Противоречия и конфликты внутренней и внешней политики Москвы Николаевский связывал воедино почти во всех своих статьях о хрущевском периоде. Но особенно четко все более обострявшийся «кризис руководства» был им рассмотрен в публикации, посвященной участию Хрущева в сессии ООН в 1959 г. Уже в это время, то есть за четыре года до свержения Хрущева, автор считал несомненным, что «те части партийного аппарата, которые сопротивлялись курсу на уступки колхозному крестьянству в плоскости политики внутренней и боролись против курса на «мирное сосуществование» в плоскости политики внешней, ведут энергичное и успешное наступление против той политики, которая была официальной политикой Хрущева в период его прошлогоднего визита в США»[824].
Работы Николаевского о советской тоталитарной системе после Второй мировой войны (включая книгу, подготовленную совместно с Далиным), о кризисе тоталитаризма в хрущевское время, о советской внутренней и внешней политике 40–50-х годов и особенно о внутренней борьбе в кремлевском руководстве со всеми ее социальными, мировоззренческими и просто личностными перипетиями и конфликтами являлись яркими образцами плодотворного историко-политологического анализа, блестящих обобщений на базе имевшихся скудных первоисточников. Своими размышлениями и выводами Николаевский нередко делился с нью-йоркской русскоязычной публикой, причем подчас в старейшей газете эмиграции «Новое русское слово» публиковались не только объявления о лекциях, но и тезисы предстоявшего выступления, а после выступлений – подробные отчеты о них с обширным цитированием. Так, сообщая о намечаемой на 20 октября 1963 г. лекции Николаевского в отеле «Риверсайд плаза» на тему «СССР в полосе жестоких кризисов», газета опубликовала ее план: 10 лет без Сталина, диктатура партии в стране и диктатура партийного аппарата над партией, кризисы идейный, внешнеполитический, хозяйственный, поиски выхода, боязнь войны, роль технической и научной интеллигенции.
Некоторые пункты плана публикивались с определением сущности позиции лектора: «Партийный аппарат – наиболее паразитический и бездарный слой советского общества» или «Теперь диктатура вошла в полосу жестокого кризиса отношений с деревней»[825]. Когда же лекция была прочитана, русскоязычная газета поместила ее подробное резюме[826]. Николаевский начал с того, что в России «сейчас не скучно жить. Напротив, жизнь там бьет ключом – нужно уметь лишь внимательно наблюдать и держать глаза открытыми». И далее особое внимание уделялось внутренним противоречиям в советском руководстве, главным образом по китайскому и югославскому вопросам. Автор обращал внимание слушателей, что в отсутствие Хрущева, отдыхавшего на Кавказе, Президиум ЦК с подачи Ф.Р. Козлова одобрил резолюцию, дезавуировавшую политику Хрущева на улучшение отношений с Югославией, как Хрущев примчался в Москву и смог изменить курс в нужную ему сторону. И все же в стране нарастали, по словам лектора, элементы оппозиции – как консервативной, так и либеральной. «Хрущев понимает необходимость реформ при одном, однако, условии – основы режима и его идеологии должны остаться неприкосновенными, – заключал Николаевский. – Выкорчевать элементы сталинизма из практики советской жизни Хрущеву еще далеко не удалось, хотя съезд и развязал ему руки для дальнейшей борьбы в этом направлении. Как он справится с иностранными сталинистами, особенно с китайскими, албанскими и прочими, – покажет время»[827].
Николаевскому пришлось проводить коррекцию своих взглядов после октябрьского пленума ЦК КПСС 1964 г., на котором фактически произошел государственный переворот – Хрущев был отправлен в отставку. Уже переселившийся в Калифорнию Николаевский в мае 1965 г., приехав в Нью-Йорк, выступил с лекцией «Советская Россия после Хрущева»[828]. Основную причину свержения «Никиты-кукурузника» лектор видел именно в том, что Хрущеву не удалось выкорчевать корни сталинизма, хотя он и задумывался о «своем некрологе», рассчитывая войти в историю с «приличной репутацией». Однако при наличии сталинской системы, основы которой Хрущев оставил нетронутыми, все его реформы были обречены на неудачу. Даже такая, казалось бы, прогрессивная инициатива, как передача машинно-тракторных станций колхозам, обернулась для колхозов финансовыми тяготами и организационной неразберихой. «Его стремление провести реформы в колхозах и в положении колхозников натолкнулось на нежелание партийных организаций выпустить из своих объятий деревню, которую они опутали, как спрут», – считал Николаевский. Новое советское руководство, продолжал Николаевский, сколько-нибудь большим авторитетом в стране и за ее пределами не пользуется. Оно явилось результатом компромисса различных течений и групп партийной верхушки, и ему необходимо еще окрепнуть и найти свою политическую линию. Не занимаясь конкретными прогнозами, Николаевский был в целом пессимистичен относительно возможности каких-либо прогрессивных изменений в СССР в обозримом будущем.
Глава 6СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ: АРХЕОГРАФ И ИСТОРИК
Анализ принципиальных проблем российской истории
Став в Нью-Йорке директором Американского рабочего архива и исследовательского института (в конечном итоге оказалось, однако, что это была только «вывеска», позволявшая придать некий законный статус его коллекции в новой стране обитания), Николаевский продолжил собирание документов и воспоминаний. Он усиленно пополнял свой архив, возобновив контакты с эмигрантами своего поколения, с представителям новой, военной и послевоенной эмиграции, и стремился получить у них разного рода первичные материалы. Средств на закупку документов и тем более архивных фондов было очень мало. Борис Иванович ухитрялся выкраивать скудные доллары даже из своего личного бюджета.
Друзья и коллеги по этому поводу острили, добродушно смеясь над его страстью, хотя, как правило, понимали ее значение для истории. Р.Б. Гуль вспоминал, что как-то в Нью-Йорке он и Николаевский были в гостях у Церетели. За чаем Церетели, любивший острить, говорил:
«Вот, Р.Б., вы, конечно, знаете архивную страсть Б.И. и то, что некоторые обвиняют его даже в возможности приобретения им чего-нибудь для архива путем похищения? Но если даже так, то это же – страсть! А если страсть, то что же вы хотите? Почему похитить любимую женщину можно, а похитить книгу нельзя? Страсть всегда есть страсть… и с ней ничего не поделаешь»[829].
В то же время Николаевский развернул подготовку новых монографических исследований и статей. Не было буквально ни одного сборника по истории революционного движения в России, который появился бы на русском языке в США и в котором Борис Иванович не принял бы участия как редактор или автор. Еще в 1946 г. он опубликовал большую и содержательную статью об общественной деятельности в России видного меньшевика П.А. Гарви, которая вошла в том, посвященный его памяти[830]. В «Социалистическом вестнике» были опубликованы работы о видных российских социал-демократах И.Г. Церетели[831] и Ю.П. Денике[832]. Некоторые проблемы только ставились (возможно, историк предполагал позже возвратиться к ним детальнее), другие освещались с разных сторон с привлечением максимально доступных документов.
В связи с появившимся в прессе документом о советско-германском военном сотрудничестве в 20-х годах Николаевский занялся и этой проблемой. Речь шла о меморандуме одного из крупных в прошлом германских промышленников Арнольда Рехберга, где приводились данные о связях командования рейхсвера с советским правительством, о помощи, которую оказывали власти СССР ремилитаризации Германии, о грубом нарушении ею военных статей Версальского договора, о германских военных объектах на советской территории. Николаевский доказывал, что меморандум заслуживал доверия, хотя в нем были и сомнительные места[833]. Последовавшие позже многочисленные исследования убедительно показали, что нацистский меч действительно ковался в СССР[834].
Одна из статей была посвящена урокам операции «Трест», проведенной советскими спецслужбами в 20-х годах[835]. Статья носила исследовательский характер, раскрывала подноготную успешной и длительной операции ОГПУ, агентам которого удалось глубоко проникнуть в организации эмигрантов, особенно в их военные и полувоенные структуры. Автор отмечал полное доверие со стороны окружения генерала Врангеля к главному участнику этой операции Якушеву. По мнению Николаевского, установление имен участников операции имело не только академический интерес. Впрочем, он преувеличивал актуальность вопроса, излишне обостряя подозрительность эмигрантов, и без того относившихся друг к другу с известным недоверием.
Продолжая эту тему, он опубликовал также в Бюллетене Лиги борьбы за народную свободу и в журнале «Народная правда» статьи, вскрывавшие провокационные действия в 30-х годах самих эмигрантских организаций[836]. Речь шла о секретной организации под названием «Внутренняя линия», которая была образована в 30-х годах по инициативе эмигрантского Русского общевоинского союза (РОВ). Занималась она «отвратительной практикой» (выражение Николаевского) ложных доносов на советских служащих, работавших за рубежом. Эти доносы разными путями направлялись в ОГПУ – НКВД и компрометировали не только самих лиц, против которых были направлены, но и многих других людей. Николаевский, в частности, приводил примеры из жизни советских служащих в Болгарии, где жертвами ложных доносов стал ряд работников советского полпредства, от шофера до военного атташе полковника В.Т. Сухорукова. «Внутренняя линия» сфабриковала также документы, указывавшие на то, что маршал М.Н. Тухачевский является германским агентом, и этим способствовала усилению репрессий в СССР, причем далеко не только против военных. Возражая некоторым эмигрантам, полагавшим, что эта подрывная деятельность «Внутренней линии» против советской власти была в полной мере оправдана, так как способствовала расшатыванию советской верхушки