Троцкий, находившийся в это время в Мексике, послал свои показания парижскому следователю Барнье, занимавшемуся делом о похищении архива. В них он высказал убеждение, что акция была проведена НКВД и что документы понадобились Сталину «как техническая опора при создании новых амальгам» (так называл Троцкий сталинское процессы). Через некоторое время Троцкий вновь отправил Барнье свои показания, приводя неопровержимые аргументы в пользу того, что грабеж был осуществлен советской разведкой. «Если бы начальник парижского отделения ГПУ оставил на столе в помещении института свою визитную карточку, он этим немногое прибавил бы ко всем другим уликам»[606], – заключал Троцкий.
Весьма интересно, что это письмо оказалось в московском госархиве, в архивном фонде Троцкого, куда оно было передано, в свою очередь, из Архивной службы ФСБ Российской Федерации. Иными словами, и это письмо было перехвачено советскими агентами. Возможно, оно было послано в редакцию «Бюллетеня оппозиции» для передачи французскому следователю, но похищено Зборовским. В архиве находится и обширная переписка Льва Седова с отцом, с американским журналистом Максом Истменом и прочими лицами, с издательскими фирмами и всевозможными другими адресатами различных стран. Эта документация тоже, безусловно, попала туда из спецслужб, где были собраны все украденные из МИСИ и перехваченные Зборовским документы[607].
Так с весьма драматического криминального эпизода началось сотрудничество Николаевского с Троцким. Оно всегда было заочным. Троцкий с Николаевским непосредственно не общался, не встречался и не переписывался. Посредниками выступали Лев Седов и его помощница Л.Я. Эстрина, бывшая сотрудница Николаевского. Через Седова и Эстрину Троцкий консультировался с Николаевским, работая над книгами о Ленине (работа над этой биографией осталась в начальной стадии) и о Сталине (был завершен первый и вчерне второй том). Из переписки между Троцким и Седовым видно, что Николаевский дал согласие оказывать содействие работе над книгой о Сталине и что Троцкий, несмотря на принципиальные политические расхождения между ними, проявлял готовность, в свою очередь, быть ему полезным.
Позже Николаевский рассказывал, что Седов просил его найти в «Социалистическом вестнике» публикацию писем Ленина Троцкому, и в ответ Борис Иванович предоставил Седову полный комплект журнала[608]. В одном из писем Троцкого сыну говорилось: «Пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить через твое посредничество Б.И. Николаевского за его обстоятельные и серьезные замечания. С некоторыми из них я не могу, правда, согласиться… Во всяком случае, замечания Б.И., без сомнения, помогут мне уточнить текст… Еще раз благодарю его»[609].
Новые публикации из истории русского социализма. Потресов
Участие же Николаевского в политических акциях эмигрантов-меньшевиков становилось все более ограниченным, да и меньшевистская организация в Западной Европе все более редела в силу прежде всего естественных причин – ее ветераны постепенно покидали сей мир, а молодежь почти не пополняла их ряды. Дан с грустью писал другому меньшевику-эмигранту С.Е. Эстрину в апреле 1940 г., то есть уже в начале Второй мировой войны: «Боюсь, что для многих товарищей за долгие годы эмиграции и оторванности от политической работы на русской почве партия потеряла (если не в сознании, то в психологии) это действенное, служебное значение… Какие старцы там, Абрамович ли и Николаевский, Дан ли и Югов, на каком языке они молятся и даже каким святым акафисты читают, – это для «мирянина», право уж, не так важно»[610].
Тем не менее Борис Иванович продолжал в Париже не только работу по собиранию архивов организаций и деятелей социалистической эмиграции, но и по публикации их произведений. Именно в это время появилась его первая крупная аналитическая биографическая статья, посвященная одному из основателей российской социал-демократии А.Н. Потресову. Она предваряла сборник избранных произведений этого видного политического деятеля, давая выпуклую характеристику его жизненного пути и особенно взглядов как по социально-политическим проблемам России начала XX в., так и по конкретным вопросам общественных движений этого периода. В Потресове автор видел одного из виднейших представителей умеренного крыла российских марксистов, последовательного сторонника демократических принципов, сохранившего и в эмиграции веру в возвращение России в русло демократического развития[611].
Автор предупреждал, что он никогда не принадлежал к числу фракционных друзей Потресова, часто расходился с ним по многим партийно-политическим вопросам и поэтому не стремился дать критического анализа взглядов своего персонажа. Цель его состояла в том, чтобы как бы «отстраненно» рассказать о его жизни и деятельности. Однако автор сознавал, что его отношение к политической позиции Потресова просто не могло не наложить отпечатка на изложение. Вся ответственность за содержащиеся в работе оценки лежала на нем одном, предупреждал Николаевский.
В основу работы легли не только воспоминания и рассказы близких и друзей Потресова, но также материалы из его личного архива и архивов Мартова и Аксельрода. Отмечалась помощь в выявлении и обработке этих материалов, оказанная ему меньшевистским деятелем Ю.П. Денике. Далее шел насыщенный фактами, анализом, обобщениями, написанный сочным языком, легко и с интересом читаемый очерк о формировании и развитии одного из основоположников российского социал-демократического движения.
Николаевский подчеркивал специфику идейного формирования марксистов внутри страны – критическое изучение и пересмотр народнических установок. «Нужны были большие усилия, чтобы наново проработать этот материал и прийти к новым, самостоятельным выводам»[612]. В таком процессе важны были далеко не только умозрительные заключения. Для своей первой работы Потресов избрал положение кустарной промышленности в России, прежде всего потому, что именно ей народники отводили особое место, полагая, что, занимая крестьян в зимнее время, она даст возможность избежать пришествия капитализма. В селе Павлово Нижегородской губернии студент Потресов собрал большой материал, убедительно показавший, что кустарная промышленность эволюционирует, что в споре с народниками более правильные позиции занимают марксисты.
Вместе с тем Потресов пришел к выводу, что «достойно ответить народникам и защитить марксизм можно только на легальной арене»[613]. Именно этим была продиктована его поездка к Плеханову с идеей «пролезть через цензурное ухо», которая увлекла основоположника русской социал-демократии. Так что Потресов имел определенное отношение к появлению ставшей позже знаменитой плехановской книги «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», вышедшей в Петербурге в конце 1894 г. Сам же Потресов, с одной стороны, развернул активную работу по изданию марксистской легальной литературы, а с другой – включился в создание подпольного социал-демократического Союза борьбы за освобождение рабочего класса, ставшего впоследствии особенно широко известным благодаря участию в нем молодого В. Ульянова (Ленина).
Николаевский анализирует эволюцию взглядов Потресова, связанную с его участием в Союзе борьбы и с первым арестом, последовавшей затем ссылкой, появлением на Западе течения ревизионизма, которое было связано с именем германского социал-демократа Э. Бернштейна, стремившегося внести в марксистское учение уточнения, которые соответствовали бы новейшим особенностям социально-экономического развития общества. Теперь Потресов, сам выехавший за пределы Российской империи, ставший эмигрантом, был одним из наиболее активных инициаторов пропаганды марксизма не только в легальной, но и в подпольной печати, одним из практических создателей газеты «Искра» и связанного с нею журнала «Заря».
Историк не отказывался от рассмотрения и политико-психологических проблем, их воздействия на развитие все более усиливавшихся разногласий в стане, казалось бы, прочных единомышленников. Однажды в ссылке разыгралась трагедия: затравленная оскорблениями, покончила жизнь самоубийством одна из ссыльных, оставив записку, в которой передавала свою историю на суд товарищей. Весной 1903 г. этим делом занялась редакция «Искры». Главными обвиняемыми были два нелегальных работника, позднее игравшие крупную роль в среде большевиков. Ленин был не просто против принятия организационных мер, но даже против осуждения виновных, так как «интересы партийной работы должны стоять выше соображений морального порядка». Наиболее решительным противником такой точки зрения выступил Потресов, который требовал устранения виновных по крайней мере из руководящих учреждений создаваемой социал-демократической партии.
Осторожный Николаевский при этом не называл ни фамилии главного виновника, ни его жертвы. А они были хорошо известны: обсуждалось недостойное поведение агента «Искры» Николая Баумана, который вступил в интимную связь с женой своего товарища, некой дамой по фамилии Приходько, потом бросил ее и стал ее же грубо высмеивать. Потресов, а вслед за ним Мартов были поражены, с каким откровенным цинизмом Ленин – их друг и единомышленник – хладнокровно подменил понятия честности и справедливости «полезностью для дела», возводя это в особую, «классовую» мораль[614].
Чем руководствовался Николаевский, отказавшись от упоминания фамилии Баумана? Трудно дать на этот вопрос определенный ответ. Скорее всего, сказалось нежелание компрометировать память человека, который был убит черносотенцами в 1905 г. – менее чем через три года после этого весьма показательного события. Но описанного эпизода для назревавшей всесторонней конфронтации между Лениным с группой ближайших последователей и их партийными товарищами, в числе которых оказался Потресов, было достаточно, он показан отчетливо. Через годы в одном из интервью Борис Иванович отметит, что данный инцидент положил конец политической дружбе Ленина и Мартова