– Отсюда есть второй выход? – спросил Войтех.
– На кухню, – ответила Тамара Игнатьевна.
Конечно, как он мог забыть про него! Все еще сжимая записку в руке, Войтех поторопился к выходу на кухню. Саша последовала за ним, а Ваня без лишних напоминаний остался в столовой, собираясь проследить за тем, чтобы никто не трогал скрипку.
На кухне было темно, и ничто не выдавало чьего-то недавнего присутствия. Кастрюли и посуда стояли на своих местах, на окнах не шевелились занавески, дверь, ведущая на улицу, на задний двор, где обычно разгружали продукты, заперта изнутри. И спрятаться здесь было негде. Большие холодильники они просмотрели, заглянули в шкафы. Сюда никто не заходил.
Кто играл на скрипке?
Вернулись в столовую. Ваня, как молчаливый истукан, сложив руки на могучей груди, стоял возле скрипки и из-подо лба посматривал на директора, завуча и подростков. Если кто-то и хотел бы подойти ближе, рассмотреть инструмент, то не рискнул бы.
– Там никого нет, – резюмировал Войтех.
– А кто тогда играл? – недоуменно спросила одна из девочек.
Ответа не последовало.
– Кому-то нужно взять скрипку, – осторожно заметила вторая.
Войтех смерил ее строгим взглядом и заявил:
– Никому не следует ее брать.
– Но в записке сказано…
– Будет лучше, если никто не узнает, что там сказано, – оборвал он. – Не будем сеять панику, хорошо?
Девочки неуверенно кивнули.
– Я заберу скрипку, и мы все выясним.
И прежде, чем кто-либо – Саша в частности – успел бы возразить, Войтех ухватил скрипку за гриф. Конечно, был шанс, что видение настигнет его и через перчатку, но этого не произошло. Он почувствовал мощный заряд негативной энергии, прошивший его от кончиков пальцев, держащих скрипку, до самой макушки, но умудрился даже не поморщиться. А вот видений не было.
Войтех пронес скрипку мимо столпившихся людей, мимолетом бросив взгляд на директора, но на лице того читалось такое же искреннее недоумение, как и у всех остальных.
Пока важно изолировать скрипку, понять, какое отношение она имеет к происходящему, и не напугать лишний раз детей.
Скрипку решено было отнести в пустую комнату рядом с апартаментами Войтеха. Рассудили, что прятать ее дальше опасно: любопытная молодежь способна пробраться даже в запертое помещение. А в том, что к утру о пугающей находке будет знать вся школа, никто не сомневался, несмотря на настойчивую просьбу сохранить это в тайне. Войтех хотел бы вообще держать скрипку у себя под боком, но понимал, что в одной комнате с ней не сможет нормально существовать: предмет с таким негативным зарядом пробьет любую защиту. И хранить ее в комнате Саши или Вани тоже опасно: их ментальная защита также будет пробита, только они этого еще и не почувствуют.
Войтех нес скрипку осторожно, будто она была из тонкого хрусталя, и Саша подозревала, что виной тому его ощущения. Наверняка он что-то чувствует даже через перчатки. Знать бы, какое отношение скрипка имеет ко всему происходящему? И зачем кому-то играть на ней всю ночь? Что за глупая записка? Кто ее написал?
Скрипку положили на стол. И она лежала на нем, будто на пьедестале, приковывая к себе внимание, а они втроем стояли рядом и смотрели на нее. Саша не разбиралась в музыкальных инструментах, но чем дольше смотрела на скрипку, тем больше ей казалось, что есть в той что-то дьявольское. Скрипка не светилась зеленоватым светом, не пахла серой, выглядела самой обычной, но наполняла тесную комнатушку электрическими разрядами, вызывала страх.
– И что мы будем делать? – первым прервал молчание Ваня.
– Думать, как скрипка связана с происходящим, – немного нервно ответил Войтех. – Логично предположить, что она появляется всегда после трех убийств девушек. И человек, который рискует сыграть на ней, погибает тоже. Вот вам и юноша, умирающий после девушек.
Предположение было здравое и оттого еще больше пугающее.
– Думаю, наша скрипка и есть тот проклятый артефакт, который создавался в процессе ритуала, – продолжил Войтех.
– И никто не заметил на похоронах, как в гроб к девушке положили скрипку? – усомнился Ваня.
– Мы не знаем, как проходили похороны, сколько людей на них было. Может быть, тот человек, что проводил ритуал, был единственным.
– Нет, – внезапно догадалась Саша. Друзья посмотрели на нее, и она взволнованно продолжила: – В описании ритуала говорится, что предмет должен находиться рядом с могилой в момент похорон, но не обязательно должен быть закопан внутрь. Из чего делают скрипки, из какого дерева?
– Насколько я знаю, из разных, – не слишком уверенно сказал Ваня. – Что-то из ели, что-то из клена…
– Ну то есть не из баобаба, а из того, что растет в нашем лесу. Вполне возможно, что, когда хоронили девушку, клен или ель росли неподалеку и из них впоследствии сделали скрипку. Или какую-то ее часть.
– Хорошая версия, – кивнул Войтех. – И полностью соответствует моим ощущениям, когда я держу ее в руках.
– Что ты чувствуешь? – тут же поинтересовалась Саша.
– Смерть. Скрипка не просто пропитана ею, она сама есть смерть. Ей нужна жертва, она подпитывается чужими жизнями.
– Но она уже взяла три жизни, по десять лет на каждую, – задумчиво произнес Ваня. – Зачем ей еще одна?
– Закрепить эффект? – предположила Саша.
– Или смерти девушек нужны были не ей, – добавил Войтех. – А скрипачу, который на ней играл, мы же все это слышали. А теперь самой скрипке нужна жертва. Иначе она убьет скрипача. Кажется, все-таки настало время поговорить с Петром Яковлевичем напрямую.
К удивлению Вани и Саши, оказалось, что это время настало прямо сейчас: Войтех направился к двери. Саша поспешила за ним.
– Я с тобой! – и прежде, чем он велел бы ей остаться в комнате, торопливо добавила: – Едва ли он станет добровольно рассказывать, что знает. А я смогу его заставить.
Войтех остановился, посмотрел на нее с удивлением и немым вопросом, верно ли он ее понял. Саша спокойно выдержала его взгляд и едва заметно кивнула, давая понять, что он все понял правильно.
Она не любила использовать гипноз на людях без их согласия. И даже пять лет расследований аномальных явлений не поколебали ее принципов. Но эти пять лет заставили ее выработать и еще одно правило: там, где дело касается жизней людей, все остальные правила утрачивают силу.
– Пойдем, – согласился Войтех. – Иван, скрипку не трогай ни под каким предлогом.
– А так хотелось сыграть пятую симфонию Шостаковича, – вздохнул Ваня.
В коридоре было пусто. Только внизу, на первом этаже, слышались шаги, должно быть, полицейского. На ночь их осталось в пансионате около десятка, но основная часть дежурила в корпусе с детьми.
– Знаешь, что я думаю? – сказала Саша, когда они уже спускались по лестнице. – Стереть память всем ученикам и преподавателям мог не человек. На самом деле даже для хорошего гипнолога это очень сложная задача. Заставить забыть могла скрипка. Точнее, музыка. Это достаточно известный эффект в гипнозе. Все, кто ее слышал, могли подвергнуться воздействию.
Войтех взглянул на нее, но не остановился.
– А как же блок? – спросил он на ходу.
– Я не знакома с музыкальным гипнозом, потому могла принять его за блок. Перед тем, как мы услышали музыку, я как раз переписывалась с однокурсником, Сергеем Родионовым, ты должен его помнить. Он гипнотизировал нас с Ларой, когда мы расследовали гибель ребят из нашей группы.
Войтех кивнул.
– Он немного знаком с блоками и методами их снятия. Я описала ему сеанс гипноза с Мамонтовым, и он тоже пришел к выводу, что блок там либо очень сильный, либо очень необычный.
– Что ж, круг все сильнее замыкается на этой скрипке, – резюмировал Войтех.
Они уже почти спустились на нужный этаж, когда необычный шорох заставил их замереть. Ни Войтех, ни Саша не поняли, что это было, что в звуке особенного, но сердца у обоих ударили чуть сильнее. Исследователи медленно оглянулись, прислушиваясь. Шорох не повторялся, но оба знали, что позади них кто-то есть. И точно не полицейский.
Это был ворон. Огромный черный ворон с крепким, будто стальным, клювом и внимательными глазами сидел на перилах, зорко следя за путниками. Несколько секунд назад, когда они проходили там, не было никакого ворона, а теперь сидел, вцепившись острыми когтями в деревянные перила. Должно быть, шуршали его крылья, когда он садился.
– Откуда он? – шепотом спросила Саша.
– Может, влетел через открытое окно? – не слишком уверенно предположил Войтех, понимая всю глупость своего предположения: за окном февраль, все окна, по крайней мере, в общих коридорах, наглухо заперты, а большинство даже заклеено. – Ты же видела, во дворе их очень много. Возможно, залетают сюда за пропитанием. Идем. – Он дернул Сашу за руку и почти насильно потащил за собой. Саша все время оглядывалась, и Войтех понимал, что она тоже чувствует вороний взгляд: цепкий, как когти, острый, крепкий. Страшный.
Директор был уже в своей комнате. Очевидно, когда заиграла скрипка, он покинул кабинет и после не стал туда возвращаться. Однако на нем все еще были брюки и рубашка, он снял только пиджак, но домашнюю одежду или банный халат после душа не надел. Значит, спать еще не собирался.
– Вы? – спросил Троекуров, увидев на пороге незваных гостей. – Что вам нужно в такое время?
– Поговорить. – Войтех оттеснил его, не давая возможности закрыть дверь перед носом, пропустил внутрь Сашу, вошел следом.
Директору ничего не оставалось, кроме как закрыть за ними дверь. Троекуров занимал две комнаты, поэтому сразу они попали в нечто вроде гостиной. Здесь стоял большой диван, два мягких кресла, столик между ними, на котором сейчас сиротливо возвышался бокал на тонкой ножке, наполовину наполненный красным вином.
Войтех не стал садиться на диван, остановился неподалеку от двери, и директору пришлось пройти мимо него. Он опустился в кресло, вытянул ноги, взял бокал. И только тогда Войтех заметил, что бокал Троекуров взял в левую руку. А в отчете патологоанатома четко указано: убийца – левша. Почему он не заметил этого раньше? Впрочем, даже если бы заметил, ничего не изменилось бы, ведь директора они начали подозревать совсем недавно, да и не доказательство это. Саша, к примеру, тоже левша.