Телевизионная картинка превратилась в абстрактный рисунок, ряд сгруппированных, заключенных друг в друга черных вопросительных знаков — как иллюстрация самой обстановки комнаты, которая вызывала один вопрос за другим: полупустой чайник с заваркой и наростом плесени; пепельница с несколькими окурками и одним неповрежденным столбиком табачного пепла; газовый камин, включенный на оптимальный режим; разобранная — на ночь — постель; нетронутый слой пыли на деревянных подлокотниках; осколки чайной чашки и высохшее звездообразное пятно ее содержимого на линолеуме.
Скарабей, брошенный на кофейном столике.
И никакого Генри Форбса.
— Что с ним случилось? — прошептал Билл.
— Вот это, — ответил Фин, поднимая скарабея за шнурок двумя пальцами. — Похоже, проклятие настигло бедного Генри как раз в тот момент, когда он сидел за чашечкой превосходного чая.
Обычно малиновое, как говядина, лицо Билла приобрело бледно-розовый оттенок.
— Мне нужно работать, — внезапно произнес он. — Помните, меня здесь с вами не было. Я ничего об этом не знаю.
— Не волнуйтесь. — Фин поднес камень к свету. Отполированная поверхность блестела, как жесткие крылья настоящего жука. — Я позабочусь об этом. — Прежде чем оглянуться назад, он услышал, как завелся мотор, включилась передача, и машина Билла уехала.
Сыщик битый час рылся в квартире, то и дело пуская в ход свою лупу. Ни на скарабее, ни на ручке чайника не было отпечатков пальцев — странно, но не трагично. Ни под кроватью, ни на шкафу не было чемодана — необычно, но не сказать, что необъяснимо. Зубная щетка Генри, казалось, исчезла вместе с ним — весьма оригинально, но все же не зловеще.
— В конце концов, — обратился Фин к скарабею, — он мог наливать чай в перчатках; помощники гробовщиков привыкают работать в перчатках и не замечают их. Возможно, у него никогда не было чемодана или он кому-то его одолжил. И он может быть беззубым — нет, я помню эти его белые ровные показывающиеся в улыбке... зубные протезы? А ты как думаешь?
Скарабей не ответил. Нажав на педаль, сыщик еще раз заглянул в мусорный бачок, после чего закрыл входную дверь квартиры Генри, шагнул на улицу и, насвистывая, отправился искать телефонную будку.
Глава шестнадцатая. Кладесь орфографической реформы
— Инспектор Гейлорд?
— Гейлорд слушает. Алло?
— Алло, — сказал третий голос на линии. — Это «Фунт изюма»?
— У телефона старший детектив-инспектор Гейлорд. Говорите.
— Это Теккерей Фин, инспектор. Я...
— Я пытаюсь дозвониться до магазина «Фунт изюма» мистера Перкина. Алло?
На второй попытке Фин узнал, что номер телефона Скотланд-Ярда не обслуживается. На третьей, однако, чудо современных систем связи сработало. Он смог поговорить с Гейлордом на полпути через Лондон, порадовав его сообщением о новом исчезновении.
— Дьявольщина! — выругался полицейский.
— Что ж, подходящее название для всего дела.
— Я сам начинаю верить в этого проклятого жука.
— Инспектор, могу вас заверить, что дни вашего проклятого жука сочтены. Он больше не потребует жертв — ну, разве только еще одной, а затем внезапно потеряет свои чары навсегда. Кстати, вы получил тот образец, который я вам послал?
— Получил. Лаборатория уже поработала с ним. Никаких металлических ядов, никаких летучих ядов, никакой щавелевой кислоты — ничего, кроме крови и завтрака. Они говорят, что миссис Уэбб либо наглоталась бритвенных лезвий, либо, что более вероятно, у нее язва. Или, возможно, рак.
— То же самое мне сообщили из анонимных медицинских источников. Есть еще новости?
— Есть. Мы проверили алиби Нэнси Мичи на момент совершения обоих убийств. Выглядят они достаточно убедительно, если только Дуди не врет.
— Для меня это не является неожиданным.
— И мы узнали, что Морис Уэбб...
— Молчание, инспектор, молчание. Позвольте мне попробовать догадаться самому. Вы обнаружили, что теория Дока насчет Мориса Уэбба неверна. Так?
Гейлорд кашлянул.
— Ну, так. И как вы это поняли?
— Все это есть в письме Дока. Его теория полностью основана на предположении, что Дэйв видел Уэбба в Солсбери 7 августа 1960 года, в свой одиннадцатый день рождения. Дэйв его не видел.
— Не видел? Почему?
— Потому что закон, энактированный в 1600-х годах, о запрете проведения театральных представлений по воскресеньям тогда еще не был отменен. Его отменили в 1972 году. Одиннадцатый день рождения Дэйва пришелся на воскресенье, так что он не мог видеть Уэббов в качестве своего ежегодного «гостинца». Все это есть в письме.
— Может быть. Конечно, Док должен был принять это во внимание. У Дэйва, наверное, и раньше были дни рождения по воскресениям.
— Да, его шестой был в воскресенье, но Док пишет, что гостинцы на дни рождения начались годом позже. Бедный Док! Вся эта работа по доказательству ложной теории! Не говоря уже о том, что тебя удавили, как щенка.
Гейлорд, помолчав, сказал:
— Может, Дэйв получил свой гостинец на следующий день?
— На следующий день Уэббов не было в Солсбери. Они зарезервировали ангажемент на неделю, с первого августа. Конечно, гостинец мог случиться на день раньше, но это делает историю Солсбери слабой и надуманной. Максимально разрушительной для сложной теории Дока. Я думаю, что Дэйв Лодердейл никогда не видел Мориса Уэбба.
— Полагаю, вы правы, — сказал Гейлорд. — По более веской причине. Уэбб жив и здоров, но он за границей.
— За границей? Где?
Как раз в этот момент таксофон шумно потребовал еще денег, зажевав ответ полицейского.
— Вы меня слышите? Я сказал...
— Не трудитесь, инспектор, я в силах догадаться. Вероятно, ответом служит тропическая птица на марке того письма. Что-то мы с вами сегодня долго. Мне нужно вернуться в дом, пока не стало слишком поздно.
— Слишком поздно? Слишком поздно, чтобы предотвратить еще одно убийство?
— Нет, слишком поздно для еще одного убийства. Абсолютно необходимо, чтобы произошло еще одно убийство. До свиданья, инспектор. — Фин быстро повесил трубку во избежание последующих вопросов. В конце концов, настоящие сыщики должны оставлять озадаченных полицейских с длинными гудками.
Затем он позвонил человеку в Британский музей, Отдел египетских древностей, и описал ему скарабея.
— Как вы думаете, это может быть похищенным имуществом?
— Несомненно, — сказал эксперт. — Сердечные скарабеи таких размера и качества, которые вы описываете, довольно редки. Их не может быть много в обращении.
— Почему «сердечный»?
— Египтяне обычно клали их в саваны мумий над сердцем. Позже они открыли само сердце и поместили камень внутрь. Вы знаете что-нибудь о египетской религии?
— Да, — ответил Фин. — Кое-что. Хепри, навозный жук, должен был каждый день катить солнце по небу.
— Верно. В их представлении навозник — это некий священный двигатель, управляющий всем в верхнем мире. И сердце, похоже, тоже воспринималось чем-то вроде двигателя, понимаете?
— А надпись на обороте?
— Конечно, мне бы хотелось взглянуть на нее, чтобы быть уверенным, но у нас в музее есть похожий образец большего размера и, я подозреваю, гораздо лучший. Датируется примерно 1300 годом до нашей эры. Надпись на обороте нашего скорее демотическая, чем иероглифическая, и я полагаю, что ваша во многом идентична ей.
— Случайно, это не проклятие?
— Нет, это цитата из Книги мертвых, в той или иной мере объясняющая, как сердце снова оживет в посмертии, или загробном мире. Вы говорите, что ваша надпись занимает десять строк; наша тоже, я уверен, что они идентичные. Знаете, несмотря на популярную идею, египтяне накладывали проклятия не чаще, чем мы, современная цивилизация.
— Я знаю, — сказал Фин. — Однако я должен был спросить. Как вы думаете, он мог пропасть из музея?
— Возможно. Посмотрите на обороте жука — нет ли там мазка краски с номером на нем.
Фин посмотрел.
— Нет, но видно, что тут что-то соскоблили и довольно грубо. О, может быть, у вас есть списки украденного имущества? Кража должна была произойти приблизительно год назад или немногим более того.
— Минуту. — Египтолог вернулся через несколько минут: — Похоже, это музей Гиллингтона в Блиндфорде. Украден одиннадцатого января прошлого года. Маленький музей, вероятно, без особых мер безопасности. Могу предположить, что кто-то просто поднял стекло и взял его.
— Блиндфорд, это где?
— Недалеко от Плимута, крошечная деревушка.
— Плимут? Прекрасно. Но как в крошечной деревушке оказался столь ценный экспонат, мистер Эндрюс?
— О, у них довольно приличная коллекция, хотя и небольшая. Я видел ее. Смею полагать, у вас в руках, мистер Фин, один из лучших сердечных скарабеев в Британии. Очень ценный.
— Насколько ценный?
— Я не могу судить. Такой запросто может стоить сто и даже сто десять фунтов!
* * *
По возвращении в общину Фин сразу поднялся наверх, чтобы навестить лежачую больную. Эрнестина читала ей мудрствования стародавней мадам Блаватской, но ему удалось добиться приватной аудиенции.
— Вы выяснили, кто мне давал яд? Обкрадывал меня и предавал?
— Не совсем, миссис Уэбб. Зато я выяснил некоторые вещи, о которых я, вероятно, по вашему представлению, не должен был знать. Например, о похоронном бюро Роуздейл.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Она уставилась в окно.
— Они снабжали вас информацией для ваших сеансов. Мне поподробнее?
Она стиснула свои мощные челюсти и ничего не сказала.
— Когда умерла жена Брюса Данка, он поссорился с родственниками на похоронах — организованных в Роуздейл. Ваши духи моментально обо всем прознали. Когда близнецы Блейз потеряли своего брата, ваши духи моментально прознали, что происходило на его похоронах — организованных в Роуздейл. И когда мать Алана Форстера умерла, обручальное кольцо с ее пальца...
— Вы ничего не знаете об аппортах, — огрызнулась она.