Первая по счету принадлежала миссис Уэбб: вычурная, в розовых драпировках, она не являла собой образец опрятности. Широкие одежды и нижнее белье свисали с зеркала туалетного столика; стол был заставлен коробками, баночками и бутылочками с названиями, от которых веяло сельской местностью («Молочко для кожи из люцерны», «Крем от морщин из березового сока»); шкаф распирало от дорогих платьев; под кровать забилась меховая пелерина из лисы.
У Нэнси стены были черными, с большими астрологическими знаками, нанесенными флуоресцентной краской. Ее кровать с водяным матрацем, судя по следам на ковре, давно нуждалась в починке.
Комната Эрнестины была опрятной и прибранной, с полированным полом, некрашеными стенами и чем-то вроде армейской кровати. Ее платья выглядели как ручная работа, а свитера, предположил Фин, были связаны по рисунку из книги, стоявшей здесь же на полке. Единственным украшением комнаты служило деревянное распятие с гипсовой фигуркой Христа, раны которого кровоточили красной краской.
— Католичка? Или просто любовь ко всему мистическому? — спросил Фин.
— Она мистик, это точно. Утверждает, что у нее были видения. Я не удивлюсь, если они с миссис Уэбб в скором времени займутся видениями Дока.
Лекционный зал на четвертом этаже Фин достаточно хорошо изучил, но сейчас Хакель провел его через дверь в диагональной перегородке в маленькую треугольную комнату с одним окном и без мебели.
— Для индивидуальных медитаций, — пояснил он. — Они называют это место тихой комнатой.
Фин открыл французское окно и вышел на балкон.
— Близость улицы не делает комнату такой уж тихой. Хотя, наверное, для шума здесь немного высоковато.
Первая спальня на этом этаже принадлежала самому Хакелю и напоминала дешевый гостиничный номер. Костюмы в шкафу были такими же мрачными, как обложки пухлых книг на столе, где стояла плоская портативная пишущая машинка с небольшой стопкой отпечатанных заметок, озаглавленных «Массовые галлюцинации в культе спиритов».
— Мне не очень нравится название, — сказал Фин.
— Полагаю, вас расстраивает мысль о массовых галлюцинациях? — быстро предположил Хакель.
— О, нет. Но «культ спиритов» — это опасная линия, профессор.
— Опасная! Боже мой, вам не кажется, что вера в духов гораздо опаснее? Нужно ли мне напоминать вам, что верующие в Святого Духа сжигали людей на костре?
— Сейчас ставки совсем другие. Как и большинство людей, вы не видите, что безвредные чудаки действительно безвредны. Вы хотите организовать свою собственную инквизицию против них, но вы должны игнорировать их, а не распалять.
— Я уже слышал подобное раньше. Пусть они продолжают свое поклонение духам...
— Но в том-то и дело: спиритуалистам плевать на духов. Они не верят ни во что, кроме тела.
— Тела?
— Они поклоняются телу и любят его до того сильно, что не могут отпустить даже после смерти. И каждый раз им требуется воскрешать его для нового сеанса, новой игры.
Заметили закономерность в их ахинее? Они заменяют физическое тело астральным. Вместо еды оно питается силой мысли, вместо воздуха дышит эфиром, состоит не из протоплазмы, а из эктоплазмы, и так далее. Пишет на грифельных досках, разбрасывает предметы, играет на музыкальных инструментах. Другими словами, это обычное живое тело. Разве вы не видите? Они просто хотят жить вместе с ними.
— Отличная дискуссионная позиция. Но почему моя статья «опасная»?
— Потому что это показывает, что вы их совсем не понимаете. А это значит, что вам грозит опасность стать одним из них. Они видят это, даже если вы не видите; вот почему они позволяют вам ошиваться здесь. Поверьте мне, они испробуют любые средства, чтобы обратить вас. У меня такое ощущение, что маленький эксцесс Дока может быть частью их плана завладения.
— Я не понимаю всего этого, мистер Фин.
— Профессор, вы слишком доверяете своим пяти чувствам. Все, что вы не в силах объяснить, считается у вас «галлюцинацией». Это ваша слабость, и я уверен, что они — или некоторые из них — знают об этом. Вам не хватает единственного чувства, которое они не посмеют обмануть. Шестое чувство может спасти вас.
Они открыли дверь в соседнюю комнату, которая выглядела пустующей.
— Ну конечно, шестое чувство! — пробормотал Хакель. — И что же это, позвольте спросить?
Фин вздохнул.
— Чувство юмора. Чья это комната?
— Ваша, полагаю. Кто-то должен был показать ее вам раньше.
Следующей шла спальня Данка. На стене висели медные лошадки, у кровати скопилась изрядная стопка дешевого чтива в мягких обложках: вестерны некоего Латиго Хэнда, экзегеза20 Нострадамуса и опус под названием «Негритянский зверь» без указания автора и пометки издателя. Под кроватью, откуда Данк, возможно, ждал атаки чернокожих убийц, держала оборону батарея пустых бутылок из-под бренди.
На пятом этаже располагались спальни Стоуни, Дока и Стива. Аккуратная келья Стоуни не содержала ничего более захватывающего, чем подставка из орехового дерева, на которой он держал свои воротнички. У Дока почти не было личных вещей, кроме одежды, небольшого запаса зародышей пшеницы и витаминов, а также фотографии угрюмого мальчика в рамке.
— Это Дэйв. Насколько я знаю, его мать погибла в авиакатастрофе, и Док худо-бедно воспитывал его один.
— Что за человек был Дэйв?
— Скрытный и отчасти параноид21. Всегда бесшумно подкрадывался и смотрел на каждого с таким же мрачным выражением лица, как здесь. — Хакель изучал фотографию. — Никто его особо не любил.
Когда они снова вышли в холл, Фин спросил:
— Интересно, зачем держать такого в Обществе?
— Кое-что предпринималось, чтобы избавиться от него, но в конечном счете это ни к чему не привело. А потом он умер.
— Может, все-таки кто-то избавился от Дэйва?
— Об этом не может быть и речи, — отрезал Хакель, однако его рука дрожала, когда он открывал дверь в комнату Стива.
Пространство комнаты было заполнено миниатюрными моделями аэропланов. Не менее дюжины из них, основных цветов, крепилось на растяжках к стенам.
Фин, опустив голову, нырнул между ними.
— Меня посещала мысль, что Стив может увлекаться моделированием.
Хакель скорчил гримасу.
— Уверен, у вас сложилась некая замысловатая фрейдистская теория по поводу Стива, верно? Фанатик, запирающийся на несколько часов со своими рукотворными птицами...
— Не совсем. Я видел, как он грыз свои руки вчера вечером. Грыз костяшки пальцев, отдирая засохший клей. Я делал то же самое, когда был ребенком. Однако я не ожидал увидеть такие архаичные модели. Стив действительно влюблен в старую технику, не так ли? И кропотлив.
Он склонился над чертежом, лежавшим на столе, отодвинув в сторону ворох из обрезков бальсового дерева и серебристой бумаги, чтобы получше рассмотреть его.
— Фоккер-триплан Первой мировой войны. Как сейчас помню: стрингеры и формообразователи, двугранные углы и аэролак...
Его воспоминания вслух прервались. Он выглядел задумчивым, но вовсе не ностальгирующим.
— Ведите дальше, профессор.
— Остался только кабинет миссис Уэбб, напротив через холл.
Яростный стук пишущей машинки доносился из-за двери. Но когда они открыли ее, машинистки не было видно.
Кабинет оказался просторным и уютным помещением, с низким диваном, удобными креслами у камина и тремя высокими французскими окнами. В дальнем конце до самого потолка тянулись полки с оккультной атрибутикой. Вокруг среднего окна кто-то воздвиг баррикаду из картотечных шкафов, увенчанных африканскими фиалками. Звуки машинки исходили оттуда, и Фин разглядел сквозь бархатную листву серо-бурый перманент миссис Уэбб.
Двое мужчин обогнули баррикаду и увидели ее, работающую за большим неприбранным столом.
— Вы что-то хотели, джентльмены? Подождите, сейчас я закончу абзац и уделю вам несколько минут перед сном.
Они подождали, пока она выпустит еще несколько очередей из своей машинки.
— Мы нигде не нашли Дока, — сказал профессор.
— Меня это не удивляет. Он ушел, — произнесла она с понимающей улыбкой. — Вознесся в вихре, как Илия22. Мы его больше не увидим, если только он не решит спуститься с астральной плоскости, а я не вижу причин, почему он должен это делать. О том, что это произойдет, я могла сказать вам еще несколько месяцев назад. Я заметила тогда, что цветовые эманации...
— Бросьте вы свои цветовые эманации! — не сдержался Хакель. — Разве это не типично заявлять о событии, которое уже свершилось, так, словно вы знали, что оно должно было случиться. Скажите честно, вы все это только что выдумали, так?
Она продолжала улыбаться.
— Нет, профессор, это не так. Авторитет миссис Безант23и других, великого множества других, позволяет мне заявить, что цвет и качество ауры являются определяющими для личности и будущего состояния человека. В вашем теперешнем состоянии гнева, например, ваша аура будет ярко-красной, возможно, с зеленым оттенком зависти в ореоле. Аура доктора Лодердейла, к сожалению, была черной. Черный цвет означает полную смерть физического тела.
— Ох, я бессилен! — уходя, Хакель хлопнул дверью.
— Садитесь, мистер Фин, я хотела показать вам счета. Так, давайте посмотрим, куда я положила книгу на этот раз.
Действительно, куда? Письменный стол утопал в хаосе бумаг и раскрытых книг, к которому примешивались предметы с полок. Хрустальный шар на покрытой пылью бархатной подставке удерживал стопку машинописного текста с тем же налетом пыли, «волшебная лоза» служила неуклюжей закладкой, а телефонный аппарат обосновался на веере из замусоленных карт Таро. Миссис Уэбб погрузилась в этот канцелярский ужас и наконец всплыла на поверхность с тяжелым гроссбухом.