Дешевизна и общедоступность легких автомобилей и маленьких аэропланов сделали то, что уже в конце XX века рост населения крупных городов почти всюду остановился. Чудовищному их перенаселению, достигшему к тому времени в некоторых центрах, вроде Нью-Йорка и Лондона, 20–30 миллионов жителей, пришел свой конец, особенно с той поры, когда окончательно было уничтожено частное землевладение. Кончились спекуляции с городскими землями и началась эпоха планомерного строительства городов. Появились новые культурные и промышленные центры. Группы людей, объединенных общей работой или общими культурными запросами и интересами, соединялись в общины и при содействии государства, иначе говоря союза отдельных общин, приступали к постройке своих небольших городов и селений. Некоторые из этих новых городов потом исчезали, другие, построенные на более солидных и прочных условиях, ширились и процветали.
— Подожди, — прервал я речь Фера, — а что же сделалось с административными учреждениями, заводами, банками, музеями и театрами?
— Ну, — улыбнулся Фер, — наш общественный строй не нуждается в прежних бюрократических аппаратах. Самоуправляющиеся отдельные общины отлично справляются со своими местными задачами. Для более крупных вопросов созываются соединенные общинные советы в одном из ближайших городов, делами областей ведает областной Совет, а над ними стоит верховный Совет, имеющий свое постоянное местопребывание в Механополисе. Ты что-то упомянул о банках? Это ты, наверное, по старой привычке. Банки нам теперь не нужны — с тех пор, как мерилом ценности предмета сделался труд, вложенный в его изготовление, и особенно с той поры, когда золото перестало быть драгоценным металлом. Твой вопрос о заводах гораздо серьезнее. Существуют еще несколько групп промышленных процессов, как, например, в области металлургии, машиностроения и химической технологии, где необходимо сосредоточение большого количества работающих в одном месте. Я говорю — большого — лишь относительно, так как теперешние производственные процессы настолько упрощены и механизированы, что там, где в ваше время требовалось десять человек, теперь необходим лишь один, и то исполняющий больше роль надсмотрщика за правильной работой машин-автоматов. Ну, их ты и сам скоро увидишь… Значительная часть необходимых для человека работ, особенно по изготовлению тканей, разных вещей домашнего обихода, произведений искусства и многих других предметов, делается теперь не на фабриках, а дома, полукустарным способом.
Я выразил мое глубокое изумление подобной системе, признававшейся в наше время отжившей формой производства по сравнению с крупными централизованными и механизированными предприятиями.
— Ты был бы прав, — ответил мне Фер, — если бы мы жили в вашу эпоху или в эпоху, близкую к ней. Но сейчас отпал один из самых крупных факторов промышленности капиталистического периода. Я имею в виду конкуренцию и погоню за прибылями со стороны предпринимателя. Конечно, нет спора, что многие вещи, например, вот хотя бы эта твоя украшенная чеканкой кираса, могли бы быть изготовлены на большом заводе и тысячами рабочих и станков-автоматов. Но все дело в том, — при этом Фер улыбнулся, — что мы сейчас уже достаточно богаты знанием, материалами, разными запасами, наконец, неистощимыми источниками энергии и имеем достаточно свободного времени, чтобы позволить себе в те часы, когда мы не обязаны выполнять какой-нибудь коллективный необходимый труд — на это, в среднем идет не более одного-двух часов в день, — работать над тем, что нам более всего по душе. Вот так мы и делаем многие вещи, для которых не нужны громоздкие машины и аппараты. Утром я отбываю свою трудовую повинность на одном химическом заводе в 200 километрах от нашего дома, куда летаю на своем одноместном аэроцикле, а днем помогаю отцу в лаборатории и изготовляю некоторые части электротехнических приборов. Части эти я затем отсылаю в центральный распределительный склад, откуда они идут в сборочные мастерские и проверочные лаборатории. Правда, я трачу иногда на изготовление того или иного предмета втрое больше времени, чем я потратил бы его, стоя у станка на заводе, но тогда бы вещь не имела той цены и в моих глазах, и в глазах других людей, которую она теперь имеет, выйдя из моих рук.
— Цены? — переспросил я, — но о какой цене может идти речь в вашем новом общественном строе? И все-таки я не пойму, зачем тратить на работу два часа, когда можно ее сделать в один час?
— А зачем ты тратишь на прогулку, которая тебе доставляет радость два часа, а не один? Зачем ты иногда идешь пешком, когда мог бы проехать в автомобиле? То же самое и здесь — всякая работа, если она связана с творчеством, для нас, людей XXX века, самая чистая, самая глубокая радость. Если мы делаем какую-нибудь вещь, то мы хотим, чтобы она не только была годна, но чтобы в ней остался отпечаток нашего творческого «я». Вот почему ты можешь увидеть предметы и даже части машин, украшенные рукой артиста, предметы, которые не только приносят пользу, но также и радуют взор окружающих…
— Вот, взгляни на этот воздушный корабль, — Фер схватил меня за руку и повлек к прозрачной стенке каюты. — Разве он не прекрасен, разве эти украшения корпуса не напоминают собою оперение лебедя? Тот, кто их делал, знал, что трудился не понапрасну. Мы глядим на его произведение и мысленно шлем благодарность неизвестному художнику, запечатлевшему на этом аэронефе искру своей богатой фантазии…
Я начинал понимать… Теперешний труд — это свободное творчество, потребность, необходимость… Трижды счастливые дети новой земли! Вы сбросили с себя проклятие веков, вы уничтожили бремя подневольной работы! Ни нужда в куске хлеба, ни плети надсмотрщика, ни алчность предпринимателя не висят более над свободным трудом человека!..
В этот момент мы медленно пролетали над какими-то длинными серыми корпусами. Глухое гудение, несшееся оттуда, не оставляло сомнения, что это какой-то крупный завод. По-видимому, происходила смена работающих очередей. Со всех сторон слетались и съезжались рабочие новой смены. На ровной прозрачной крыше столпилось несколько десятков молодых девушек, спешно прилаживавших к своим плечам знакомые уже нам летательные крылья. Еще несколько секунд, — и все они, точно хлопья пуха, поднялись и устремились навстречу нашему кораблю. Вот уж они над нами, — схватившись за руки и звонко смеясь, они кружатся веселым хороводом над нашими головами, заглядывая в каюту, откуда мы шлем им свое приветствие…
И мне представилась другая картина. Моабит — предместье Берлина. Полдневный гудок. Широкая пасть заводских ворот раскрывает свои железные челюсти. Толпа бедно одетых, утомленных существ с землистыми лицами и развинченными движениями грязно-серым потоком выплескивается на скользкую, блестящую от грязи мостовую. Слышны крики и топот тяжелой обуви. Кто-то пробует запеть уличную частушку, но обрывает ее на половине замысловатым ругательством… И над всем серая паутина дождя… Это прошлое…
Глава VI
Металлургический завод XXX века. — Куда исчезли доменные печи? — Мир без каменного угля. — Чем заменили исчезнувший каменный уголь? — Водородная плавка. — Уголь из атмосферной углекислоты. — Механическая мастерская XXX века. — Новые материалы. — В тысячу раз прочнее стали. — Прозрачное железо. — Легкие сплавы. — За железом в недра земли. — Как была сооружена шахта в 2000 километров глубины? — Памятник жертвам труда.
Скоро зеленая заросль сделалась реже, но зато все чаще начали попадаться массивные заводские здания, трубы, необъятные круглые баки, гигантские каменные конуса, — стало слышаться глухое гудение, и в воздухе явно почувствовался запах озона с примесью еще какого-то газа.
— Сейчас мы пролетаем над нашими крупнейшими металлургическими заводами, — объяснил Рени. — По величине и производительности с ними могут соперничать лишь заводы в области Аретии — область эта в ваше время носила имя западной Сибири.
Я изумился тому, что не вижу характерного облака дыма и пара, составлявших необходимую принадлежность всякого более или менее крупного завода в мое время.
— Дыма? — переспросил меня Рени. — О, с ним давно уже покончено, — и навсегда. Еще в эпоху великих войн двадцатого века облака дыма почти исчезли из пейзажа городов и заводов, чтобы переместиться на поля сражений, служа маскировкой для войска и воздушных судов. Такие дымовые завесы успешно применялись даже в первую мировую войну, когда в них скрывались целые боевые эскадры… Но уже ваши техники поняли, что дым — это не что иное, как расточение народного достояния, так как с дымом и пылью уносилась изрядная доля несгоревшего топлива и других материалов. При помощи электрических пылеуловителей они вполне удачно разрешили эту задачу, сэкономив для промышленности много миллионов тонн угля и разных металлов. С того времени воздух над городом и над заводскими центрами стал почти таким же чистым, как в лесу и в деревне. Больше того: даже бесполезно теряемую углекислоту сумели заставить служить на пользу людей. Газы доменных и металлургических печей очищались и делились на составные части, — горючие газы поступали в двигатели внутреннего сгорания, а углекислота по длинным трубопроводам шла на поля и огороды, где под влиянием солнца в несколько раз увеличивала их урожайность. Это как раз те самые длинные, извивающиеся по земле трубы, которые ты здесь видишь, но их делают все меньше и меньше, так как уголь — будь то в промышленности или домашнем быту, — давно уже уступил свое место другим источникам теплоты.
Мы с профессором Фарбенмейстером попросили нашего капитана сделать здесь небольшую остановку, чтобы хоть бегло ознакомиться с современным крупным заводом.
Рени охотно исполнил наше желание, и через несколько минут его аэронеф с характерным свистом, взметывая облако пыли, садился на землю перед крупным величественным зданием, где было сосредоточено управление всем огромным заводом.
Еще до спуска, Рени по беспроволочному телефону известил кое-кого о нашем прибытии; поэтому нас встретило несколько человек, по-видимому, принадлежавших к администрации. Это было все то же рослое, крупное поколение людей Нового Мира, с широкими, свободными движениями и ясными, открытыми лицами. Одежда их состояла из такой же металлической кирасы и шлема, только вместо плаща сверху была еще одежда из глянцевитой, плотной материи, захваченной у запястья рук и на щиколотках.