– Ты же его сверху сапога надел.
– Ну и что? Все равно он был огромный, а теперь уменьшился.
– И Перчатка уменьшилась, – подумав, согласился Хитров.
Филька хотел уже встать, как вдруг на плечо ему опустилась чья-то рука.
– Привет, доходяги! Что, не ждали?
Филька обернулся. Улыбка медленно сползла с его лица.
– Зареченцы! – охнул Филька.
Услышав это слово, Мокренко вздрогнул и поднял голову.
Зареченцы, именовавшиеся так по своему Зареченскому промышленному району, были грозой всего города. Точнее, всех городских подростков. Нередко они переправлялись по мосту через реку и устраивали серьезные разборки с чужаками. Никто толком не помнил, когда и из-за чего началась вражда, известно было только, что она стоила обеим сторонам сотен вышибленных зубов и разбитых носов.
Иногда зареченцы нападали все разом, но чаще переходили по мосту небольшими боевыми группами по пять-десять человек. На такую группу и напоролись теперь Филька с Петькой. Зареченцев было восемь человек – старше их на год-полтора. Все плотные, тренированные, с костяными мозолями на кулаках. Поговаривали, будто они набивают их на грушах с кирпичной крошкой.
– Вы попали, парни! Я Михей, слышали обо мне? – сказал крепыш, стоявший впереди всей ухмыляющейся компании.
Михею было лет пятнадцать, но выглядел он на все семнадцать. Нос у него был основательно приплюснут, а на месте переднего зуба красовалась впечатляющая дыра.
Приятели переглянулись. Про Михея они, конечно, слышали. После встреч с ним запросто можно было очутиться на больничной койке с сотрясением мозга.
– Откуда вы такие уроды? Грязные, паршивые? Из города, что ли? – продолжал Михей.
– С кладбища, – сказал Филька.
Крепыш на мгновение опешил, а потом ухмыльнулся во весь рот.
– Вот и хорошо, что с кладбища. Скоро на него и отправишься, бомжонок!
– Я не бомжонок!
– Не бомжонок? А кто же ты такой? Ха-ха!
Зареченцы захохотали. Филька быстро взглянул вдоль берега. Убегать бесполезно. Они отрезаны со всех сторон. Прыгать можно только в реку, но вода ледяная.
– Вот и я говорю, что тебе кранты! – угадал его мысли Михей, фамильярно хлопая Хитрова по плечу. – И тебе, кстати, жирный, кранты, так что ты сильно не пяться.
Окружив Хитрова и Мокренко, зареченцы стали толкать их, постепенно раззадоривая себя и входя во вкус.
– Эй, отвалите! Я ведь могу и сдачи дать! – крикнул вдруг Филька, сам удивляясь, что заставляет его храбриться.
– В самом деле? – обрадовался Михей. – А ну, все разойдись! Пускай этот шкет меня двинет! А потом я его! Один на один так один на один!
Зареченцы мгновенно образовали круг. Им это было, видно, не впервой.
Михей – коренастый, ухмыляющийся, опытный в уличных драках, – насмешливо раскачиваясь из стороны в сторону, стоял прямо напротив Хитрова, который был ниже его на полторы головы.
– Ну что, бомжонок? Будешь ты меня бить?
«И кто меня за язык дергал?» – с тоской подумал Филька.
Неожиданно его рука в Кожаной Перчатке, вопреки его воле, метнулась вперед и ударила Михея в грудь. В следующий миг главарь зареченцев оторвался от земли и, сшибив, как кегли, еще двоих своих, кубарем покатился по песку. Заглатывая ртом воздух, он стоял на четвереньках, тряс головой и очумело смотрел на Фильку.
Хитров же в этот момент с неменьшим удивлением смотрел на свою Перчатку. Дело в том, что она дралась сама, бесцеремонно дергая из стороны в сторону своего хозяина.
– Гаси его! А потом ногами, ногами! – пискнул Михей.
На Хитрова со спины бросились еще два зареченца. Рука с перчаткой поймала направленный в челюсть Фильке кулак, и в следующий миг, описав в воздухе дугу, нападавший уже плескался в нескольких метрах от берега. Другой зареченец повис было у Фильки на шее, но, увидев, что стало с его приятелем, бросился наутек.
В тот же миг Желтый Ботинок на ноге у Петьки также принял деятельное участие в схватке. Могучий пинок подбросил коренастого парня, кинувшегося было на Мокренко. Парень отлетел, точно направленный в ворота мяч, и опрокинул поднявшегося было Михея.
Петька, не ожидавший от Ботинка подобной воинственности, на миг повис в воздухе, закричал и, потеряв равновесие, шлепнулся на землю.
Но это уже не могло испортить общего впечатления.
– Делаем ноги! – крикнул Михей и бросился на четвереньках к мосту. Метров через десять он вскочил и кинулся уже бегом. Похоже, он вспомнил, что настоящий предводитель везде должен быть первым. В том числе и в отступлении.
За Михеем, испуганно оглядываясь, неслись и остальные. Упавший в воду зареченец кое-как выбрался на берег и, прихрамывая, побежал за своими.
Хитров проводил их задумчивым взглядом. Потом протянул руку и помог Мокренко подняться.
– Нет, ты видел, как мы их отделали? Теперь Хватале-Растерзале придется поберечься! – сказал он.
– Угу! – согласился Мокренко. – Только я уж сниму этот Ботинок. А то мне не нравится, когда у меня нога сама собой дергается.
Этим вечером все обстоятельства складывались не в их пользу. Родители, сдержав свое обещание, наотрез отказались выпускать их из дома, поэтому приятелям пришлось разделиться и даже сделать вид, что они легли спать. Они лежали и томительно считали оставшиеся до полуночи минуты, не зная даже, встретятся ли когда-нибудь опять.
В одиннадцать часов вечера из кладовки рядом с Филькиной комнатой раздался хриплый голос. Хитров, лежавший в кровати одетым, шмыгнул в кладовку и с ужасом воззрился на старый бабушкин приемник, который не работал уже лет десять.
Едва Филька появился в кладовке, приемник вновь заговорил:
– Берегись! Скоро начнется самая страшная ночь! Ночь смерти, когда Хватало-Растерзало получит самую страшную свою силу. Возьми с собой Перчатку, Ботинок и Секиру и иди на обрыв около моста. Встань возле ограды кладбища и жди!
Филька захватил с собой приемник и, покосившись на родительскую комнату, откуда еще доносились тихие голоса, выскользнул на балкон. Пожарная лестница холодила пальцы. Секиру и Перчатку он заблаговременно сбросил вниз, и они, пролетев несколько этажей, упали на заиндевевший газон. Сложнее всего было спускать приемник, который Филька тоже захватил с собой.
Перед самым выходом Хитров успел тихонько позвонить Петьке и после одного звонка повесить трубку – это был условный сигнал: «Я жду тебя у кладбищенского дома».
Встретившись, друзья вскоре нашли указанное место. Они бывали здесь и прежде – это был небольшой, свободный от кустарника пятачок земли недалеко от кладбищенской ограды. Один его край представлял собой обрыв. Внизу видны были ярко освещенные луной развалины кладбищенского дома. Кладбище было и внизу, и вверху. Надгробия печально серебрились в лунном свете.
Ближе к полуночи Кожаная Перчатка, Черная Секира и Желтый Ботинок зашевелились. Ботинок стал притоптывать, Черная Секира звенеть, а пальцы на Перчатке зашевелились, как змеи.
– Ты видишь? А ну как они сейчас на нас!.. – пробормотал Мокренко. Голос у него дрожал.
– Тшш!
Неожиданно Кожаная Перчатка медленно поднялась в воздух и поплыла по воздуху к горлу Фильки. Мальчик, не шевелясь, смотрел на нее. «Все, конец! Она меня задушит!» – подумал он, чувствуя, как кожаные пальцы скользят по его горлу. Но – боли не было, не было и удушья. Перчатка разжала пальцы и перебралась к Фильке на плечо.
Хитров стоял, обливаясь холодным потом, и боялся даже голову повернуть к Перчатке.
Следующей ожила Секира. Внезапно она взметнулась, свистнул рассекаемый воздух, и лезвие пронеслось всего в нескольких сантиметрах над головой Петьки Мокренко. Петька даже не пискнул, а только побледнел и медленно осел на землю. На щеку к нему что-то упало. Он машинально провел рукой и увидел, что это была разрубленная муха.
– Ты жив? – спросил Филька, все еще не привыкший к сидевшей у него на плече Перчатке.
– Жив.
– Что, Секира промахнулась?
– Нет, не промахнулась. Она просто убила муху, – одеревенелым голосом сказал Мокренко.
Желтый Ботинок ожил последним. Оставляя в земле глубокие следы, он в два прыжка приблизился к ребятам и как ни в чем не бывало замер на траве, чуть подрагивая шнурками, напоминающими плетеные удавки.
«Вот сейчас-то все и начнется!» – поежился Мокренко. Он огляделся, прикидывая, нельзя ли улизнуть, но Черная Секира, Желтый Ботинок и Кожаная Перчатка преградили ему путь.
– А я что? Я никуда и не собирался! – пожал плечами Мокренко.
Так, в томительном ожидании, прошло около часа. Огромная полная луна выкатилась на середину неба и замерла неподвижно, похожая на лишенный зрачка глаз злобного великана. Во всяком случае, так показалось Фильке.
Неожиданно старый бабушкин приемник вновь ожил.
– Хватало-Растерзало садится в гробу. Он ищет Секиру, Ботинок и Перчатку, но не находит их. Хватало-Растерзало встает из ящика, отстегивает себе руки и говорит им: «Руки, расширяйте ход! Выкапывайте меня! Сегодня моя ночь!» Руки упыря разрывают ход, – злорадно проскрипел он.
Филька подошел к краю обрыва и посмотрел на залитые луной развалины кладбищенского дома. Где-то там, в подвале, сидел теперь упырь, дожидаясь, когда руки выкопают его наружу.
Еще полчаса тишины, и голос в приемнике вновь заскрипел:
– Руки Хваталы-Растерзалы прорыли ход. Упырь снимает нос, очищает его от земли и говорит ему: «Нос, втягивай воздух, ищи их!» Нос чует вас и показывает путь! Хватало-Растерзало идет сюда. Его босые ступни продавливают землю, и под ней стонут мертвецы.
Филька неожиданно увидел, как внизу, справа от кладбищенской ограды, появилось небольшое пятнышко. С каждой минутой оно увеличивалось – и вот уже можно разглядеть длинную шаткую фигуру, не отбрасывающую тени. Высохшие ноги несут ее вперед, все ближе, ближе, ближе...
– Хватало-Растерзало скоро будет здесь и сожрет ваше мясо, и выпьет вашу кровь, – встряло радио.