, – писал Николаевский.
Маленков обеспечил себе стартовую площадку не только послушностью и активностью. Подобных лиц в его среде было немало. Он женился на коренной москвичке, женщине старше его, имевшей широкие связи в партийных кругах Москвы и по совместительству работавшей в секретариате ЦК РКП(б). Жена Маленкова – Валерия Алексеевна Голубцова – подчинялась непосредственно секретарю ЦК В.М. Молотову и составляла для секретариата обзоры о положении парторганизаций в провинции. Так Маленков обзавелся не только женой и отдельной комнатой, но и надежными партийными связями, что дало ему возможность стать уже в 1924 г. секретарем вузовской ячейки партии и не только благополучно выдержать партчистку, но и заработать политический капитал «принципиальностью» при «вычищении» из партии других и при создании вокруг себя группы лично преданных ему студентов технических вузов, которые были затем вознаграждены быстрым карьерным взлетом, в основном по хозяйственной лестнице. Среди этих приятелей были будущий нарком танковой промышленности и руководитель ряда других наркоматов и министерств, заместитель председателя Совнаркома СССР В.А. Малышев, министр электростанций и электроэнергетики, а затем первый заместитель председателя Совета министров СССР М.Г. Первухин, министр машиностроения и председатель Госплана, а позже первый заместитель председателя Совета министров СССР М.З. Сабуров.
Надо сказать, что Николаевский при изложении биографии Маленкова часто отвлекался. Он, например, подробно рассмотрел, как происходила борьба Сталина за власть в партии и стране, какова была роль его личного секретариата, какой характер носили конфликты генсека с объединенной оппозицией, которая в 1926 г. сплотилась вокруг Троцкого. Именно в это время, в середине 20-х годов, Маленков был привлечен к работе в Учетно-распределительный отдел ЦК, за которым стоял личный секретариат Сталина. Именно Маленков постепенно выдвинулся в качестве главного «чистильщика» партийных кадров, дослужившись в 1939 г., после XVIII партсъезда, до начальника Управления кадров ЦК ВКП(б). Иными словами, Маленков был вознесен на самые вершины власти во время «большого террора» и в связи с ним, став правой рукой Сталина, возглавив тот аппарат, который пронизывал партию и командовал ею. «Им был подобран строго проверенный личный состав этого аппарата, который он умел крепко держать в руках», – писал Николаевский, в распоряжении которого были свидетельства людей, не раз бывавших в управлении Маленкова:
«Комнаты, сплошь занятые стальными шкафами с миллионами карточек разных цветов и в разных комбинациях, с пометками разными чернилами, с условными значками, со ссылками на разные документы, хранящиеся особо, в секретных и весьма секретных сейфах; специально подобранные, особо проверенные и особо вымуштрованные служащие, сортирующие новые данные и разносящие их по карточкам, внося дополнения и поправки – так выглядит картотека»[892].
В годы войны Маленков, ставший ближайшим помощником Сталина по Государственному Комитету Обороны, получал особо ответственные поручения. Николаевский отмечал, в частности, его командировку в Ленинград в сентябре 1941 г., когда тот помог Г.К. Жукову мерами жесточайшего террора остановить развал фронта. После короткого периода конкуренции с A.A. Ждановым, прерванной смертью последнего в 1948 г.[893], руль большой политики снова находится в руках одного Маленкова, ставшего организатором новой чистки, в ходе которой фактически сменено было все партруководство. Впрочем, эта чистка не сопровождалась массовыми казнями, как это имело место в 1936–1938 гг. Установив, что Маленков, ставший председателем Совета Министров СССР после смерти Сталина и намеревавшийся стать новым первым секретарем партии, вскоре лишился реальной власти, уступив ее Хрущеву, Николаевский потерял к Маленкову интерес, так и не завершив книгу. Зато его внимание привлек политический путь человека, который после расправы с Берией стал руководителем идеологических аппаратов ЦК КПСС, – М.А. Суслова[894].
Взявшись анализировать его путь и уже написав о нем две статьи, Николаевский обнаружил, что Суслов ему скучен. «Выросший в партийных идеологических застенках, признанный партийный теоретик», Суслов возвысился, по мнению Николаевского, не потому, что имел «какие-то свои теории», а потому, что специализировался «на подстригании чужих теорий под секретарскую гребенку… В основе всех его рассуждений – элементарная подтасовка понятий… Суслов был и остался «поскребышем», пережившим поскребышевский период»[895]. Николаевский имел в виду сталинского секретаря А.Н. Поскребышева. Карьерное возвышение Суслова – «партийного чекиста», сотрудника Центральной контрольной комиссии ВКП(б), а затем партруководителя на периферии – происходило на фоне повальных арестов и расстрелов обкомовских руководителей. Суслов являлся организатором массовых расстрелов, высылок и принудительной коллективизации в Литве после ее присоединения к СССР в 1940 г. А вот дальше ничего интересного и исторически значимого в облике Суслова Николаевский не обнаружил. Так что и к Суслову, как ранее к Маленкову, автор быстро охладел.
От Суслова Николаевский перекинулся на маршала И.С. Конева[896]. Статья о нем появилась в 1961 г. не случайно. В августе 1961 г. Конев был назначен командующим советскими вооруженными силами, размещенными в Восточной Германии. Этот маршал рассматривался не просто как военный, а как военный политик.
Николаевский попытался воспроизвести жизненный путь Конева главным образом по собранным им неопубликованным рассказам людей, лично встречавшихся или служивших под его началом. Выяснялось, что у Конева была довольно извилистая биография. 17-летним пареньком, по окончании сельской школы, он отправился на заработки в Архангельск, где примкнул к эсерам, а в 1917 г. стал левым эсером. После разгрома левых эсеров в июле 1918 г. Конев перешел на сторону большевиков. Годы Гражданской войны он, теперь уже большевик, провел на фронтах в качестве комиссара и чекиста. Хотя сам был из крестьян, то есть был сыном крестьянина, «выделялся старательным участием в подавлении крестьянских восстаний»[897].
После Гражданской войны Конев то ли являлся слушателем Военно-политической академии им. Толмачева (позже она стала Академией им. Ленина), то ли пытался в нее попасть. Однако кадры этой академии находились под некоторым влиянием Троцкого. Конев же оказался в числе противников троцкизма и прочих критиков режима. В связи с этим его взаимоотношения с военно-политическими коллегами не складывались, и он решил уйти в строевые командиры, последовав призыву военного наркома М.В. Фрунзе к «красным академикам» отправиться в строевые войска.
Окончив курс командного состава Академии им. Фрунзе и дослужившись после этого всего лишь до командира полка, Конев в 1934 г. вновь появился в той же самой академии в качестве слушателя и на этот раз окончил Особый факультет, готовивший руководителей разведывательно-охранной службы. Тот факт, что бывший эсер смог не только пережить террор в армии в 1936–1938 гг., но и сделать карьеру, став в 1939 г. командармом 2-го ранга, говорит о многом. «Будущий биограф Конева по документам выяснит, какие именно нити протягивались между ним и организаторами «ежовщины»[898], – писал Николаевский. Впрочем, до настоящего времени ни одной объективной биографии маршала Конева не опубликовано[899].
Мало касаясь службы Конева в годы Второй мировой войны, Николаевский обратил внимание на жгучую ненависть своего персонажа к маршалу Жукову. Опытный интриган Сталин с успехом использовал этот порок Конева против Жукова, когда Жуков впал в опалу. В последний период жизни Сталина, когда после начавшегося конфликта с Тито Сталин стал рассматривать возможность нападения на Югославию, Конев был назначен командующим войсками Закарпатского военного округа, то есть теми армиями, которые могли бы нанести удар по режиму Тито, объявленного в СССР сначала ревизионистом, затем троцкистом и в конечном итоге фашистом.
После смерти Сталина Конев стал одним из ближайших сотрудников Хрущева. Именно он контролировал действия Жукова, а затем подготовил его падение[900]. В то же время Конев второй половины 50-х и начала 60-х годов – это представитель консервативной когорты партии, препятствовавшей реабилитации репрессированных военных. Именно благодаря этим репрессиям молодые командиры типа Конева смогли за короткий срок дойти до маршальских высот. Признавать, что занимал все эти годы места невинно убиенных, сталинский генералитет не собирался.
Прямым предостережением звучали заключительные слова статьи Николаевского, что появление Конева во главе советских войск, осаждавших Западный Берлин и оккупирующих Восточную Германию, – «важный барометр политических отношений между советской армией и верхушкой диктатуры»[901], так как именно Конев решительно возражал и против приостановки ядерных испытаний, и против сокращения численности советской армии, то есть вторгался в сферу политических решений советского правительства.
Биографии друзей
При всей важности работ, посвященных советским деятелям, несравненно большее внимание и, разумеется, симпатию Николаевского привлекали образы его друзей, единомышленников и соратников, а подчас и соперников – И.Г. Церетели, Ю.О. Мартова, Л.O. Дан, B.C. Войтинского, Г.И. Уратадзе, П.А. Гарви, Ю.П. Денике и многих других социал-демократов, а также деятелей политически Николаевскому чуждых, однако отнюдь не враждебных: лидера партии эсеров В.М. Чернова, известного легального марксиста, а затем либерального политика П.Б. Струве. Биографический труд Николаевского о Церетели был опубликован в шести номерах «Социалистического вестника»