем по душам. С женой познакомлю. Да ты ее знаешь… — и быстрая усмешка мелькнула под сениными усами. — Где ты остановился?
— Как всегда — в нашем дворце инженеров на Васильевском…
— Ну и напрасно, ехал бы ко мне…
Но дальше разговаривать было трудно. Толпа встречающих на перроне все прибывала. Собственно, перрон трудно было назвать перроном в его старом понятии.
Огромное, крытое легким стеклянным куполом здание между бывшей Лиговкой и бывшей Гончарной улицей, с десятками рельсовых путей и паутиной проводов над ними — ничего не напоминало узкий каменный и стеснительный ящик старого «Николаевского вокзала». Уже лет пять, как трехпутная линия Ленинград-Москва была полностью переведена на электрическую тягу, старое здание вокзала было заменено новым, изумительным по своей смелости и красоте.
…Глухое гудение моторов, и длинное, змеевидное тело поезда с тупоносым электровозом подползает к перрону. Плохо пришлось бы тем, кто когда-то назывались беспризорниками, — и их уже давно нет в СССР, — пожелавшим бесплатно проехаться на электропоезде 194… года… Ни подножек, ни тамбуров, ни буферов, ни растяжек — ровно ничего, к чему можно было бы прицепиться не только человеку, но даже котенку. Сплошная гладкая полированная стенка с наглухо закрытыми окнами, вдоль которой лишь скользят встречные струи воздуха, не встречая лишнего сопротивления.