[54] – европейские покупатели приобретали пленных на побережье Африки, и обмен между ними и африканцами имел форму торговли. Очевидно и то, что невольник зачастую продавался и перепродавался по мере продвижения из внутренних областей к порту отправки, – и это тоже имело форму торговли. Однако в целом процесс, в ходе которого добывались пленные на африканской земле, по сути не являлся торговлей. Это происходило посредством военных действий, обмана, разбойных налетов и похищений. При попытке оценить влияние, оказанное европейской работорговлей на африканский континент, очень важно осознавать, что оценивается результат социального насилия, а не торговли в каком-либо привычном смысле этого слова. Многое относительно работорговли и ее последствий для Африки остается неясным, но отчетливо вырисовывается общая картина ее губительности. Можно продемонстрировать, что эта губительность является логическим следствием способа захвата пленных в Африке. Один из неясных моментов – ответ на ключевой вопрос о количестве вывезенных африканцев. Долгое время эта проблема была объектом спекуляций. Оценки разнились от нескольких миллионов до более сотни миллионов. Недавнее исследование предложило цифру в 10 миллионов африканцев, которые высадились живыми в Америке, на островах Атлантического океана и в Европе. Поскольку эта цифра занижена, она тут же была подхвачена европейскими учеными-апологетами капитализма и долгой истории его зверств в Европе и за ее пределами. Максимальное занижение соответствующих цифр кажется им хорошей стартовой точкой для обеления европейской работорговли. Правда же заключается в том, что любая оценка количества африканцев, ввезенных в Америку, которая основывается исключительно на дошедших до нас письменных источниках, неизбежно является нижней границей, поскольку существовало огромное количество людей, имевших личный интерес в тайной торговле невольниками (и утаивании данных). Как бы то ни было, даже если при оценке влияния рабства на Африку принять за основу нижнюю границу в 10 миллионов, разумные выводы из нее все равно должны поражать тех, кто пытается преуменьшить насилие, совершенное в отношении африканцев с 1445 по 1870 гг. Любая оценка общего количества африканцев, высадившихся живыми в Америке, требует дополнений, начиная с подсчета уровня смертности во время перевозки. Трансатлантический, или «Средний путь», как он назывался европейскими работорговцами, был печально известен своим уровнем смертности, составлявшем где-то от 15 до 20 %. Многочисленные смерти в Африке имели место в период между захватом в плен и погрузкой на корабль, особенно в тех случаях, когда пленникам приходилось преодолевать сотни миль к побережью. Но важнее всего (с учетом того, что война была главным источником пополнения пленных) оценить количество людей, которые были убиты и искалечены в ходе захвата миллионов, взятых в плен живыми и невредимыми. Итоговая численность может оцениваться во много раз больше тех миллионов, кто сошел на берег за пределами Африки, и вот эта-то цифра и покажет количество африканцев, непосредственно изъятых из населения и производительных сил континента вследствие установления европейской работорговли. Огромная потеря африканских производительных сил была тем более катастрофической, что в первую очередь вывозились здоровые молодые мужчины и женщины. Работорговцы предпочитали жертв в возрасте от 15 до 25 лет, а лучше всего 20-летних; в половом соотношении двоих мужчин на одну женщину. Европейцы часто брали и совсем маленьких детей, но очень редко стариков. Они увозили в разные края самых здоровых, в особенности тех, кто переболел черной оспой и приобрел иммунитет к одной из самых смертоносных в мире болезней. Отсутствие данных о количестве населения Африки в XV веке осложняет любые научные попытки оценить результаты его оттока. Однако понятно, что на континенте в период многовековой работорговли не было сколь-нибудь заметного прироста населения, который наблюдался в остальных частях света. Очевидно, что из-за вывоза миллионов людей детородного возраста детей рождалось меньше, чем могло бы. Кроме того, важно понять, что трансатлантический путь не был единственным каналом европейской торговли африканскими рабами. Работорговля через Индийский океан так долго называлась «восточноафриканской» и «арабской», что размах, с которым в ней принимали участие европейцы, оказался забыт. Когда в XVIII и в начале XIX веков работорговля из Восточной Африки переживала расцвет, большинство пленников отправлялись на европейские плантационные владения на Маврикий, Реюньон и Сейшелы, а также в Америку – через мыс Доброй надежды. Африканский рабский труд в некоторых арабских странах в XVIII и XIX веках обслуживал исключительно европейскую капиталистическую систему, которая формировала спрос на продукты этого труда, такие как гвоздика, которую выращивали на Занзибаре под началом арабских хозяев. Никому не удалось установить цифры, демонстрирующие общие потери африканского населения вследствие вывоза рабской силы изо всех регионов в самых разных направлениях за многие века существования работорговли. Однако на всех остальных континентах, начиная с XV века, население обнаруживает постоянный, а иногда и резкий естественный прирост. Крайне показательно, что этого нельзя сказать про Африку. Один европейский ученый привел следующие оценки мирового населения (в миллионах) по континентам.
Ни одна из этих цифр не является точной, но они указывают на общий для исследователей проблем населения вывод: на огромном африканском континенте наблюдалась из ряда вон выходящая стагнация, и ничто кроме работорговли не могло ее вызвать. Поэтому она и требует особого внимания. Акцент на убыли населения играет большую роль при рассмотрении вопросов социально-экономического развития. Рост населения играл главную роль в развитии Европы, обеспечивая увеличение рабочей силы, расширение рынков и усиление активности спроса, способствовавшие дальнейшему движению вперед. Рост населения Японии имел схожие позитивные эффекты. В других частях Азии, оставшихся на докапиталистическом уровне, большое количество населения привело к гораздо более интенсивному использованию земельных ресурсов, что вряд ли когда-либо было возможным в Африке, остающейся малонаселенной. Пока плотность населения была низкой, люди как рабочие единицы были гораздо важнее прочих факторов производства, таких как земля. В разных частях континента легко найти примеры осознания африканцами того, что в их условиях население – самый важный фактор производства. У бемба[55], например, количество людей всегда считалось важнее земли. Среди шамбáла[56] в Танзании та же идея выражалась фразой «король – это люди». У балант[57] в Гвинее-Бисау сила семьи оценивается количеством рук, готовых к обработке земли.
Конечно, многие африканские правители принимали европейскую работорговлю, как они полагали, ради собственных интересов, но с любой разумной точки зрения отток населения не может быть оценен иначе как катастрофа для африканских обществ. Отток как напрямую, так и косвенно влиял на африканскую экономическую деятельность. К примеру, если население какого-либо региона, где обитала муха-цеце, уменьшалось до определенного числа, оставшиеся люди были вынуждены покинуть свое местообитание. По сути порабощение приводило к проигрышу битвы за покорение природы, – а оно служит залогом развития. Насилие также обусловливает уязвимость. Возможности, предоставляемые европейскими работорговцами, стали главным (но не единственным) стимулом для частого проявления насилия между различными африканскими сообществами и внутри них. Оно чаще принимало форму набегов и похищений, нежели регулярных военных действий, и этот факт усиливал страх и неопределенность. Все европейские политические центры в XIX веке как прямо, так и косвенно проявляли озабоченность тем фактом, что деятельность, связанная с захватом пленников, препятствует другим экономическим занятиям.
Было время, когда Британия остро нуждалась не в рабах, а в местных работниках для сбора пальмовых продуктов и каучука, а также для выращивания сельскохозяйственных культур на экспорт. Понятно, что в Западной, Восточной и Центральной Африке эти намерения вступали в серьезный конфликт с практикой захвата невольников. Европейцы признали эту проблему гораздо раньше XIX века, – сразу, как только она коснулась их собственных интересов.
Например, в XVII веке португальцы и голландцы сами препятствовали работорговле на «Золотом Берегу»[58], ибо осознали, что она может помешать торговле золотом. Однако, к концу века золото было найдено в Бразилии, и важность поставок золота из Африки уменьшилась. В рамках атлантической модели африканские рабы стали важнее золота, и бразильское золото предлагалось за африканских пленников в Виде (Дагомея) и Аккре. С этого момента рабство начало подкашивать экономику «Золотого Берега» и разрушать торговлю золотом. Налеты с целью захвата рабов сделали разработку месторождений и перевозку золота небезопасной, да и походы за пленниками стабильно стали приносить больше дохода, чем золотодобыча. Европеец-очевидец заметил, что «поскольку единственный удачный грабеж делает местного жителя богатым всего за один день, они скорее будут изощряться в войне, разбое и грабеже, нежели заниматься своими прежними делами – добычей и накоплением золота». Вышеупомянутый поворот с золотодобычи на работорговлю случился всего за несколько лет в промежутке с 1700 по 1710 гг., за который «Золотой Берег» начал поставлять от 5 до 6 тысяч пленников каждый год.
К концу XVIII века оттуда вывозилось гораздо меньше рабов, но урон уже был нанесен. Стоит заметить, что европейцы в разное время рассматривали различные области Западной и Центральной Африки в качестве крупнейшего поставщика невольников для американцев. Это означало, что практически каждый участок длинного западного побережья между ре