– Спасибо, сэр, – проговорил Дэррик.
Капитан надел шляпу:
– Я дам вам время, чтобы подготовиться, мистер Лэнг. Разумное время. Пожалуйста, поторопитесь.
– Есть, сэр.
Дэррик смотрел вслед капитану, чувствуя, как закипает в нем боль, превращаясь в гнев, притягивающий к себе как магнит всю старую ярость, сдерживаемую так долго. Он, дрожа, зажмурился, потом сделал долгий выдох и снова загнал эмоции внутрь.
Открыв глаза, он сказал себе, что ничего не чувствует. Если ты ничего не чувствуешь, тебе невозможное причинить вред. Этому его тоже научил отец.
Механически, игнорируя даже физическую боль, не отпускающую его тело с той ночи, Дэррик подошел к изножью своей койки и открыл рундучок. После бегства из порта Таурук он еще не приступал к своим корабельным обязанностям. Впрочем, как и остальные из его команды, за исключением Малдрина, который просто не мог отлеживаться в койке, когда столько всего нужно сделать.
Дэррик достал чистую форму, быстро побрился опасной бритвой, умудрившись не порезаться слишком сильно, и оделся. На борту «Одинокой звезды» служили еще три младших офицера; Дэррик среди них был старшим.
Натянув белые перчатки, требуемые официальными церемониями, он вышел на палубу, глядя мимо смотрящих на него людей. Он был безучастен и недоступен. Они ничего сегодня не увидят, потому что видеть нечего. Ему отдавали воинское приветствие – он сноровисто салютовал в ответ.
Полуденное солнце висело высоко над «Одинокой звездой». Яркие лучи падали в море, поблескивая в сине-зеленых впадинках волн между белыми барашками, как рассыпанные самоцветы. Снасти поскрипывали, паруса хлопали на ветру, – корабль стремился к Вестмаршу, неся вести о гибели пиратского главаря и невероятном возвращении демона в мир людей. Команда «Одинокой звезды» почти ни о чем больше и не говорила после возвращения на борт спасательной команды, и Дэррик знал, что весь Вестмарш скоро загудит, обсуждая новость. Невозможное случилось.
Дэррик занял свое место рядом с тремя другими младшими офицерами в первом ряду матросов. Все трое были существенно моложе его – одному не было и пятнадцати, а командиром юнец стал потому, что отец купил ему чин.
Негодование на миг полоснуло по сердцу Дэррика, когда они встали рядом с накрытым знаменем телом Мэта, лежащим на широкой доске у самого края правого борта. Никто из этих мальчишек не заслужил места, которое занимал; они не прирожденные моряки, не такие, каким был Мэт. Дэррик избрал свой путь, он делал карьеру и стал офицером, когда ему предложили, но Мэт был не такой. Капитан Толлифер не считал нужным повысить его в звании, хотя Дэррик никогда не понимал почему. Как правило, такое продвижение мало что значило, тем более на борту своего корабля. Но капитан Толлифер продвигал других.
Офицеры, стоящие рядом с Дэрриком, не испытали на своей шкуре боцманского хлыста за то, что не исполнили приказ капитана или исполнили не полностью. А Дэррик прошел через это, снося телесные наказания и обиды со стойкой решимостью, которой обучил его отец. Дэррик не боялся взять на себя командование в бою, действуя даже наперекор приказам. В самом начале подобное поведение влекло за собой лишь порку – суровые капитаны отказывались признавать его переосмысливание их команд, но при капитане Толлифере Дэррик, наконец, получил заслуженное признание.
А Мэта никогда не интересовал чин офицера. Он получал удовольствие от нелегкой жизни матроса.
Все эти годы, которые они ходили вместе на кораблях флота Вестмарша, Дэррик часто думал, что должен заботиться о Мэте, присматривать за другом. Но, глядя на завернутое в простыню тело перед собой, Дэррик понял, что Мэта никогда особенно не интересовало море.
«Что бы ты делал? Чем занимался, если бы я не втянул тебя в это?» – Вопросы повисли в мозгу Дэррика, как чайки, парящие в небе. Дэррик отбросил их. Он не мог позволить боли и смятению вернуться.
Капитан Толлифер стоял на кормовой надстройке, ветер трепал за его спиной длинный военный плащ, когда заиграли дудки. Рядом с ним застыл мальчик – Лекс, племянник короля. Когда все умолкло и последнее эхо грустной ноты унеслось прочь, капитан произнес хвалебную речь, со спокойным достоинством рассказав о службе Мэта Харинга, его преданности флоту Вестмарша и о том, что он отдал жизнь, спасая королевского племянника. Несмотря на перечисление фактов, речь получилась официальной, практически обезличенной.
Дэррик вслушивался в гудение слов и крики чаек, вьющихся над «Одинокой звездой» в надежде на то, что за борт выплеснут ведро с объедками.
«Погиб, спасая племянника короля. Вот, значит, как. Мэт умер из-за глупого поручения парнишки и из-за того, что беспокоился обо мне. Я убил его», – эти мысли не давали ему покоя.
Дэррик обвел взглядом собравшийся на палубе экипаж корабля. Несмотря на все события позапрошлой ночи, Мэт оказался единственным погибшим. Возможно, кто-то из команды, как и Малдрин, полагал, что это всего лишь невезение, но Дэррик знал, что некоторые винят именно его – за то, что слишком долго оставался в пещере.
Когда капитан Толлифер закончил, дудки вновь заиграли, и скорбный звук разнесся по палубе. Малдрин в белоснежном кителе, который он надевал только в дни, когда на судно являлась инспекция или когда корабль входил в порт Вестмарша, шагнул к накрытому флагом телу Мэта и замер сбоку. Пятеро матросов присоединились к нему.
Дудки продолжали играть, выводя прощальный напев, который желал слушателям мирного путешествия. Его знали в каждой приморской провинции, куда заглядывали моряки.
Мелодия умолкла, и Малдрин посмотрел на Дэррика: в серых глазах старика ясно читался вопрос. Дэррик взял себя в руки и едва заметно кивнул.
– Что ж, ладно, парни, – прошептал Малдрин. – Вы уж полегче и со всем возможным уважением.
Первый помощник подхватил доску, на которой покоилось тело, и приподнял ее, наклоняя; остальные пятеро – двое с той же стороны, что и он, трое с другой – присоединились к нему. Малдрин придерживал знамя Вестмарша. Можно накрыть им мертвеца, предназначенного морю, но флаги так просто за борт не выбрасывают.
Одновременно Дэррик и прочие офицеры повернулись направо, а спустя полсекунды за ними последовали и остальные моряки. Все замерли по стойке «смирно».
– Пусть каждому, погибшему за Вестмарш, – произнес капитан, – будет известно, что Вестмарш живет за него.
Офицеры и экипаж хором повторили ритуальную фразу.
Дэррик ничего не сказал. В каменном молчании он наблюдал, подавляя тлеющие в груди чувства. Ничто не всколыхнулось в нем, когда завернутое в саван тело Мэта выскользнуло из-под флага Вестмарша и, подняв тучу брызг, рухнуло в катящиеся за бортом волны. Камни, привязанные к ногам, увлекли тело в сине-зеленую пучину моря. Белый погребальный покров еще некоторое время был виден.
Потом, не успел еще корабль отплыть, исчез и он.
Дудки заиграли отбой, и люди стали расходиться.
Дэррик подошел к поручням, легко справляясь с качкой, бросающей корабль то вверх, то вниз, – а ведь в самом начале он невыносимо страдал от морской болезни. Он смотрел на океан, но не видел его. Запах крови и гнилой соломы в сарае отца раздражал ноздри и уводил разум далеко-далеко от корабля и моря. Сердце болело, ощущая грубость кожаной плетки, которой наказывал его отец, когда считал, что одних ударов кулаками будет маловато.
Но он заставил себя ничего не чувствовать, не замечать даже ветер, хлещущий по лицу и треплющий волосы. Большую часть своей жизни Дэррик провел в оцепенении. Было ошибкой отступать от этого.
Не евший весь день, чтобы избежать посещения ради этого кают-компании, а значит и нелегких вопросов, Дэррик ночью отправился на камбуз. Кок обычно оставлял на медленном огне котелок с густой похлебкой для вахтенных.
За длинным столом, за которым обычно ужинал посменно экипаж, дремал молоденький юнга-поваренок. Дэррик сам налил себе в жестяную миску наваристый суп. Очнувшийся поваренок засуетился и принялся натирать стол, словно все время только этим и занимался.
Без разговоров, не обращая внимания на замешательство юнца, встревоженного тем, что об его небрежном исполнении обязанностей могут доложить капитану, Дэррик отрезал от приготовленной коком краюхи толстый ломоть черного хлеба и налил себе кружку зеленого чая. С кружкой в одной руке и куском хлеба, купающимся в жестяной миске с похлебкой, в другой, Дэррик направился обратно на палубу.
Он стоял посередине корабля, вслушиваясь в шуршание и хлопанье над головой парусов, которые капитан Толлифер приказал не спускать – ветер был попутный, они несли важные сведения и шли в чистых водах. «Одинокая звезда» неслась по океану, среди посеребренных луной волн. Время от времени в воде вспыхивали огоньки, не имеющие никакого отношения к отражению фонарей бегущего в ночи судна.
Ловко балансируя и даже не замечая этого, Дэррик стоял на верхней палубе и ел, держа чашку с чаем и тарелку одной рукой – миска на кружке, – и отправляя в рот куски другой. Черный морской хлеб размяк в похлебке – иначе его пришлось бы жевать целую вечность. Суп был из креветок и рыбы, с добавлением специй из восточных земель, с крупно нарезанным картофелем. Он все еще обжигал язык – даже после того, как его охладил ночной ветер.
Дэррик не позволял себе думать о тех ночах, когда они с Мэтом несли вахты, а Мэт рассказывал дикие невероятные истории, услышанные им где-то, а то и вовсе выдуманные, а потом клялся, что все они – сущая правда. Для Мэта это была забава, не дающая задремать во время долгих унылых часов и отвлекающая Дэррика от мыслей о том, что происходило когда-то в Хилсфаре.
– Мне жаль твоего друга, – сказал чей-то тихий голос.
Отстранившийся от любых эмоций Дэррик даже удивился, узнав Лекса. Он продолжал глядеть на море, дожевывая последний кусок пропитанного похлебкой черного хлеба.
– Я сказал… – снова начал мальчик немного погромче.
– Я слышал, – перебил его Дэррик.