Как мы будем убеждаться многократно, те критерии, которые формулировались в отношении исторического труда в этой рецензии, Николаевский адресовал в первую очередь самому себе и неуклонно следовал им в историческом анализе на всем протяжении своего творчества. Что же касается «Новой русской книги», то Борис Иванович продолжал с нею активное сотрудничество на протяжении следующего года и дважды выступил с содержательными обзорами «Из недавнего прошлого русской литературы», в которых лапидарно рассматривались новейшие документальные и мемуарные издания[248]. В первом из этих обзоров давалась источниковедческо-историографическая оценка эмигрантской исторической литературы, отличавшейся, по его мнению, в худшую сторону от изданий, выходивших в России. Эмигрантские издания почти не используют архивную документацию, отмечал автор. Значительно благополучнее обстояло дело с мемуарами. Позитивно отличались от других публикаций статьи А. Лясковского о жизни А.И. Герцена в ссылке и о ссылке А.Г. Короленко (обе статьи были опубликованы в газетах – одна в Вильно, другая в Берлине). Правда, тут же указывалось, что автор этих статей явно не принадлежал к числу архивных работников: он не фиксировал названий дел, из которых были извлечены материалы, и даже использованных архивов. И только сведущие лица по содержанию могли установить, о каких архивах шла речь. Отмечая невысокую квалификацию автора и предостерегая от излишнего к нему доверия, Николаевский отмечал некоторую новизну приводимых им сведений, в частности публикацию жалобы Короленко на действия исправника в городе Глазове, показывающей, как формировался Короленко, постепенно превращаясь в борца за легальные права, каким знала его Россия на протяжении трех десятилетий. Высоко была оценена публикация в белградской газете «Новое время» отрывков из дневника известного издателя A.C. Суворина, в частности о его встречах с H.A. Некрасовым в 1875 и 1877 гг. «Здесь все интересно: и упоминание о писании водевилей, и рассказ о первых скитаниях в Петербурге, и отзывы о Тургеневе, Гоголе, Белинском»[249].
Второй обзор был целиком сосредоточен на публикациях в зарубежной печати материалов о Короленко. Здесь прежде всего отмечалась ценность воспоминаний М. Горького. Речь шла о встречах в Нижнем Новгороде, о влиянии, которым пользовался Короленко. Николаевский оценивал не только высокую фактическую точность и важность горьковской информации, но и блестящий язык, живость образов. Подчеркивалась ценность писем Короленко Горькому, опубликованных в качестве приложения. Значительно скромнее оценивались другие воспоминания о Короленко, хотя они (например, заметки Е. Чирикова) давали отдельные штрихи, интересные для будущей биографии писателя. Отмечалась, наконец, публикация двух писем Короленко – одного по еврейскому вопросу (конец 80-х годов) и другого, относящегося к восприятию им задач искусства и процесса художественного творчества, его специфики.
Но в основном Б.И. Николаевский подвизался на страницах журнала в жанре критико-библиографическом. Автор знакомил зарубежную русскую публику с издававшимися в России историческими и историко-литературными журналами «Голос минувшего», «Книга и революция», «Русская летопись»[250]. Оценивая последние номера «Голоса минувшего», он особо выделял некоторые наиболее ценные материалы, в частности главы из «Истории моего современника» того же В.Г. Короленко, очерки известного марксиста Л.Г. Дейча. Другие публикации вызывали у него резкие критические суждения, а порой и прямое отторжение. В отношении некоторых из них он употреблял даже такое «недипломатичное» выражение, как «развесистая клюква». В целом резко критически оценивались Николаевским первые два номера «Русской летописи», но выражалась надежда на публикацию в этом журнале в будущем документов и мемуаров.
Значительно более высокой оценки заслужили у критика мемуарные труды. В рецензии на воспоминания В. Фигнер «Запечатленный труд» говорилось: «И по богатству фактического содержания, и по художественности изложения книга является на редкость дорогим вкладом в русскую – не мемуарную только – литературу»[251]. В подробной рецензии отмечалось исключительно важное значение мемуаров Ю.О. Мартова и В.М. Чернова, незадолго перед этим выпущенных в Берлине издательством З.И. Гржебина[252]. Подчеркивалось, что впервые появились воспоминания не рядовых участников социал-демократического и эсеровского движений, а их наиболее видных руководителей. Эти произведения осветили «моменты, которые на долгий период определили характер движения», – писал автор. Вместе с тем выявлялась специфика обоих трудов.
В воспоминаниях Мартова (он обычно публиковался под именем Л. Мартов)[253] особенно выделялась тема «революционер как психологический тип» и указывалось, что Юлий Осипович, как видно из его книги, быстро и уверенно нашел свое место в определенном направлении революционного движения – в марксистской партии. В то же время Виктор Михайлович Чернов[254] долго метался в поисках той идеологии и организационных форм антиправительственной работы, которые в конце концов сделали его лидером партии эсеров. Первой же его «революционной любовью» являлась пропагандистская работа среди тамбовских крестьян[255].
Столь же высоко оценил Николаевский изданные в Париже письма В.Г. Короленко советскому наркому просвещения A.B. Луначарскому[256]. Считая книгу «желанным подарком для читателя», рецензент выделял главную ее тему – борьбу против большевистского насилия – и отмечал высокое мужество, принципиальность и самоотверженность писателя в отстаивании элементарных гражданских прав самых различных слоев населения – крестьян, мелких торговцев и предпринимателей, бедного еврейского населения, низших слоев городского мещанства и т. д. В то же время выпущенная в Петрограде апологетическая биография одного из большевистских лидеров – Я.М. Свердлова – была оценена крайне отрицательно как попытка оправдать не только диктаторские стремления этой личности, но и курс советского правительства в целом[257].
Сотрудничая в «Новой русской книге», Николаевский познакомился со многими российскими эмигрантами, принадлежавшими к различным политическим направлениям. Он постоянно сталкивался с Романом Борисовичем Гулем, бывшим активным участником вооруженной борьбы против большевиков, ставшим теперь секретарем редакции журнала, Алексеем Николаевичем Толстым, Ильей Григорьевичем Эренбургом[258], Игорем Северяниным, И.С. Соколовым-Микитовым и другими видными писателями и общественными деятелями. Гуль так описывал первые свои впечатления от встречи с Николаевским:
«Он был очень высок, широк, крепок, тогда очень худ, в лице что-то как будто башкирское (он уфимец). Был Б.И. сыном священника, вообще кондового духовного звания, только вот он подгулял, став меньшевиком-начетчиком. Тогда у Б.И. была редкая русско-интеллигентская бороденка. Голос, не гармонирующий с его мощной внешностью, – высокий тенор (особенно смех!)… Только-только вырвавшийся из Бутырок Б.И. по виду был типичнейший русский революционер (хоть позируй для передвижников: «Не ждали»)»[259].
Секретарь редакции вспоминал живописный эпизод общения Николаевского с редактором. Как-то, когда историк зашел в кабинет Ященко, человека крупного и физически сильного, тот оглядел фигуру посетителя и сказал: «Ну и здоровенный же вы экземпляр! Я меньшевиков таких что-то никогда и не видел. Они все какие-то дохлые». Встав вдруг из-за стола, Ященко предложил Николаевскому побороться. «И они схватились. Стол был опрокинут, стулья отлетели в стороны, лицо и лысина Ященко побагровели. И все-таки Николаевский грохнул его на диван. Ященко поднялся. «Ну и здоровенный же вы бык! Вот вам и Второй Интернационал!» – смеялся он, тяжело дыша. И Николаевский задохнулся: победа над Ященко была нелегка, кубанец был тоже здоровенный, и уфимцу пришлось с ним поднатужиться»[260].
Гуль, правда, был неточен в отношении сути договоренности о сотрудничестве Николаевского в журнале. В его памяти запечатлелось, что Ященко договорился с Борисом Ивановичем, что тот будет давать обзоры советской литературы. «Это была, конечно, ерунда, ибо для художественной литературы у Б.И. «уха» не было. Но и Ященко литературно не был чуток». Николаевский действительно делал в журнале обзоры советской литературы, но отнюдь не художественной, а исторической и, главное, публиковал рецензии на мемуарные и научно-исторические произведения. Так что на самом деле Ященко был «литературно чуток», поручив именно Николаевскому обзоры литературы определенного жанра.
Точнее Гуль рассуждает по поводу причин, привлекших Николаевского в «Новую русскую книгу». Писатель полагает, что историка привела в журнал жажда ознакомиться с огромной русской эмигрантской прессой, выходившей по всему миру и поступавшей в редакцию. Это действительно была одна из причин его сотрудничества, но конечно же не единственная. Политически Николаевскому необходима была трибуна более широкая, нежели меньшевистский «Социалистический вестник», в котором он вначале был к тому же на вторых ролях. Гуль рассказывает:
«Я бегло просматривал, вырезал кое-что для «НРК» и охапками выбрасывал остальное в мусорный ящик. Раз это увидел Б.И. Не преувеличу, сказав, что на лице его изобразился ужас. – «Роман Борисович, что вы делаете?! Вы все выбрасываете?!» – «Ну да, а что же с этим делать?» – «Да что вы! Что вы! Это же неоценимая вещь! Ради Бога, не выбрасывайте ничего, все оставляйте для меня, я буду приходить и все забирать!» Я был так глуп, что чистосердечно не понял, зачем это все Борису Ивановичу».