В очередной раз вопрос о новой ориентации обсуждался на ряде заседаний Загранделегации осенью и зимой 1935 г. На этих заседаниях укрепился союз Николаевского с правой фракцией. Он выдвинул емкую формулу подчинения тактики социалистических партий интересам ведения войны против фашизма, понимая, таким образом, что приход Гитлера означает быстрое приближение новой мировой войны. Большинство правых и центристов присоединились к его точке зрения. Правда, и тут приняты были все же тезисы Ф.И. Дана, в которых выдвигался утопический взгляд на новую войну как решительную схватку между фашизмом и социализмом, а не между фашизмом и демократией. Дан призывал «демократический социализм» в случае войны объединиться вокруг СССР[528].
Тем не менее дальнейший ход развития мировых событий привел к общей переориентации меньшевистского руководства, вопреки позиции Дана, от которого все более отчуждались. Сближение Абрамовича, Далина, Николаевского с Аронсоном в Загранделегации, с непартийными меньшевиками, считавшими себя последователями Плеханова, привлечение в «Социалистический вестник» С. Ивановича (Португейза), который издавал в Париже свой журнал «Заря», носивший непримиримо антибольшевистский и антисталинский характер, – все это привело к фактическому уходу Дана из организованного эмигрантского меньшевистского движения. Позже он стал издавать журнал «Новый путь», фактически создав свою сепаратную группу, постепенно приобретшую прокоммунистические черты. Заграничная же делегация сплотилась в результате усилий Николаевского и его союзников на правоцентристских позициях.
Николаевский оставался социал-демократом, сохранявшим верность марксистской традиции в ее классическом облике, который преданно охраняли партии Социалистического рабочего интернационала. Николаевский не был сектантом, поддерживал ровные отношения с эмигрантами других политических убеждений (за исключением крайних правых, например, тех, кто сотрудничал с фашистами или нацистами). Он не пренебрегал случаем помочь владельцам частных архивов разобраться с бесконечными бумагами и участвовал в разборе и сохранении архива журнала «Современные записки», который выпускался в Париже группой эсеров (В.В. Руднев, И.И. Фондаминский-Бунаков, А.И. Гуковский, Н.Д. Авксентьев, М.В. Вишняк)[529]. В последние годы существования журнала, 1938–1940 гг., Николаевский даже опубликовал там три материала, правда подчеркнуто неполитического характера[530].
Со снисходительной усмешкой Николаевский рассматривал возню правых эмигрантских организаций, деятельность Лиги Обера, выступления А.И. Гучкова и других бывших консервативных политиков. Когда Гуль сообщил Николаевскому, что Гучков просит у него рукопись только что написанной Гулем книги о Дзержинском, «великий следопыт» Николаевский, по словам Гуля, ответил: «Это он для Лиги Обера». Действительно, для Бориса Ивановича Лига Обера «была немного «контрой». Для Гуля – нет. Он «дал Гучкову рукопись «Дзержинского»[531].
Лига Обера – полуофициальное наименование Международной лиги борьбы против III Интернационала, образованной в Женеве в 1924 г. Названа она по фамилии швейцарского антикоммуниста. Тогда же была создана русская секция Лиги Обера, ставившая задачу привлечения эмиграции к активным выступлениям против большевистской диктатуры, вплоть до вооруженной борьбы. Секция имела представительства в более чем двадцати странах, в том числе в Германии, Франции, Великобритании, США и Китае, однако численность этих организаций была незначительной. Лигу возглавлял Постоянный секретариат (руководителем был А.И. Лодыженский). Она прекратила свою деятельность в 1939 г. Понятно, что эта организация рассматривалась Николаевским как невлиятельный клуб незначительной группы лиц, к тому же крайней правых по своим убеждениям[532].
Однако к самому Гучкову как к бывшему октябристу, историческому деятелю интерес у Николаевского сохранялся. Еще живя в Германии, Николаевский встречался с Гучковым и даже записал фрагмент его воспоминаний, связанный с некоторыми эпизодами выступления генерала Л.Г. Корнилова в конце августа 1917 г. и его попыткой установления в России твердой государственной власти. Доверительных отношений с Гучковым у Николаевского, однако, не сложилось. Из Франции Николаевский писал в нью-йоркскую газету «Форвертс», что Гучков «очень любит говорить о прошлом, но не говорить для печати. Он мечтает о том, чтобы написать воспоминания, подвести итоги, – и колеблется, боится взять непосильную ношу».
Попытка разговорить бывшего политика, уговорить его рассказать о минувших днях по написанному Николаевским плану не удалась. План «испугал Гучкова, – вспоминал Борис Иванович, – так как роль Гучкова, как я узнал позднее от его жены, в моем плане вырисовывалась как чересчур революционная»[533]. Но вот когда у одного из эмигрантов – H.A. Базили, бывшего дипломата, занимавшегося в эмиграции литературной деятельностью, – возникла мысль записать воспоминания Гучкова и последний дал на это согласие, Николаевский оказал максимальное содействие. Это было весьма интересное и в какой-то степени авантюрное предприятие, ибо Гучков, участвовавший во многих поворотных событиях недавней истории, будучи великолепным оратором, оказывался весьма скупым, когда ему приходилось вспоминать прошлое.
Александр Иванович Гучков (1862–1936) – выходец из купеческой семьи – в молодые и средние годы был участником событий в горячих точках. В 1899 г. он отправился в Южную Африку и участвовал в Англо-бурской войне на стороне буров, проявив мужество. В 1903 г. Гучков поехал в Македонию и участвовал в восстании местного, в основном болгарского, населения против османского господства. В следующие годы он занялся политической деятельностью, став основателем и лидером право-либеральной партии «Союз 17 октября». В 1910–1911 гг. он являлся председателем Государственной думы, в начале Февральской революции принимал в Пскове отречение от престола Николая II, а затем был военным министром первого Временного правительства. Человек отчаянный и решительный, он не раз участвовал в дуэлях, в 1908 г. даже вызвал на дуэль лидера кадетов Милюкова, который в Госдуме обвинил его, что тот «говорит неправду» (дуэль не состоялась, так как секунданты добились примирения). Эмигрировав после Октябрьского переворота, Гучков являлся одним из наиболее видных организаторов антисоветских и антикоммунистических русских объединений за рубежом[534].
Базили собирался проинтервьюировать Гучкова, как и других эмигрантов, для подготовки своей книги по истории императорской России. Николаевский помог будущему автору сделать вопросник. Содержательность вопросов, видимо, была одной из причин, по которым Гучков согласился на интервью. Состоялись несколько встреч. Они стенографировались. Воспоминания составили более 100 страниц машинописного текста. Издать книгу, однако, не удалось. В мае 1936 г. Николаевский с сожалением писал профессору А.Ф. Изюмову – заместителю директора Русского заграничного исторического архива в Праге, – что выпуск книги Базили «из-за кризиса все затягивается». После смерти Гучкова Базили передал стенограммы его душеприказчикам, но все еще надеялся на публикацию[535].
В августе – сентябре 1936 г. в парижской газете «Последние новости» появилась обширная публикация «Из воспоминаний А.И. Гучкова». В предварявшей ее статье несостоявшегося дуэлянта Милюкова говорилось, что мемуары представляют собой литературную переработку стенограмм: «Эта обработка являлась только предварительной, уже по одному тому, что лицом, взявшим на себя труд, не были использованы все найденные после смерти Гучкова стенограммы», подразумевая под «лицом» Базили[536]. Иными словами, воспоминания были опубликованы в сокращенном виде. Базили ограничился лишь отрывками, отмеченными самим Гучковым, но даже они, похоже, газетой не были опубликованы полностью. Публикация воспоминаний Гучкова оборвалась в «Последних новостях» неожиданно и без указания причин[537]. Сами стенограммы оказались в Гуверовском институте в коллекции Базили и в полном объеме увидели свет только в 1991 г.[538]
Продолжение политологических штудий
В целом Борис Иванович все более отходил от политических волнений, столкновений и склок. Он почти полностью переключился на политологическую, а вслед за этим на научно-историческую и научно-организационную деятельность как руководитель филиала Международного института социальной истории. Он был сосредоточен в первую очередь на сущности и конкретных проявлениях сталинизма как политической доктрины единовластия, ее террористической и агитационно-популистской сторонах, на том, что Николаевский еще не называл тоталитаризмом (к таковому определению сталинской власти он придет после Второй мировой войны). Исследователь по существу дела понимал сталинизм не как особую власть (ее следовало бы определить как авторитаризм, который может существовать в качестве политической стороны тоталитаризма, но также и вне его)[539], а как складывавшуюся или уже сложившуюся социально-политическую систему.
Используя уже примененную им форму, Николаевский в 1933 г., то есть сразу же после переезда из Германии во Францию, опубликовал в «Социалистическом вестнике» серию «Писем из Москвы», которые, как он признавался через много лет, были в значительной степени основаны на информации, полученной от известного советского писателя Исаака Бабеля. С Бабелем Николаевский действительно не раз встречался в Париже