— Нет, думаю, ты имеешь в виду «Тайну огромной утки», не правда ли, Бозо? Где в конце концов, выяснилось, что жертву закололи булавкой на приеме у посла, посреди множества людей. Убитый даже не подозревал об этом. Ушел в другую комнату, заперся там, а затем медленная кровопотеря его погубила.
— Добрался я-таки до вас, — рассмеялся вошедший в комнату инспектор Гроган. — Пришел попросить у вас помощь в том деле с бриллиантами Стилтона. Нашел снаружи эту юную леди. Утверждает, что ее жизнь в опасности.
Девушка, красивая блондинка с подбитым глазом, выглядела слишком перепуганной, чтобы говорить. Затем явился Клод Эллиотт, миллионер-плейбой, облаченный в свой обычный черный вечерний костюм с поблескивающим в глазу моноклем.
— Слушай, ты славный малый, — протянул он, — может, сладишь с этим дельцем? Похоже, кто-то похитил папашу. Его личная машина целиком исчезла из поезда. Чертовски неловко, а? — Ответа на этот вопрос молодой Эллиотт не ждал.
— Прощенья просим, мистер Уорт, — произнес жокей, вынырнув из-под расшитого алым плаща Эллиотта. — Медовый Марш похитили!
— Медовый Марш украден! — повторила изумленная ищейка. Эта славная кобылка взяла золотых медалей больше собственного веса, как и ее отец, Моя Белая Мечта, которого Фентон ранее спас от допинга...
— «Дело о мотыльке Моны Лизы», — выдохнул Бозо.
— Точно, — сказал Фентон. — Избавься от некоторых из этих людей — от всех них, Бозо. Я хочу хорошенько подумать.
Бозо осторожно, но твердо вытолкнул их всех из библиотеки: дебютантку и уличную танцовщицу, посла Бровнии и жующего резинку водителя такси, акулу бизнеса и медиума-духовидца, жокея, плейбоя, копа и блондинку с синяком.
— В «Деле о причудливом происшествии», — размышлял Фентон, — фокус состоял в том, чтобы создать впечатление, что жертва была мертва до того, как умерла в действительности. Убийца затащил ее в комнату, накачал наркотиками и сумел запереть комнату. Затем он притворился встревоженным, убедил нас, что что-то случилось, и выломал дверь, чтобы войти. Помнится, он бросился впереди нас, крича при виде (якобы) перерезанного от уха до уха горла жертвы. И в самый момент крика он перерезал это горло — за мгновение до того, как рану увидели остальные!
— Было еще одно дельце, сэр, — сказал Бозо, — то, что вы назвали «Изобилием убийств».
— Вполне верно, Бозо. Там, как и во многих случаях, уловка заключалась в том, чтобы заставить нас всех поверить, будто жертва еще жива, хотя она уже была убита. В упомянутом тобой случае это достигалось посредством записи голоса жертвы на фонограф. В других случаях использовались зеркала, переодевания, посмертные маски и даже чревовещание. И все же «Запертая комната» не относится к этому типу. Непохожа она и на более причудливые дела, вроде «Тайны неверного гостиничного номера», или более простые, как «Дело о гардении Гансела». В первом случае все зависело от тщательно продуманной замены номеров на дверях; во втором деле убийца только притворялся, что дверь заперта, и держал ее прикрытой, делая вид, что выбивает ее.
Бозо удалился, и прославленный разоблачитель преступлений закрыл дверь и запер ее на засов. Оставалось разрезать только страницы последней главы, но он все еще не мог себя заставить сломать печать на этой загадке. Конечно, он мог угадать развязку, еще не дочитав до нее! Несомненно, во всем его опыте должен быть один случай, относящийся к разрешению этой путаницы.
Тем не менее, он охватил все категории: тайный ход или панель; шнур в двери; ледяная пуля и все такое. Оставалось рассмотреть только одно дело, странное «Дело опаленного адъютанта».
Дело опаленного адъютанта
Еще одно дело Фентона Уорта
Жертвой был отставной военный, джентльмен здравомыслящего и умеренного образа жизни, ярый противник вивисекции. Ежедневно он проводил по несколько часов в своем кабинете за написанием мемуаров и памфлетов против вивисекции, или, быть может, просто глядя на бескрайнюю пустошь, на которую из его окна открывался прекрасный вид. Если он не писал, то его обычно можно было отыскать на этой пустоши бродящим и медитирующим. У него не было ни единого родственника, зато было совсем немного денег и преданная экономка-шимпанзе.
В тот день на вересковой пустоши разбил шатры цирк, и адъютант, по словам экономки, пошел посмотреть его — уже во второй раз. Обеспокоенная его отсутствием, она, наконец, вызвала полицию и Фентона Уорта. В цирке никто адъютанта не видел. При обыске дома взломали дверь его кабинета.
Дверь там была только одна, и единственный ключ от нее был от адъютанта, а к единственному в комнате окну было не подобраться. Мебель состояла из письменного стола, стула и дивана. Адъютанта нашли лежащим на диване, задушенным — на горле четко виднелись следы пальцев — и странно высохшим. Ключ от двери был у него в кармане.
Окно кабинета было открыто, но Фентон вскоре доказал, что добраться до него было невозможно, поскольку оно располагалось в сорока футах над заболоченными песками. Эта трясина не выдержала бы ни лестницу, ни любое другое приспособление для лазания, а нетронутая ее поверхность указывала, что ничто с той стороны не подбиралось к дому ближе, чем на сто футов. Кроме того, нельзя было спуститься с крыши на веревке, поскольку крыша была сделана из предательски сгнившей соломы — тоже не потревоженной.
На экономку, как единственную наследницу адъютанта, пало серьезное подозрение. Но осмотр трупа вместе с уликами из памфлетов и мемуаров адъютанта установил истинные обстоятельства дела, разъясненные Фентоном.
Адъютанта задушили в цирке, поместили в пушку и выстрелили через окно, приземлив на диван. Это подтверждалось ожогами и следами пороха на ногах трупа.
Некоторые подробности в мемуарах и памфлетах адъютанта указывали, что он обнаружил возмутительную вивисекцию за кулисами цирка и собирался представить все это гнусное дело вниманию общественности. При первом посещении цирка он опознал своего старого врага, бывшего нацистского офицера-артиллериста, в войну прославившегося пытками животных, главным образом, щенков и котят. Установление того, чем именно кормят львов, завершило его расследование; остальное, как он сам бы выразился, пустяки.
Столкнувшись с этими доказательствами, Человек-Ядро сломался и признался, рыдая на бессвязном немецком языке.
— Хм-м-м, — сказал Фентон. — Даже это дело здесь мне не помогает. Возможно, мне стоит перечитать роман в поисках пропущенных ключей.
Общеизвестный соглядатай вновь перелистал книгу.
— Да это аномалия! — воскликнул он. — Автор говорит нам на первой странице, что дверь заперта, а здесь, на третьей странице, это явно не так! Какое тут может быть объяснение?
Внезапно прославившийся на весь мир частный сыщик резко выпрямился.
— Ага! Автор говорит, что дверь заперта, но у нас есть только его слова. Теперь кусочки мозаики начинают вставать на место. Автор мог, в действительности, организовать все убийство, чтобы заработать на его переносе в сюжет книги! Тогда имя убийцы, должно быть...
Но всем известный следователь-любитель никогда не назовет моего имени. Его найдут завтра утром заколотым в запертой изнутри комнате. Крис исчезнет.
Так начинается мой детективный роман, еще одно дело Фентона Уорта.
Похищенное масло. Рассказ Эдгара Аллана По, исправленный и сокращённый Джоном Слейдеком
Как-то в Париже, в ветреный вечер осенью 18... года, когда уже совсем смерклось, я предавался двойному наслаждению, которое дарит нам сочетание размышлений с пенковой трубкой, в обществе моего друга С. — Огюста Дюпена в его маленькой библиотеке. Дверь распахнулась, и в библиотеку вошел наш старый знакомый, мосье Г., префект парижской полиции.
— Но все-таки что это за дело? — спросил я.
— Я сейчас вам расскажу, — ответил префект, — мне было сообщено из весьма высоких сфер, что из королевских апартаментов была похищена некая приправа величайшей важности. Похититель известен. Приправа все еще находится у него, что вытекает из самой природы приправы и из отсутствия неких последствий, которые неминуемо возникли бы, если бы она больше не находилась у похитителя.
— Следовательно, — согласился я, — масло спрятано где-то в его особняке. Предположение о том, что он носит его при себе, вероятно, следует сразу же отбросить.
— О да, — сказал префект. — Его дважды останавливали псевдограбители и под моим личным наблюдением обыскивали самым тщательным образом.
— А его особняк?
— Ну, по правде говоря, мы не спешили и обыскали решительно все. Я осмотрел здание сверху донизу, комнату за комнатой, посвящая каждой все ночи целой недели. Начинали мы с мебели. Мы открывали все ящики до единого, а вы, я полагаю, знаете, что для опытного полицейского агента никаких «потайных» ящиков не существует. А линейки у нас точные. Мы заметим разницу даже в пятисотую долю дюйма. Сиденья кресел мы прокалывали длинными тонкими иглами — вы ведь видели, как я ими пользовался. Со столов мы снимали столешницы, учитывая возможность выдолбленных ножек, равно как и спинок кроватей.
— Вы же не разбирали на части все стулья? — спросил я.
— Конечно, нет. У нас есть способ получше: мы исследовали перекладины всех стульев в особняке, да, собственно говоря, и места соединений всей мебели, с помощью самой сильной лупы. Любой мельчайший след недавних повреждений мы обнаружили бы сразу. Крохотные опилки, оставленные буравчиком, были бы заметнее яблок.
— Полагаю, вы проверили и зеркала — место соединения стекла с рамой, а также кровати, ковры и занавеси?
— Безусловно; а когда мы покончили с мебелью, то занялись самим зданием. Мы исследовали каждый дюйм по всему особняку, а также стены двух примыкающих к нему домов — опять-таки с помощью лупы. Дворы были вымощены кирпичом, обследование мха между камнями не выявило повреждений.
Дюпен впервые вступил в разговор.
— Предполагаю, особняк имеет длину, по меньшей мере, пятьдесят футов, — сказал он. Префект кивнул. — И в нём, по меньшей мере, три этажа, каждый высотой в двадцать футов. А на каждом этаже, по меньшей мере, по четыре комнаты. Если на осмотр комнаты у вас есть только неделя (посвящая этому и шесть ночных часов), — он остановился, погрузившись в лёгкие умственные вычисления, — надо осматривать шестнадцать и одну пятую квадратного дюйма в секунду. Упомянутый вами опилок, оставленный буравчиком, должен иметь в диаметре четыре или пять тысячных дюйма, а при форме яблока — одну тысячную. Тем самым, если один из вас изучит за секунду площадь такого «заметного яблока», на квадратный дюйм ему потребуется четыреста секунд, или восемнадцать и две трети минуты.