Вскоре он, однако, увидел, что дверь Скуто распахнута настежь, а сам колючий ублюдок наставляет на него арбалет.
Быть не может! Неужели и Скуто переметнулся? Скуто, к которому он посылал ребят?
— Что я делал, когда мы встретились в первый раз? — вопросил человек с арбалетом.
— Честное слово, не помню… стишки кропал, кажется. Могу прочесть наизусть, если хочешь.
— Не надо, — поспешно ответил Скуто. — Входи — у нас тут целый мешок новостей, и плохих и хороших. — Он опустил арбалет, и Стенвольд вошел.
— У меня тоже есть новости, большей частью плохие… — начал он и чуть не упал под бурным наскоком Танисы.
— Какое счастье, что ты жив и здоров! — восклицала она, обнимая его. — Мы боялись, как бы ты не попал в их ловушку.
— Попал было, — признался он, отстраняя девушку от себя и всматриваясь в ее осунувшееся лицо. — Думали, что старый Стенвольд не способен за себя постоять, а? Но ты, я вижу, тоже не сплоховала. И ты здесь, Тото? — Парень маячил у нее за плечом. — Ну молодец.
— Спасибо, мастер Вершитель, — по школярской привычке ответил Тото.
— Руки у него вставлены правильно, — сказал Скуто. — Если решишь поместить его здесь, я буду только рад.
— После решим, кого куда поместить. Чируэлл и Сальме, как видно, повезло меньше: их выдали осоидам.
— Мы уже знаем, — сказала Таниса. — Они оба, видимо, в той невольничьей партии, которая сейчас следует на восток.
— Вы, однако, даром времени не теряли, — шумно вздохнул Стенвольд. — На восток, говоришь?
— В Империю, — пробормотал Скуто.
— Ясное дело. Давно я не бывал в тех краях. — Семнадцать лет, если точно. И вот теперь все повторяется снова. — Медлить нельзя… но идти со мной я никого не принуждаю, понятно?
— Я уж точно не пойду, — заявил Скуто. — Таких, как я, у них там особенно недолюбливают.
— Притом ты нужен мне здесь, — подтвердил Стенвольд. — Ты тоже оставайся, Тото, если хочешь. Скуто будет тебе хорошим наставником.
— Я бы лучше пошел с вами, мастер. Извини, Скуто… они ведь мои друзья.
— Смотри, в Империи плохо относятся к людям смешанной крови, — предупредил Стенвольд.
Тото на это пожал плечами: и за ее, мол, пределами их не очень-то жалуют.
— Таниса? — промолвил Стенвольд.
— Мог бы и не спрашивать, — с укором сказала она.
— Приготовь все, что нужно в дорогу, Скуто. Тото, Таниса, жду вас у мастерской старого Дрейвана к востоку от города. Со мной будет еще кое-кто.
17
Все вышло не так, как она предвидела — видимо, она несколько переоценила собственное значение. Воображая, что ее бросят в темницу и будут допрашивать, даже пытать, Чи готовилась плюнуть в лицо палачам, но вместо мрачных сводов оказалась под ясным небом. Солнце жгло, пыль стояла в воздухе, и Сальма мужественно улыбался, стараясь ее подбодрить.
Солдаты Тальрика вскоре присоединились к другим, ведущим на веревке десятка полтора пленных. Добавив к веренице еще двоих, все вместе бодро двинулись через пустоши к востоку от Геллерона. Разговаривать запрещалось под угрозой побоев, да и говорить-то, собственно, было не о чем. Среди невольников были муравины из какого-то незнакомого города, жуканы (похоже, не геллеронцы), мушиды и одно хилое существо трудноопределимого вида. Большинство составляли мужчины, но имелась и пара женщин. Все они выглядели еще хуже, чем Чи себя чувствовала, и воспринимали плен как неизбежное зло.
Вечером их поместили в загородку из кольев. Часовые не расставались с арбалетами, хотя вполне могли обойтись и собственным врожденным оружием. Тальрик сидел на камне чуть поодаль, ел и читал какой-то пергаментный свиток.
Чи несколько удивляло, что с ней обращаются как с самой обычной рабыней — ведь осоиды приложили немало трудов, чтобы их с Сальмой поймать.
В полночь ее разбудило прибытие другой партии; невольники были точно такие же, но осоиды-стражники заметно отличались от солдат Тальрика. Поджарые и мускулистые, они были одеты в туники без швов по бокам и шлемы с Т-образными прорезями. Вооружены они были как надсмотрщики — дубинками и бичами.
Солдаты, судя по их реакции, не слишком одобряли этих новых осоидов, а пленники из партии Чи при виде их содрогнулись от ужаса.
— Зажгите фонарь, — распорядился, подойдя, Тальрик.
Солдат послушно высек огонь, но свет не прибавил уюта невольничьему привалу.
— Последний урожай, капитан Тальрик, — скупо кивнул главный конвоир.
Тальрик окинул взглядом новую связку, около двадцати человек.
— Они все беглые, Брутан?
— Ну да.
— Вы уверены, что ничего не преувеличили? — прищурился офицер.
— Да кому до этого дело. Раб он и есть раб, в конечном счете никакой разницы.
— Полагаю, вы знаете свое ремесло, — пожал плечами Тальрик. — Прибавьте к своему счету еще девятнадцать голов, и я позабочусь, чтобы вы получили вознаграждение.
— Мы пойдем с вами, капитан, и я получу его сам.
Тальрик одним взглядом пресек недовольный ропот своих солдат.
— Как вам будет угодно. Все пленные поступают в полное ваше распоряжение — вы, как я уже говорил, знаете свое ремесло.
В новой партии было несколько полукровок, а один человек даже походил на осоида. Чи заметила также, что двое подчиненных Брутана — явные муравины, светлые уроженцы Тарка. Перегонщики рабов то ли жили по своим собственным законам, то ли вообще никаких законов не соблюдали.
Солдаты, охотно сбыв пленных с рук, расположились вокруг костра. Загородку расширили, но с прибытием новых рабов там едва можно было сесть. Теперь их стерегли люди Брутана, и невольники, пользуясь сменой режима, стали потихоньку переговариваться. «Где тебя взяли? Далеко удалось уйти?» — слышалось в темноте.
— Сальма, я боюсь, — прошептала Чи.
— Я тебя понимаю, — согласился он, сжав ее руку. — Главное — не терять спокойствия. Будь спокойна и жди.
Она попыталась успокоиться, но это было так же, как с медитацией — ей просто не удавалось сосредоточиться.
— Откуда будешь? — устало спросил жукан рядом с ней.
— Нас взяли близ Геллерона.
— Я не о том. Раз ты здесь, значит, сбежала откуда-то? Далеко ли ушла?
— Со мной это впервые. Раньше я никогда не была… рабыней.
Жукан, похожий на исхудавшего Стенвольда, понимающе кивнул.
— Жалко мне тебя, девочка.
— А других что, не жалко?
Жукан покачал головой, и разговор продолжил его желтый, высоколобый, неопределенной расы сосед:
— Мы-то беглые. За побег в Империи полагается суровая кара, а ты попала к нам без всякой вины — потому мы тебя и жалеем.
— Вы тоже не виноваты. Нельзя осуждать раба за то, что он хочет освободиться.
— Очень даже можно. Нас и не за то судят.
Чи попыталась рассмотреть в темноте лицо человека, в которого, видимо, долго вбивали эту покорность.
— Я никогда не буду рабыней — по крайней мере вот здесь, — упрямо заявила она, постучав себя по лбу. — Что бы со мной ни делали. — Оглядев тех, кто был к ней ближе всего, Чи обратилась к меднокожей муравинке: — Все муравины, насколько я знаю, воины — что думаешь на этот счет ты?
— Я участвовала в Майнесском восстании, — ответила женщина. — Мы держались две недели, пока их армия не вернулась с фронта. Они распяли на городских стенах четыреста человек, не только повстанцев — всех, кто попадался им под руку. Угнали в рабство сотни наших детей. Заклеймили всех, кто воевал против них. Я бежала и была поймана. Я больше не воин, но меня все равно казнят на глазах всего города.
— Почему бы тогда не попытаться бежать еще раз? Что вам терять?
— Ты не понимаешь, — безжизненно проронила женщина.
Человек неопределенной расы предостерегающе зашипел: мимо ограды шел один из охотников за рабами. Когда он удалился, высоколобый сказал Чи:
— Завтра ты — если доживешь — узнаешь, что такое рабская доля.
— Если доживу? Мы, жуканы, очень выносливы — ты разве не слышал?
— Завтра кто-то из нас определенно умрет, — объяснил раб. — Таков имперский порядок.
Многие рабы по давней привычке проснулись с первыми проблесками рассвета. Щелканье бичей служило побудкой тем, кто еще спал — если и это не помогало, бич опускался.
Сальма растолкал Чи, избавив ее от применения этого средства. Невольников опять связали в одну вереницу. Побег не представлялся возможным: слишком много надсмотрщиков стояло вокруг. Будь Сальма один, он еще попытался бы выхватить у кого-то нож, перерезать веревку и взвиться в воздух, но с ним была Чи.
Княжич Сальма всегда относился к жизни легко, избегая ответственности за что бы то ни было. У себя на родине он играл в придворные игры, волочился за дамами, фехтовал с приятелями. Даже войну, опустошавшую восточные княжества, он принимал не слишком всерьез.
Потом его послали в Коллегиум, где он стал учеником Стенвольда. Но и там Империя привлекала его внимание лишь изредка, в промежутках между занятиями и случайными связями. Осоиды, будучи, конечно, его врагами, существовали где-то далеко от него.
В Нижних Землях, однако, напридумывали столько чудес, что это самое «далеко» очень быстро к нему приблизилось — и обещало наконец показать, что такое ответственность.
Он помог Чи подняться. В Коллегиуме она, суетливая и крайне серьезная, ужасно его забавляла. Он добродушно подсмеивался над ее принципами, ее попытками обрести Наследие Предков и кризисами, которые она ежедневно переживала, — как, впрочем, и над всем жуканским укладом.
Теперь, когда она брела на одной с ним веревке, он чувствовал себя таким ответственным за нее, что готов был убить любого осоида, который на нее хотя бы посмотрит. С чего бы это? Он никогда не пытался внести Чи в список своих легких побед, не брал на себя роль защитника племянницы Стенвольда. Чувство, совершенно новое для него, проистекало из сознания, что на всем свете у него осталась только она.
Кроме того, забота о ней позволяла хоть немного забыть о своем позоре — ведь он позволил взять себя в плен.