Воодушевленный итальянец фотографирует общие виды и беспрестанно тараторит:
– Благодарю вас, коллега! Вы оказали неоценимую услугу!
Чуть позже по его просьбе мы осторожно выносим старика в аппендикс и укладываем на пол. Его тут же обступают медики, а комиссар приступает к осмотру места преступления.
– Кажется, мы больше не нужны, – намекаю шефу на позднее время. – Неплохо бы вздремнуть.
– Идите, – отпускает нас шеф.
– А вы?
Горчаков подходит вплотную и шепчет:
– Мне надо поболтать с комиссаром наедине. У меня есть предложение, от которого он не сможет отказаться…
Горчаков заявляется ко мне в десять утра. По меркам рабочих будней, это безнадежно поздно, но ведь я в законном отпуске! Мог бы разбудить и попозже.
По довольному лицу шефа становится ясно: рандеву с комиссаром полиции прошло успешно. О чем состоялся разговор – не спрашиваю, бесполезно. Когда настанет срок, он сам обо всем расскажет.
– Вставай, лентяй! Умывайся, завтракай и собирай вещички, – устраивается он в кресле и наливает полный стакан минералки.
– Мы остаемся жить в Аяччо? – сладко потягиваюсь на широкой кровати.
– Насчет «останемся жить» я подумаю, а пока задержимся на некоторое время.
После этих слов сон окончательно отлетает. Приняв вертикальное положение, таращусь на шефа:
– А как же мой отпуск? Ведь круиз заканчивается в Савоне!
Промолчав, он одаривает таким насмешливым взглядом, что я в ту же секунду понимаю безнадежность любых попыток добиться справедливости и топаю в ванную комнату.
К заходу в порт Аяччо наша команда из четырех человек готова покинуть борт судна. Из четырех, потому что Майкл упросил Горчакова взять его с нами. Подумав, тот согласился…
Мы стоим у парадного трапа в числе первых желающих сойти на берег, весь нехитрый багаж при нас. Однако за несколько минут до того, как борт лайнера касается «стенки», сзади слышится мужской голос, призывающий пассажиров посторониться и уступить дорогу. Судовые медики катят к трапу носилки. Катят, прямо скажем, не слишком аккуратно, из чего мы делаем вывод, что везут покойника.
Отойдя в сторонку, ждем, покуда «транспортное средство» не перекочует на длинный пешеходный мостик, соединяющий палубу с пассажирским терминалом. Вслед за носилками с судна сходит первая очередь пассажиров.
Через пару минут сзади снова звучит настойчивая просьба расступиться – еще одна группа медиков толкает вторые носилки. Эту «телегу» везут бережно, с соблюдением правил и скоростного режима.
«Сальвадор!» – тотчас догадываемся мы.
Ровно в десять минут второго выходим на обширную площадь, посередине которой из брусчатки торчит одинокая пальма. Неподалеку готовятся к отъезду несколько медицинских и полицейских машин; около полусотни человек встречает гостей скромного по размерам городка.
Вскоре появляется итальянец-комиссар. Поздоровавшись, он негромко сообщает Горчакову:
– Я связался с Департаментом общественной безопасности ВМД Италии и вкратце изложил суть дела. Не могу сказать, что мне с радостью поверили, но пообещали прислать катер или судно из Олибии.
– Из Олибии? – переспрашивает генерал. – Это далеко?
– Город на северо-востоке Сардинии, в четырех часах ходу от Аяччо.
Комиссар приветлив и подчеркнуто вежлив. Однако в голосе звучат оттенки сомнения.
Приобняв его, наш шеф подбадривает:
– Если мой план сработает, вы станете начальником криминальной полиции Сардинии, а нас премируют месячным отпуском.
В Аяччо даже ночью невыносимо душно. Ужасающее впечатление от духоты слегка смягчает сухой, но прохладный мистраль – северо-западный ветер.
Несколько часов подряд мы с Горчаковым изображаем черте кого: тайных агентов, диверсантов или шпионов. Прячась за густой растительностью, по очереди наблюдаем за клиникой, куда в середине дня мобильная амбулатория доставила несчастного старика Сальвадора.
– Лишиться мне генеральских погон, если его не придут навестить, – сказал Сергей Сергеевич, организовав дурацкую слежку.
Меня он прихватил в качестве помощника, а Георгию и Майклу приказал отправиться на один из причалов и встретить катер под флагом итальянской полиции. Тот, что вышел из Олибии.
Помаявшись в проклятых зарослях до позднего вечера, я проклял все: и «щедрость» Горчакова, «подарившего» так называемый отпуск; и чертов круиз с ворохом проблем и приключений, и долбаных фашистов, спрятавших золото где-то между Корсикой и Сардинией.
Трижды предлагал сгонять в ближайший магазин за пивом и пиццей, но всякий раз нарывался на грозный испепеляющий взгляд.
– Сиди, – приглушенно рычал генерал.
И мы, то прогуливаясь по аллеям небольшого парка, то присаживаясь на лавочки, не сводим глаз с фасада проклятой клиники…
Гости появляются около одиннадцати, когда в крохотном парке зажглись три старинных фонаря. Мы заранее меняем позицию, переместившись на лавочку в дальнем углу, куда не проникало искусственное освещение.
– Идут, – первым замечаю я две тени, скользившие от парка к фасаду.
– Главное – не ошибиться, – надевает генерал очки.
– Судя по воровским замашкам, это те, кого мы ждем. Кстати, кто они?
– «Нацисты». От «конкурентов» их отличает то, что они знают о «золоте Роммеля» чуточку больше.
Двое мужчин пересекают освещенное пространство перед клиникой и, пройдя вдоль фасада, останавливаются у открытого окна.
– Говори, что там?! – нервничает Горчаков, плохо различая детали.
– По-моему, их кто-то встречает.
– Третий?
– Ну, да. Открыл окно и помогает влезть внутрь.
– Тогда пойдем и мы.
– Куда?!
– Не волнуйся, нам не придется лазить по окнам. Мы просто послушаем, о чем они говорят…
Вот так. У Горчакова всегда все просто. Как ножка от табуретки.
Дождавшись, когда парочка исчезнет в проеме пятого окна, мы стартуем. Я иду первым, задавая темп и выбирая наименее заметный маршрут. Вскоре оказываемся под стеной здания.
– Не шаркайте, товарищ генерал. Повыше поднимайте ноги и ступайте мягче – с пятки на носок. С пятки на носок…
– Понял-понял, – тихо отзывается он.
Пригнувшись, осторожно подбираемся к открытому окну.
Из палаты доносятся обрывки фраз. Кажется, говорят по-немецки…
Горчаков вслушивается в разговор, потом жестом приказывает: «Пошли!»
Мы перемещаемся дальше от парадного крыльца, садимся на корточки. Ждем…
– И долго мы тут будем торчать? – встревоженно оглядываюсь я по сторонам. – В случае чего и спрятаться негде.
– Иногда в нашем деле приходиться надеяться на везение, – приподнимается генерал в попытке заглянуть в ближайший оконный проем.
Внезапно глухо стучит фрамуга соседнего окна. Я дергаю шефа за штанину, и мы дружно прижимаемся спинами к прохладной каменной кладке.
Кто-то мимолетно выглядывает наружу, но нас, слава богу, не замечает. Мы переводим дух, и Горчаков, подобравшись поближе, вновь подслушивает чей-то разговор…
– Бежим, – поступает команда, когда немецкая речь затихает.
Согнувшись пополам, мы ретируемся и ныряем в заветный скверик. Там, выбрав кусты погуще, прячемся.
– Теперь будь внимателен, – наставляет шеф, прижавшись к траве. – Главное, не упустить эту компанию.
Осторожно раздвинув ветви, наблюдаю, как трое мужчин поочередно спрыгивают с подоконника и покидают территорию клиники.
Мы незаметно следуем за ними…
Слежка длится довольно долго. Троица направляется в сторону причалов, но их передвижение по ночным улочкам из-за частых остановок выглядит странно.
– Один из них староват и не может идти быстро, – сообщаю шефу свои соображения.
– Да-да, все сходится…
Чего у него сходится – я не знаю, но сейчас не время проявлять любопытство – каждое неловкое движение и лишний звук чреваты разоблачением. И мы продолжаем «вести» троицу короткими перебежками…
Дважды во время слежки я забегаю в глухие дворики и, прикрыв ладонью рот, связываюсь по мобильнику с Георгием. Первый раз интересуюсь прибытием полицейского катера и получаю исчерпывающий ответ: итальянцы давно прибыли. Вторично пытаюсь объяснить координаты того прибрежного района, куда нас привели проклятые «нацисты». Я совершенно не знаю города, но кое-как удается определить ориентиры, и к моменту посадки троицы на маломерное судно наше средство передвижения причаливает к «стенке» в двухстах метрах.
По очереди перешагиваем с бетона на борт катера. Над его рубкой торчит высокая мачта, увешанная антеннами, а на корме сложено несколько комплектов прекрасного снаряжения – ребризеры с полнолицевыми масками, раздельные гидрокостюмы, ласты…
Горчаков жестами изъясняется с итальянцами: «Потушите прожектор и осторожно следуйте за тем катером!»
– А где же ваш коллега – комиссар? – спрашиваю генерала.
– Ему поручена организация ответственной акции. Утром увидите…
Дабы «нацисты» не заметили «хвост», мы выдерживаем приличную дистанцию, прижимаемся к берегу и, огибая замысловатые извилины его бухт и мысов, стараемся не упустить из виду два ходовых огня: левый бортовой красного цвета, и белый, расположенный на корме. К тому же капитан полицейского судна часто посматривает на экран радара, где отчетливо видна отметка «цели».
По истечении полутора часов «нацисты» почти вплотную подходят к крупнейшему острову архипелага Лавецци и резко поворачивают на юг.
Горчаков воодушевленно суетится и просит капитана изменить масштаб картинки. Тот исполняет просьбу, нажав пару клавиш.
– Посмотри-ка, Евгений, – зовет генерал, – а вот и крупное судно «конкурентов».
В южной части архипелага действительно красуется смачная отметка.
– И что мы намерены делать дальше?
– Подойти поближе, понаблюдать.
– А потом?
– Потом вам с Георгием придется совершить погружение и кое-что успеть сделать до восхода солнца.
– Что же такое удивительное произойдет с восходом солнца?
– Вторая часть Марлезонского балета, – посмеивается тот.