Последний, шестой раздел публикации назывался «Вокруг Пражской конференции». Он был посвящен завершению полного организационного раскола в РСДРП путем проведения большевиками-ленинцами своей сепаратной конференции, которая в конце концов откровенно обманным образом была выдана ими за общепартийную. Николаевский не случайно назвал раздел именно «Вокруг Пражской конференции». В нем нет материалов самой конференции, которые были лишь выборочно опубликованы в СССР еще до Второй мировой войны[957] и в полном виде в распоряжении составителя не имелись. Речь идет в основном о трех вопросах: являлась ли конференция, созванная Лениным, подлинным форумом РСДРП; каковы были отклики на нее со стороны различных фракций, групп, течений и деятелей российских социал-демократов; как повлияли созыв и итоги этой конференции на взаимоотношения ленинской группы с европейской социал-демократией, прежде всего с германской и, главное, с «держателями» пресловутых партийных денег.
Документы показывают, что в конференции, помимо большевиков, формально участвовали только два меньшевика. К тому же один из них оказался, в сущности, ленинцем и, как свидетельствуют материалы, был своеобразным «агентом влияния» Ленина в плехановском стане. Второй же после конференции подверг саму конференцию и особенно поведение Ленина на ней весьма нелицеприятной критике и отказался от признания ее партийным форумом. Так что в результате оказалось, что в Праге собралась не партийная, а чисто фракционная конференция, которая фактически, хотя и не формально (формально это произошло в 1917 г.), завершила организационный партийный раскол.
Произошел и окончательный разрыв ленинской группы со сторонниками Плеханова, которые с характерной для них фразеологией назвали Ленина «неоликвидатором» партии[958]. Из ряда материалов (некоторые из них Николаевский включил в примечания) следует, что созданная Лениным большевистская Российская организационная комиссия (РОК) и особенно один из ее руководителей Т.К. Орджоникидзе проявили максимум усилий для того, чтобы подобрать на конференцию только таких делегатов, которые будут послушно выполнять ленинскую волю. Все же остальные группы и течения социал-демократов единодушно осудили раскольнические действия Ленина. Лидеры ранее близкой к большевикам польской социал-демократии в своем открытом письме плехановцам и группе «Вперед» упрекали и тех и других в том, что общая пассивность привела к тому, что их приверженцы в России, оставшись без руководства, пошли за большевиками «ленинского направления, служа против воли и помимо собственного ведома делу раскола».
Именно накануне Пражской конференции, в ноябре-декабре 1911 г., произошел конфликт Ленина с немецкими «держателями» денег. Каутский перестал прикрывать Ленина и потребовал, чтобы тот передал в фонд дополнительные 30 тысяч франков, которые ранее Ленин оставил у себя вопреки решению январского пленума ЦК РСДРП 1910 г. (сумма была даже большей – 33 тысячи франков). В этой связи К. Каутский и К. Цеткин (Ф. Меринг был тогда тяжело болен и сложил с себя обязанности «держателя») писали в Загранбюро ЦК РСДРП 18 ноября 1912 г.: «Согласно всем обстоятельствам дела мы делаем т. Ленина ответственным за то, чтобы передача нам этих денег совершилась своевременно и полностью. Всякая попытка помешать передаче этой суммы или хотя бы части ее в хранящийся у нас фонд означала бы противозаконное присвоение партийной собственности».
Как и следовало ожидать, передачи Лениным денег не последовало. Через две недели Цеткин значительно более резко писала большевикам Таратуте и Андриканису, которых Ленин держал в качестве «мальчиков для битья»:
«Ваш отказ перевести в депозит значительную часть партийного имущества и ваша готовность выдать ее т. Ленину во фракционное владение и для фракционных целей являются грубым нарушением формальных постановлений договора и извращением его очевидного смысла… Российской партии и Социалистическому интернационалу придется высказаться по этому поводу, так как, выполняя возложенное на меня поручение, я сочту себя обязанной в случае необходимости апеллировать к ним обоим».
Николаевский написал на эту тему значительную по объему статью. Дело в том, что он в качестве представителя «Центра» социал-демократов России выезжал в Баку для расследования обстоятельств «избрания» закавказских делегатов на Пражскую конференцию. В этом качестве Николаевский встречался со Сталиным, Спандаряном и другими большевиками и меньшевиками. Воспоминания Николаевского представляют собой захватывающе интересный и ценный для истории рассказ о клубке противоречий, интриг, подлогов и взаимных обходных действий, провокаторства и других весьма неприглядных поступков, которые были характерны прежде всего для большевиков, но которых не были лишены и другие фракции социал-демократов, тем более что сам Николаевский, будучи меньшевиком, не скрывал причастности своих закавказских единомышленников к сомнительным действиям.
Комплекс документов, о котором мы рассказали, весьма полезен для дальнейшего объективного анализа российской истории в начале XX в. и интересен для разнообразного читательского круга, стремящегося разобраться в драматических событиях того времени. Мы осмеливаемся полагать, что публикация этих документов в «Вопросах истории» способствует преодолению тех догматов и стереотипов, которые усиленно насаждались в СССР на протяжении десятилетий, прежде всего в связи с созданием культа личности Ленина, и которые в остаточном виде сохраняются в современной России.
Последние выступления, кончина и память
В последние годы жизни, несмотря на плохое состояние здоровья, Николаевский, сохранивший высокую трудоспособность, оставался тем же неутомимым искателем исторической истины, каковым был на протяжении всей своей деятельности. Он встречался с людьми самых различных взглядов – от монархистов до коммунистов, убеждая их написать мемуары или же подробно ответить на поставленные вопросы. Его память, несмотря на возраст, оставалась великолепной, и он слыл ходячей энциклопедией русской революции.
Одной из памятных в последние годы жизни была его встреча в Гуверовском институте со ставшей к этому времени знаменитой писательницей Ниной Берберовой, переписка которой хранилась в коллекции Николаевского. Не без веселого ехидства писательница напомнила Борису Ивановичу, что эти документы он купил у нее всего за полсотни долларов в Нью-Йорке, куда она в начале 50-х годов приехала нищей и голодной беженкой. Сама же встреча с собственными письмами произвела на Нину Николаевну такое впечатление, что она посвятила ей стихотворение[959]. В сентябре 1989 г. в интервью российскому журналисту Нина Николаевна рассказала кое-какие подробности:
«Я приехала в США осенью 1950 года и привезла с собой из Парижа, где пробыла почти четверть века, огромный ящик с бумагами – все то, что я спасла в свое время из квартиры Ходасевича, разгромленной немцами… Ко мне пришел мой добрый знакомый историк Борис Иванович Николаевский… Вместе мы открыли драгоценный ящик: автографы, газетные, журнальные публикации Ходасевича, тетради, которые, я помню, сшивала цветной бумагой… Все это я предложила Борису Ивановичу купить. За какую цену? Вы думаете, я тогда понимала в этом? Борис Иванович был человек небогатый, как и все эмигранты, и он сказал: «Я могу дать 50 долларов». А у меня в кармане в тот момент было только пять долларов, и на следующее утро я должна была внести плату за гостиницу, в неделю я платила пятнадцать долларов. В этой ситуации я сказала: «Хорошо»[960].
С осени 1964 г. Борис Иванович тяжело болел. Ему сделали операцию, после которой он на некоторое время почувствовал себя лучше, хотя был очень слаб. Знакомые и друзья помогали Бургиной в уходе за ним. Сам же Николаевский всячески стремился возвратиться (или приблизиться) к прежнему образу жизни[961]. Он возобновил работу с архивной коллекцией, подготовку фундаментальной публикации документов и материалов о внутренней борьбе в российской социал-демократии после революции 1905–1907 гг. Возникла и идея (он вынашивал ее вместе с С.М. Шварцем, ставшим профессором Новой школы социальных исследований в Нью-Йорке и автором ряда работ по социально-политической истории России) подготовки четырехтомника избранных материалов «Социалистического вестника»[962].
Как и прежде, Николаевский с удовлетворением оказывал консультативную помощь исследователям, которые широко пользовались и кладовыми его памяти, и документами его коллекции[963]. Борис Иванович собирался написать подробные воспоминания о событиях 1933 г. в Германии, приходе к власти нацистов, спасении русских и немецких социалистических архивов и своей роли в этом деле. Будущим мемуарам об этих исключительно важных событиях он придавал особое значение, так как почти никаких документов о них не сохранилось. Единственным первичным источником, о котором ему стало известно, было письмо директора Французского военного архива Камилла Блоха, сохранившееся в личных бумагах А. де Монзи. «Все остальное, – писал Николаевский, – по-видимому, уничтожено: франц[узские] власти явно опасались, что гитлеровские власти будут производить расследование этого дела»[964].
Отдавая должное творчеству коллеги, американские исследователи позаботились об издании сборника избранных произведений Николаевского, вступительную статью к которому написал Джордж Кеннан, в прошлом посол США в СССР и автор знаменитой «длинной телеграммы», возвещавшей начало холодной войны[965]